Бабушкин внук и его братья - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
ЛЮБОВЬ К РОДНОМУ ПЕПЕЛИЩУ
Идти домой не имело смысла. Родители придут после семи. Бабушка говорила, что после обеда собирается в собес насчет прибавки к пенсии. Значит, тоже надолго.
Я решил наконец поехать на то место, где когда-то стоял наш дом. Я и раньше хотел там побывать и однажды сказал это при всех. Отец недовольно отозвался:
– А зачем? Что это, «любовь к родному пепелищу»?
Я понял, что он цитирует Пушкина. И слегка огрызнулся:
– А если и так? Что плохого?
– Ничего. Только зря. Прошлого не вернуть.
А бабушка сказала:
– Успеешь еще. А сейчас давай-ка съездим на рынок.
Я не спорил, но про себя понимал, что все равно там надо побывать. Родина же, хотя и сгоревшая. Прошлого, конечно, не вернуть, но и забыть его нельзя. Даже если захочешь. А я, к тому же, не хотел. Вся жизнь прошла в том доме, в том квартале.
Сейчас у меня было самое подходящее настроение для такой поездки. Грустное. И я пошел на трамвайную остановку «Стекольная».
Добирался до центра я около часа. Путь был очень длинный. К тому же денег не было, ехал зайцем, и на полдороге меня выставил из вагона дюжий контролер в кожаной куртке. От куртки воняло, как от разогретых сапог. Он дал мне легкого пинка и пообещал в другой раз увести в отделение. Я отбежал. Издалека я сказал этому типу с бритым затылком, что он недобитый боевик и что работать надо, а не обдирать в трамваях старух и пацанов. Потом пошел на автобусную остановку и дальше ехал без приключений.
Вышел из автобуса я в квартале от дома. И вдруг понял, что никак не верю, будто дома уже нет. Ну, как это нет? Я ведь даже запахи его помню! В сенях пахло сухим деревом и влажной бочкой, в которой держали воду (колонка была во дворе). В прихожей – теплыми вязаными половиками и дровами для печки. В комнате бабушки – оконными цветами и землей из кадки с фикусом, а иногда – корвалолом…
Я до мельчайшего движения помнил, как вставляется ключ в скважину наружного замка. Надо вставить чуть-чуть не до конца, потом слегка прижать дверь и поворачивать ключ плавно, чтобы не заело. Этот плоский ключик и сейчас со мной, я брал его в лагерь, и он сохранился в кармане пострадавших джинсов.
Вот сейчас я обойду девятиэтажку с застекленным магазином «Хозтовары» на первом этаже, и…
И впервые в жизни я увидел настоящее пепелище.
Обгорелые бревна и стропила уже все растащили. Чернел бугристый прямоугольник с остатками обугленных половиц. Посреди этой пустой черноты стояла наша обитая жестью круглая печь. Раньше жесть была серебристая, а сейчас закопченная. И кто-то снял уже чугунную, с литым узором и рычагом дверцу.
Опоясывали площадку остатки низкого кирпичного фундамента.
У меня защекотало в горле. К тому же запах торфяного дыма ощущался и здесь. А может, это был запах пожарища?
У дальнего края фундамента ходили двое мужчин в полувоенной одежде. Один – грузный и лысый, другой – обыкновенный, в соломенной шляпе, которая не вязалась с камуфляжем.
«Стервятники», – скрипнул я зубами. Потом, не глядя на этих мужиков, перешагнул кирпичную бровку. Стал ходить по обугленным щепкам и мусору. Смотрел под ноги. Может, что-нибудь найду? Хотя едва ли. Все здесь уже вычистили.
Дядьки сперва не обращали на меня внимания. Затем тот, что в шляпе, сказал:
– Мальчик, зачем здесь ходишь? Иди играй. Здесь нехорошо.
Он говорил с кавказским акцентом, хотя лицо было вовсе не восточное, курносое и круглое. Может, мне акцент его просто показался. Нынче принято валить на кавказцев все беды, хотя большинство из них, конечно, ни при чем.
Сперва я не отозвался.
– Мальчик, я тебе говорю. Гуляй в другом месте, здесь не надо.
– Сами гуляйте в другом… Это мой дом… был, – сипло сказал я. – А не ваш. Сожгли да еще распоряжаются.
– Ай, мальчик, зачем так говоришь! Сгорел дом, большое несчастье, да. Но разве это мы? Наше дело не жечь, а строить…
– Ну и стройте, я вам не мешаю.
– Ты не нам плохо делаешь, а себе. Смотри, все ноги испачкал.
Это правда. И кроссовки, и белые носки, и ноги выше носков были в саже и пепле.
– Вам-то что…
– Ну, как хочешь… – Дядька в шляпе отошел, а другой, грузный, стал что-то говорить ему, недовольно так.
Я побродил еще, уже просто из упрямства, и шагнул через фундамент обратно.
– Мальчик, подожди, пожалуйста!
Который в шляпе, опять шел ко мне. Протягивал раскрытую ладонь:
– Вот, нашли недавно. Это не твой?
На ладони лежал складной ножик с коричневой пластмассовой рукояткой. Со множеством блестящих предметов – лезвия, ножницы, штопор и так далее. Сверкал он как новенький и, конечно же, никогда не валялся в здешней гари. Зачем это? Откупиться хотят, что ли? Совесть шевельнулась?
– Не надо мне ваших подарков… – И я поскорее пошел прочь, чтобы не зареветь.
И вдруг откуда-то со стороны, звонко так:
– Саша!
С гаража прыгнул и помчался ко мне мальчик. Я узнал его издалека по летучим светлым волосам и по одежде, будто сшитой из лиловой шторы с желтыми полумесяцами, солнышками и разноцветными звездами. Он в этом пестром наряде махал мне с балкона, когда я уезжал в лагерь.
– Ивка!
Ивке было девять лет. Он жил на третьем этаже большущего дома, который возвышался над нашим. Иногда мы играли вместе. Бывало, что я катал его на своем велосипеде. Не то чтобы приятели, но все же сосед, славный такой. И я обрадовался.
Ивка подбежал и потупился. Запереступал в пыльной траве стоптанными сандалиями. Видимо, понял, что несладко мне.
– Пришел… поглядеть, да?
– Да, тянет все-таки…
Он кивнул: понятно, мол.
– Велик жалко, – сказал я. – Теперь не покатаемся…
Он кивнул опять:
– Его весь обуглило и скрутило от огня.
– Ивка… Страшно было, когда горело?
– Еще бы! Даже к нам на балкон искры долетали. Это среди ночи случилось.
– Знаю…
– Мы потом помогали уцелевшие вещи искать. Но почти ничего не спаслось.
– Спасибо, Ивка, – сказал я. Он удивленно поднял серые, с солнечными блестками глаза: мол, за что спасибо-то?
– А ваша бабушка несколько ночей спала у нас. А папа и мама не знаю где.
– У знакомых… Ивка, пойдем к колонке, я ноги вымою.
У колонки Ивка всем телом нажал на тугой рычаг, а я под упругой струей вымыл кроссовки, прополоскал и выжал носки, стал смывать сажу с ног. Она въелась в кожу.
– Саша, давай я за мылом сбегаю!
– Не надо, Ивка, так сойдет. Дома отмою как следует. У нас теперь ванна с горячей водой.
– Значит, вы хорошо устроились?
– Обживаемся… А вы как живете, Ивка? Митя пишет?
Ивка сник.
– Давно уже не пишет. Непонятно, почему. Мама как посмотрит на его скрипку, так плачет. Боится, что… ящик пришлют.
– Какой ящик, Ивка?!
– Ну, какой… – Он смотрел на сандалии. – Цинковый… Или бумажку, что пропал без вести.
– Какая бумажка! Его же в Подмосковье отправили, ты сам говорил.
– Сперва в Подмосковье, а сейчас неизвестно куда…
– Ивка, в горящие точки не отправляют раньше чем через полгода. Это сам министр обещал.
– Министр много чего обещал, – тихо сказал Ивка. Видимо, мамины слова.
– Напишет, Ивка! Просто… сейчас почта такая волокитная, письма еле тащатся.
– Мы все надеемся, – очень серьезно проговорил Ивка.
– Его не должны в опасные места отправлять! Его должны назначить в оркестр, он же музыкальное училище окончил!
– Его – в мотострелки. В оркестр, наверно, тех берут, кто на трубе играет, а Митя на скрипке…
Я решил отойти от грустной темы. Вспомнил тихую большеглазую сестренку Ивки:
– А Соня как поживает? Все рисует балерин и бабочек?
– Рисует… Она о тебе часто говорит. «Вот если бы Саша жил здесь, мы вместе бы ходили в гимназию».
– Разве она уже учится?
– Взяли в первый класс. Ей в октябре будет семь. Шестнадцатого числа.
– Скажи ей, Ивка, что я на день рождения приду. С подарком, – легкомысленно пообещал я.
