Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович (читать книги .TXT) 📗
– Не беспокойтесь, ваше высочество, – сказал Одноглазый Лис и закурил вонючую самокрутку. – По проблеме вторжения мы давно и успешно сотрудничаем с имперской службой безопасности. Вам я этого, простите, не сообщал.
У меня перехватило горло. В то время как два государства несколько лет яростно терзали друг друга, их разведки, оказывается…
Да еще без моего ведома… Я хотел тут же вызвать расстрельную команду, но передумал. И неизвестно еще, кому подчиняется нынче расстрельная команда. Поэтому я сказал только:
– Хорошо, господин генерал. И давайте так: до коронации я для вас никакое не высочество, а полковник Гигон, подчиненный вам по службе.
Так нам обоим будет легче.
Действительно, стало легче. Мы перебрасывали друг другу через стол листочки с именами и приводили их в систему.
– Баругга, сержант военно-архивной службы, он же Семенков Густав Адольфович…
– Регистратор мэрии Гинга, он же Михельсон Карл Иванович…
– Госпожа Гион, супруга коменданта дворца – ого! – она же Ольга Сергеевна Кулько… Ну, эти у меня всегда под рукой.
– Полковник шифровальной службы Крэгг, он же Игорь Степанович Шелдон…
– Старший наставник школы Стервятников Генуг, он же Виктор Жанович Пшездецкий…
Много, много их было – тех, что именовали себя прогрессорами.
Нам с генералом подали чай с бисквитами, мы поглощали пищу, не видя ее, и все раскладывали и раскладывали на огромном генеральском столе проклятые карточки. Все это были, судя по рассказам Гага и редким моим встречам в доме Корнея, прекрасные, превосходные люди, искренне желавшие добра несчастной Гиганде, проделавшие для достижения этого добра огромную работу, часто грязную, часто кровавую, часто неблагодарную и безмерно опасную – знай они, конечно, все до конца. Жаль было их, но…
Мне пришла вдруг в голову шальная, невозможная мысль.
– Ваше превосходительство, не располагает ли наше… вернее, наши ведомства сведениями о людях с кожей совершенно черного цвета?
Одноглазый Лис посмотрел на меня с изумлением, и даже, кажется, нашлепка на пустой глазнице вытаращилась.
– Черного? А почему не оранжевого? Впрочем…
Он щелкнул пальцами, и откуда-то ниоткуда возник его не имеющий ни лица, ни возраста референт. Генерал прошептал ему что-то на ухо, и, не успели мы разложить очередной десяток карточек, возник снова и доложил, что да, на главном острове Архипелага Тюрю в племени Бодрствующих В Ночи занимается отправлениями языческого культа некий Ауэо по прозвищу Черный Ведун, и ведун этот, по сведениям этнографов, черен, как совесть тирана.
– Этнографы, надо же, – хмыкнул генерал. – Я думал, они все в армии…
– Послать туда кого-нибудь можно? – спросил я.
– Не забывайте, полковник, что мы в подполье. Впрочем… Да те же этнографы. Они ведь у нас и о здоровье туземцев пекутся, да и не они даже, а Его Алайское Высочество…
– Нельзя его там оставлять, – сказал я. – Хоть один останется, такого натворит! Особенно этот, Вольдемар Мбонга. Он, генерал, знаете ли…
– Пока не знаю, – сказал Одноглазый Лис, заполняя карточку. – Возьмем в общем порядке.
Я вдруг представил себе, как Вольдемар Мбонга высаживается с «призрака» где-нибудь у нас в Смердящих Ключах, бредет по проселочной дороге и спрашивает у встреченной старухи, как пройти в столицу. И слышит в ответ: столица-то недалече, да только я, сынок, сколько лет в Алайском герцогстве живу, а негра ни разу не видела…
Потом нам подавали обед или ужин – окон-то в подземельях не бывает. И только тогда я решился задать свой вопрос.
– Ваше превосходительство, – сказал я. – Как погиб мой отец?
Одноглазый Лис вытер губы салфеткой, вздохнул и рассказал как.
Он не опускал никаких подробностей, как и полагается разведчику. Он рассказывал не сыну, он информировал сотрудника. Монотонным голосом, как по бумажке. Называя все вещи своими именами либо медицинскими терминами. Рассказ получился долгим, как и агония герцога Алайского.
Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мы никогда не были особенно близки с отцом – он занимался охотой, политикой и войной, не одобрял моего беспорядочного чтения и занятий живописью, запретил встречаться с молодой баронессой Трэгг, а когда запрет был нарушен, запихал меня в разведшколу и громовым своим голосом наказал Одноглазому в случае чего попросту меня расстрелять, за что господин генерал не только не понесет ответственности, но даже получит поощрение… А ежели юный герцог будет находиться в привилегированных по отношению к остальным курсантам условиях, то расстрелян будет как раз сам господин генерал…
– Так, – сказал я. – А мама?
– Герцогиня выжила, – ответил генерал, и, клянусь, глаз его увлажнился. – Но вам лучше ее не видеть. Во всяком случае – пока. Врач, которого вы притащили с собой – сущая находка…
Вот, значит, как. Господа прогрессоры, буде окажутся у меня на собеседовании, станут, конечно, отрицать всякую свою причастность к перевороту, либо заявят, они этого не хотели, это народ, доведенный до отчаяния столетиями голода, эксплуатации и войны, сам поднялся в порыве гнева и замучил своих мучителей. А они только собирали здесь информацию… Змеиное молоко, да кому на Земле нужна информация о Гиганде? Кому там так уж хочется знать об эпидемиях, штыковых атаках, спаленных селах и разрушенных городах? Десятку психов вроде Корнея? И лгут они, даже сами себе лгут, что не вмешиваются, не могут они не вмешиваться, натура у них такая… Ладно, когда это… как его… правительство национального доверия (или народного единства?) будет вздернуто на площади Оскорбленной Невинности, мы объявим народу, что спустились на Гиганду с неба, как писалось в пестрых книжках, которые серьезные люди и за книжки-то не считали, спустились с неба хитрые и злые завоеватели с целью поработить вольный народ Гиганды, либо поедать наших младенцев, либо проводить над нами бесчеловечные опыты, либо вывозить наши природные богатства, либо… ну да есть специалисты, придумают что-нибудь. Здесь нужна большая ложь, ибо правда слишком ужасна.
А мама всегда хотела видеть меня просвещенным государем вроде прадеда моего, герцога Иннга, покровителем искусств, она подсовывала мне старинные яркие альбомы, часто водила в дворцовую галерею и объясняла аллегорический смысл полотен Урагга и гравюр Гринга, летом мы обычно объезжали старинные замки, и у каждого замка была своя история, своя легенда…
– Полковник, ужин окончен, – напомнил Одноглазый Лис.
Значит, это был ужин. На мой вопрос, откуда здесь, под землей, появились такие обширные и удобные залы, кто и когда оборудовал здесь гаражи, мастерские, госпитали, кто накопил такое количество оружия и военной техники, генерал ответил, что начал всю эту затею его предшественник, Черный Гром, и держал все втайне даже от правящего дома, а потом тайну эту передал преемнику. «Приходилось и мне молчать, мальчик, – говорил Одноглазый Лис. – Боевая техника числится списанной или погибшей в бою, оружие и припасы… Ну, признайся я, что тут творится, сейчас же угодил бы под трибунал. Все до последнего патрона – фронту, говорил герцог, до последней банки тушенки…» И прав оказался старый хитрец, потому что убежище Его Алайского Величества нынче было занято – правительство народного доверия (или национального единства?) скрывалось там сейчас то ли от народа, то ли от нации в целом. Я с большим удивлением узнал, что в правительство это вошел заместитель министра обороны, старший мажордом дворца, младший конюший, библиотекарь, какой-то солдат и двое заклепщиков с Бронемашинного. На кой дьявол там заклепщики, они ведь глухие, подумал я. Впрочем, если учесть, что старшего мажордома зовут Андрей Яшмаа. Андрей Корнеевич Яшмаа… До него добраться будет трудно. Но необходимо. До него – в первую очередь.
Видимо, придется его просто убить, сразу и внезапно, без нашей медицинской комедии. Не поверит, да и не допустят к нему чужого врача наши же холуи… Так, ездил наш мажордом в отпуск? Наверняка да. А куда ездил? Разумеется, на Землю. А где жил на Земле? Ну, конечно же, у Корнея Яшмаа. Мог его Гаг там видеть? То есть наоборот, мог ли он видеть Гага? Корней меня, то есть Гага, всем показывал.
