Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна (электронная книга TXT) 📗
– И поэтому ты выбрал Кесарев?
– Поэтому я выбрал Кесарев. Здесь девять часов лета до Москвы. Здесь японские машины, корейские автобусы и американские яхты. Ты когда-нибудь видел, как ломается на льдины сползающий в море ледник? Вся ваша Россия – ледник. И как только Кесарев сползет в море, за ним пойдет ломаться все, что к нему примыкает.
– И за то, чтобы уничтожить этот ледник, ты готов отдать жизнь?
– Здесь многие готовы отдать жизнь. Я готов отдать честь. У меня не будет славы шахида. Мой народ будет помнить Халида Хасаева как предателя. Как агента ФСБ.
Баров лежал, полуприкрыв глаза и откинувшись на продранную спинку дивана. Он спас от Халида пятьдесят человек. Он не сумел спасти свою дочь. Он не сумеет спасти город. Это невозможно.
А главное – невозможно было спасти Россию. Ибо что бы ни говорил Халид о свободе Чечни – он лгал, лгал даже, если сам считал, что говорит правду. Халиду и таким, как он, не нужна была независимость. Им была нужна война. Это было единственное, что умел Халид – воевать, и его власть над своими людьми основывалась над тем, что он воевал лучше других. Никто не может отказаться от власти даже ради спасения родины, – и если завтра каким-то чудом Халид получит то, что он требует, то послезавтра он найдет повод затеять новую войну с Россией.
Крошечное окно комнатки выходило во внутренний двор, и ни один звук, произнесенный здесь, не мог быть услышан сканерами ФСБ. Беленые стены были как закрытые глаза мертвеца. За стенами была ночь, а здесь, в кабинете, была тьма. Сгусток тьмы сидел напротив Барова и улыбался.
– Больно? – спросил Халид.
– Нет.
– Ты останешься хромым на всю жизнь.
– Это будет, видимо, ненадолго.
Баров снова закрыл глаза.
– Ты спишь?
– Нет. Но у меня такое ощущение, что я сплю и вижу кошмар. Я… прикажи унести меня к остальным заложникам.
Халид встал и принялся ходить по комнате. Он двигался по протертому линолеуму, как рысь по лесу, – бело-серый, смертоносный, семьдесят килограммов мышц, сухожилий и крови, сплетенных в самую смертоносную боевую машину, когда-либо созданную природой, – в человека. Пистолет, небрежно засунутый за пояс. Рукоять кинжала рядом с деревянными щечками ТТ, и другой нож, выглядывающий налитой свинцом головкой из-за берца тяжелого армейского ботинка. Баров впервые осознал, что Халид почти не пользуется огнестрельным оружием. Всегда, когда Халид убивал на его глазах, он делал это ножом.
– Ты больше не увидишь остальных заложников. Ты услышал слишком много, Данила. Ты хуже сыворотки правды. У тебя дурацкий дар развязывать язык, ты это делаешь лучше Висхана. Теперь я понимаю, как ты скопил свои миллиарды.
– Ты пристрелишь меня?
– Не раньше, чем ты заплатишь двести миллионов. Мне очень жаль, Данила. Пять минут назад я бы мог за двести миллионов подарить тебе жизнь. Любознательность тебя сгубила.
– Я уже тебе сказал, у меня столько нет.
– А ты поднатужься.
– Зачем покойнику деньги?
– Не беспокойся. Когда в России начнут вешать на зубцах Кремля тех, кто заказал мне этот теракт, Чечне эти деньги очень пригодятся.
– А если я их не переведу?
Халид присел рядом с пленником на корточки, и на Данилу пахнуло застарелым потом и кровью. Нож за поясом Халида был так близко, что Данила мог вытянуть пальцы и потрогать рукоять.
– Даже не думай. Ты не выдержишь. Я же вижу, Данила, в каком ты состоянии. Ты весь трясешься. И не только из-за раны. Просто смерть была слишком близко. Ты игрок, Данила. Но ты не Рэмбо, чтобы выдерживать пытки. Я тебе не советую даже пробовать. Ты будешь весь в дерьме и крови, а результат будет тот же. Водки хочешь?
– Да.
Халид встал. «Если бы я успел выхватить нож», – подумал Данила и тут же оборвал мысль. Он не успел бы выхватить нож из-за пояса чеченца, даже если бы это Халид был ранен, а он, Баров, совершенно здоров.
Между тем Халид, нагнувшись, достал откуда-то из шкафа обыкновенное жестяное ведро, доверху забитое отборным пойлом. Водки там, собственно, не было: коньяки да виски. Вряд ли чеченцы привезли весь этот харам с собой. Бутылки могли происходить только из одного места – из бара в кабинете Сурикова. Странно было видеть, что в стоявшем перед ним седом смертнике в камуфляже что-то сохранилось от бесшабашного кесаревского авторитета, обожавшего дорогие тачки, смешливых девок и коньяк по три тысячи долларов бутылка.
Халид достал два пластиковых стаканчика, молниеносным движением руки срубил горло бутылке «Хеннеси» и разлил темно-коричневую струю по стаканам.
– За то, чтобы у меня все вышло, – сказал Халид.
– За то, чтобы у тебя все провалилось.
Половину коньяка Данила пролил.
Мозг его лихорадочно работал.
Больше всего Барову хотелось броситься на Халида и придушить. Но это было совершенно невозможно. Даже совершенно здоровый Данила Баров имел против чеченца не больше шансов, чем срубленное горлышко бутылки.
Баров никогда не был особенно силен физически и в школе висел на перекладине, как макаронина. Правда, когда у Данилы завелись деньги, вместе с ними завелся и джентльменский набор: дорогие машины, дорогие часы, дорогие девушки и фитнес. Полчаса в день в спортзале рядом с собственным кабинетом, спортзале, оборудованном так, что любой качок позеленел бы от зависти. Полчаса фитнеса и полчаса секса, и то и другое ради здоровья. Но фитнес не мог заменить первобытную сноровку к убийству, как аспартам не может заменить в варенье сахар. Чеченец был оскорбительно прав. Он не выдержал шока от неизбежного, казалось, самоубийства. Он не выдержит пыток. Он никогда не победит Халида физически.
– Послушай, Халид, – поразмыслив, сказал Баров, – это плохой план.
– Почему?
– Ни один план, конечной стадии которого ты сам не можешь контролировать, не может быть хорошим. А если что-то сорвется? А если никто не поверит твоим откровениям?
– Значит, я прослыву предателем напрасно.
– Речь не о тебе, а о чеченском народе. Сегодня в Мадриде собирается Большая Восьмерка. И все, кто приедет в Мадрид, смотрят на то, что происходит в Кесареве. И вот, если выйдет все так, как ты задумал, наш президент будет выглядеть хуже Гитлера. А если не выгорит, то хуже Гитлера станете вы. Не будет героев и храбрецов. Будут кровожадные монстры, способные уничтожить сотни тысяч людей.
– Все будет так, как решит Аллах. Я не думаю, что Аллах будет на стороне русских.
– Послушай, Халид, у меня идея. Тебе ведь не надо уничтожать город? Тебе достаточно скомпрометировать эту власть?
Чеченец помолчал.
– Тогда почему бы тебе просто не рассказать правду? Рассказать, как Рыдник покрывал тебя на стрелках? Как он торговал с тобой людьми? Как руководитель операции Плотников пытался украсть деньги за выкуп заложников?
– Я не воюю с Савелием Рыдником. Мне нет дела до винтика в системе. Я воюю с президентом России. И в смерти сотен тысяч человек от сероводорода будет виноват не Рыдник. В этом будет виноват президент.
– Между виной Рыдника и виной президента есть большая разница.
– В чем же?
– Рыдник действительно торговал пленными. Рыдник действительно твой сообщник. Рыдник действительно убивал людей. Президент России не приказывал уничтожить Кесарев, чтобы объявить чрезвычайное положение. Первое – правда. Второе – ложь. Чудовищная ложь.
– Ваше правительство лжет все время. Оно называет истребление моего народа восстановлением конституционного порядка. Я прожил в Кесареве три месяца. Я видел ментов, которые грабят народ и военных, готовых продать мне хоть ядерную подлодку. Что-то я не понял, если это называется порядок, то что же называется бардак? Ваш Кремль говорит, что войны в Чечне нет, а есть мирный процесс. А еще у нас есть Президент Чечни, Конституция и партия «Единая Россия», за которых проголосовали двести процентов избирателей, хотя никто не явился на выборы. Чем больше ложь, тем охотнее в нее верят. Кто это сказал? Геббельс? У него в России хорошие ученики.