Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна (электронная книга TXT) 📗
– И кого ты собираешься судить в Кесареве? Виноватых? Миллион виноватых, включая грудных детей?
Халид усмехнулся четвертинкою рта.
– Савелий, ты знаешь, что такое кровная месть?
– Да. Это когда человек сам убивает обидчика.
– Ты неправильно знаешь, Савелий. Убивают не обидчика. Убивают любого из родичей. Мать. Ребенка. Двоюродного брата. И так до седьмого колена. Среди вас нет невиноватых. У меня в Кесареве миллион кровников. А я убью всего семьсот тысяч. Если вы не выполните мои условия.
Генерал ФСБ молча глядел мимо Хасаева. Там, в приотворенной щели двери, мягко шумели процессоры компьютеров, и старый канцелярский стол был буквально уставлен телефонами. В штабе могли предположить все: что Халид воспользуется им же смонтированной системой безопасности. Что он будет управлять через нее минами, якобы закатанными в бетон объездной дороги. Но никто не догадался, что Хасаев будет мыслить не как террорист, а как технолог, и воспользуется работами на заводе, чтобы продублировать на старой ТЭЦ телефонные линии и систему управления предприятием.
– У вас нет пути назад, – сказал Халид. – Это вы поставили мне сырье для производства сероводорода. Это вы задержали людей, которые пытались бежать из города. Когда речь шла о тебе, Савелий, я мог предложить тебе долю. Но сейчас речь идет о дерьме, в котором оказалась твоя власть. Чтобы выбраться из него, вы отдадите все. Я мог бы потребовать пол-России. Я требую клочок перепаханной минами земли. Всемеро меньший, чем территория этого края.
Халид усмехнулся, внимательно оглядел генерала и добавил:
– Ты думаешь, я позвал тебя, чтобы содрать с тебя шкуру? Я отпускаю тебя. Мне гораздо интересней посмотреть, как с тебя будет сдирать шкуру Кремль. Как вы все там будете сдирать друг другу шкуру и сваливать друг на друга вину. И кстати, это не в ваших интересах – официально заявлять о химической опасности для города, ведь вы всегда это отрицали. Но если вы это сделаете – я немедленно выпущу газ.
Рыдника увели, и Халид с Баровым остались в комнате одни. На щеках чеченца горели два ярко-алых пятна, глаза сверкали – он впервые, на памяти Барова, улыбался, и с непривычки улыбка его походила на улыбку волка. А волк не улыбается – он показывает зубы.
«Он все-таки сумасшедший, – подумал Баров, – он умен, он хитер, он завел их всех в ловушку, но он словно забыл, что из этой ловушки только один выход – в могилу. На чьи уступки он надеется? На уступки людей, готовых отправить заложников на тот свет из-за двухсот миллионов долларов? Или на уступки тех, кто назначает таких людей охранять государство?»
Меж тем Халид присел на корточки перед холодильником и достал из него батон хлеба, копченую курочку и тарелку подвядшей зелени. Баров сообразил, что это еще те припасы, которые привезли с собой его люди. Всю гуманитарную помощь, видимо на всякий случай, скармливали заложникам. Из тех же закромов на свет была извлечена одноразовая пластиковая тарелка. Халид поколебался, взглянул на Барова, поставил еще одну тарелку перед ним.
– Голоден? – спросил Халид.
Баров был слаб так, словно у него из тела вытащили все кости и оставили одно мясо. Но при мысли о еде его чуть не стошнило.
– Нет, – еле слышно сказал Данила.
Халид рвал курицу быстрыми, аккуратными движениями проголодавшегося убийцы. Тяжелый запах копченого мяса поплыл по комнате.
– Каково это – быть живым, Данила? После верной смерти?
– А… ты не знаешь?
– Нет. Я ни разу не верил, что умру. У меня ни разу не было так, чтобы вот шаг – и смерть, и этот шаг делаешь сам. Когда в бою вырываешь чеку, думаешь о чужой смерти, а не о своей.
Данила помолчал. Когда он стоял там, наверху, он бы тоже предпочел угрожать Халиду не своей смертью, а своим оружием. Правда, толку бы из этого не вышло. Если бы всех дураков, которые угрожали оружием Халиду, жечь в одном крематории, печка наверняка бы вышла из строя.
– Почему ты решил меня не убивать? – спросил Данила.
Халид ел – быстро и опрятно. Видимо, чеченец был очень голоден.
– Ты сказал сам – деньги.
– Я уже заплатил.
Антрацитовые глаза прищурились по-разбойничьи. Голос чеченца был вкрадчив, как змеящаяся по земле кобра.
– Брось, Данила. Ты способен заплатить еще столько же.
– Нет.
– Ну, половину.
Баров помолчал.
– Я не понял, что тебе все-таки нужно. Свободу Чечни или деньги.
– Деньги я прошу у тебя, а свободу – у твоего президента. Это две разные вещи. Если я играю на скрипке, это же не значит, что я не вправе есть мяса?
– Ты и вправду думаешь, что выпросить Чечню у президента так же легко, как выбить деньги из заложника?
– В Чечне меньше жителей, чем в этом городе. Если они не отпустят миллион чеченцев, я убью миллион русских.
– Допустим, не миллион. Тысяч триста, Халид.
– Допустим, не триста, а от трехсот до шестисот. Как ветер ляжет. Но я согласен и на триста. Это тоже неплохо. Это почти столько же, сколько погибло чеченцев в этой войне.
– Им плевать.
– Им не плевать. Если я убью этот город, они в полном дерьме. Они не выпускали из города людей. Они кричали, что у меня нет отравы. Они сами поставили мне для нее сырье. Ваша власть палец о палец не ударит, чтобы спасти собственный народ, но она сделает что угодно, чтобы спасти собственную репутацию.
Баров помолчал.
– Ты все равно уничтожишь Кесарев.
– Да.
– Зачем? Ты гроссмейстер, Халид. Ты спланировал все за год вперед. Зачем ты играешь в партию, в конце которой ты сам себе поставишь мат?
Халид помолчал, внимательно оглядывая Барова. Перед ним лежал полуживой человек с ввалившимися щеками, серым разбитым лицом и внимательным, хотя и немного сумасшедшим взглядом.
– Так уж получилось, – негромко сказал Халид, – что документы моим людям помог получить Савелий Рыдник. Фирма, которая привела моих людей на завод, это фирма Рыдника. Армия и ФСБ помогли нам достать оружие. Выкуп за завод – двести миллионов долларов – был переведен с твоих счетов на счета чекистской конторы. Я и мои люди числимся агентами ФСБ. И доказательства этого всплывут после нашей смерти.
– Ты не похож на агента ФСБ, Халид.
Халид улыбнулся. Второй раз за последние десять минут. Все-таки у него это получалось плохо.
– А если я сам в этом признаюсь?
– Когда?
– Посмертно. Представь себе, заложники мертвы. Террористы мертвы. Полгорода трупов. Истерика. Ты можешь себе представить, Данила, какая будет истерика, президент на всех экранах, вопли о мести, «давайте соединимся в один железный кулак», введем военное положение… А потом – на всех экранах мира мое признание. Пленка из сейфа. Я, Халид Хасаев, запутался в своих связях с ФСБ и был вынужден, под угрозой разоблачения, сделать то, что требовал Рыдник и его покровители в Москве. Они обещали мне жизнь, но я боюсь, что это хитрость, что они меня убьют. И если я мертв, я хочу отомстить своим нанимателям из могилы. Я хочу заявить, что этот теракт готовили не в Чечне, а в Кремле. Такое обращение перепечатают все газеты мира, Данила. Его будут крутить по CNN пять раз в сутки.
– Зачем? Ради Господа, зачем Москве теракт?
Чеченец усмехнулся.
– Затем, чтобы запугать российский народ. Затем, чтобы ввести военное положение. Чтобы покончить с демократией в России, если в России еще осталась демократия.
Баров помолчал.
– Зачем это тебе?
– Ваш президент развязал войну против Чечни. Ради того, чтобы прийти к власти, крошечной, глупой власти – он сделал так, что мой народ мучают и убивают. Он заплатил за свой пост кровью моей матери. Я убил десятерых за мою мать. Но тот, кто приказал начать войну, – он жив. И это не полковник, не майор, не генерал. Это ваш верховный главнокомандующий.
Чеченец помолчал.
– Я мечтал убить его. Несколько месяцев я жил в Москве, я выслеживал его, как лиса мышь. Он панически боится заговора. Его охраняют, как не охраняли никого и никогда. Но в конце концов я нашел дорожку, потому что чем больше охраны, тем больше в ней людей, готовых предать, и потому что в вашей стране все можно купить за деньги. У меня все было готово. А потом я подумал – какой прок? Я убью этого человека, но я не могу убить всех, кто вместе с ним отвечает за эту войну. Я убью этого человека – но он станет героем, и те, кто вокруг него, продолжат убивать. И я придумал, как уничтожить не только его, но и всех остальных. Когда Россия разлетится на части, Чечня станет просто одним из осколков.
