Банкир - Катериничев Петр Владимирович (прочитать книгу .txt) 📗

Медленно поворачиваюсь к нему спиной и иду в сторону тамбура. Мну сигарету. Застываю на месте, разворачиваюсь резко. Глаза блондина, который идет мне вслед, снова встречаются с моими. На этот раз свои чувства он скрыть не успел. Я для него — дичь.

— У вас зажигалки не найдется?

— Что? — Он даже не врубился сразу — насколько внешне расслаблен, настолько же внутренне собран. К чему? К бою?

— Огоньку… Забыл вот зажигалку в купе, да и найти ее там…

— Да-да… — Рука его скрывается в кармане, и я — бью!

Блондин успел угадать направление удара, отклонился, кулак пришелся вскользь, а он уже принял боевую стойку, глаза застыли, как кубики льда, на губах появилась гримаска, если и напоминающая улыбку, то очень отдаленно…

Чудом ухожу от его прямого тычка и понимаю, что рядом с ним — я не боец.

Он разделает меня, как Бог — черепаху, и если бы проход не был таким узким, я уже лежал бы в отлете… Как говорится, мы — в разных весовых категориях. В смысле мастерства. Отхожу медленно к тамбуру… А блондин, похоже, и не очень торопится. Сейчас он — на своем поле, куда спешить?.. И «перебить стрелку» уже не удастся… Хотя… А не «спраздновать» ли мне труса?.. Естественно, я помню и о «тридцать третьем приеме каратэ», который в русском переводе звучит как «ноги мои ноги, несите мою попу», — в данной ситуации он может быть весьма действенным. По крайней мере, удалит нас из вагона, где мирно спит Ленка: она точно лишняя на этом «празднике здоровья», а привычка к «чистоте» у «спортсмена-разрядника» стала, пожалуй, такой же необходимостью, как писать перед сном… Меня он «выключит», девчонку — убьет. Игры профессионалов, ходить им конем!

Да и если глупо спорить с мастером единоборств голыми руками, то с ним вполне можно толковать с какой-нибудь железкой, зажатой в мозолистой рабоче-крестьянской ладони финансиста! В юности я учился не только нырять, но и использовать подручный металлолом со всей присущей ему убойной силой.

Кочережки, какими помешивают уголек проводники в рабочих тамбурах, — вполне из их числа… К тому же-у меня преимущество. Судя по тяжелым карманам, у блондина там «шпалеры» на боевом взводе, но стрелять он не торопится: я ему нужен самолично, живой и по возможности не сильно поврежденный! Вот уж этой радости я ему не доставлю!

Кое-как отмахиваясь, двигаюсь каракатицей, спиной вперед. В смысле — назад. Сдергиваю шторку вместе с бордюром, перегораживая проход. Задержит это блондина на секунду, но мне больше не нужно. Проскакиваю створки, дергаю дверь, хлопаю ею и — вперед! Пролетаю мирно спящий купейный, следующий. Преследователь отстает на полвагона… Блин! Хозяйственные провожалы пошли — нигде ни кочерги, ни совка хренового! Еще вагон…

— Вы что это, гражданин? — Поддатая, крашенная гидропиритом сердитая тетка колышется лицом, плавно переходящим в безразмерную грудь, и таращится на меня фиолетовыми коровьими глазами. Вагон-ресторан.

Вместо ответа, двигаю тетку снизу в подбородок, мне некогда растолковывать ей старую истину общественных пищеблоков: «Проход держать свободным!» Да и боюсь, если она останется стоять так же несокрушимо, мой «приятель» — блондин «заласкает» ее ребром ладони по шее — до смерти…

Проскакиваю в вагон, оказываюсь в кухонном рабочем тамбуре. В самом «пищеблоке» — два пьяных кавказца с «дэвушкой-баландынкой», подобной первой…

Но они в таком состоянии, что и эта кухонная дива кажется им Белоснежкой!

Понятно, что меня они если и воспринимают, то только как часть пейзажа и то — вряд ли… Я же хватаю со стойки кухонный нож, сработанный в аккурат как датский меч, и выскакиваю в тамбур.

Голубоглазый появляется следом, будто тень отца Гамлета. Смотрит на шедевр кухонного искусства в моей руке — явно не «Аристон»! — и губы его кривятся в презрительной усмешке. Пусть кривятся!

Отмахиваю «мечом» так, что он едва успел отклониться назад. Тусклое, привыкшее к крови железо в полутемном тамбуре выглядит совсем темным. В такой тесноте блондину ногами не размахаться, а зажатый в моей руке металлический брусок делает саму руку на сорок сантиметров длиннее. Поиграем?

— Может, обойдемся без кровопролития?.. — Блондин лениво разлепляет губы.

Ему не до игры. Усмешка продолжает кривить губы, удар — молниеносен: меня бросает в угол, он делает шаг, швыряю нож ему в лицо, как дротик, — он отбивает рукой. Прыжком приникаю к противнику, хватаю за лацканы куртки, дергаю на себя — он грамотно переступает, оказывается спиной к стене, а у меня сзади — распахнутый черный проем, оттуда веет холодом. Стараясь использовать инерционную скорость, пихаю его к стенке., пытаюсь ударить затылком, он инстинктивно напрягся, сопротивляясь… С силой рву «спортсмена» за куртку, падаю перекатом на спину, с упором ноги в живот, — и мы оба летим в черную снежную пропасть. Как в бездну.

Глава 52

Лена Одинцова проснулась, когда уже рассвело. Глянула на часы — четверть десятого. Это значит, что через час — Москва?!

Быстро встала, оделась, начала прихорашиваться. Сначала отсутствием Дорохова она никак не встревожилась. Захватила зубную щетку, в туалете привела себя в порядок; заглянула в тамбур, но там его не было тоже… Хотя туалета в СВ — два. Подошла ко второму — тот оказался заперт; несколько раз постучала — без результата…

Постучала в купе проводника — никакого ответа. Дернула дверцу. Тоже заперта. Где этого-то носит?! Уж он-то должен объявиться обязательно — деньги за роскошный ужин с напитками и закусками он не получил. Может, напился сам и дрыхнет? Странно…

Лена пошла по вагону, дергая все двери подряд. Некоторые были незаперты, другие — закрыты, но снаружи. Вот тогда стало тревожно по-настоящему… Она — что, одна в целом вагоне? Совсем?

За окном проплывали куцые, бедные деревеньки Подмосковья. Дальше — появятся замки и замочки под блистающими кровлями, с башнями и башенками, этакие «Замки Шляпников» [5], среди серых бревенчатых срубов — и это будет означать, что Москва совсем рядом. Но где же Дорохов?!

У Льюиса Кэрролла в «Алисе в Стране чудес» Шляпник — олицетворение рационального; примерявший шляпы на себя, он сам превратился в «болванчика» и вместе с Мартовским зайцем оказался «вне времени». Страна чудес…

Лена еще раз беспокойно прошлась по вагону, дергая подряд все двери. Вышла в соседний тамбур. Там — все как обычно: трое мужиков спокойно курили, причем у одного из них папироса под благородным названием «Беломор» распространяла такой омерзительный запах горелой тряпки, что не оставалось сомнений: на табачной фабрике в каком-нибудь Погаре или Ельце добавлять туда табак перестали вовсе и обходились тем, что произрастало окрест, комбинируя с отходами тряпкопрядильного производства.

Лена прошла в вагон, спросила проводницу, сосредоточенно подметавшую дорожку:

— Извините…

— Чего надо? — Проводница подняла голову, и на лице ее словно было написано курсивом: «Ходют, сорют, а как подметать — так…»

— Извините. — Лена попыталась улыбнуться, наткнулась на устало-настороженный взгляд тетки, поняла, что не получится. — Скажите, вы не знаете, где может быть проводник соседнего вагона?

— Я что, нанималась за ним следить?

— Нет, но Москва скоро, а у него — заперто.

— А тебе чего приспичило-то?

— Да я хотела расплатиться, мы у него колбасу брали, коньяк…

— А-а-а… — протянула тетка с некоторым даже удивлением. Видно, пассажиры, которые боялись, что уйдут, за что-то не расплатившись, попадались ей куда реже, чем наоборот. — И много вы ему задолжали?

— Так он цену не назвал. Мы и решили — перед Москвой расплатимся.

— Так ты из седьмого?

— Ну.

— В седьмом — Колька Прохоренко, он вообще непьющий, и куда его черти занесли — это уж не знаю. Да и как объявится — ты, девка, не очень-то и раскошеливайся, он жмот редкий, прикинь сама, насколько наели-напили, увидишь: как цену назовет, так вдвое супротив твоей станет, а то и втрое, даже с нашенской накруткой. У него и мы снегу не допросимся по зимней поре… Так что — если где и затерялся покудова — так и в голову не бери… Объявится! Чтобы Коляня Прохоренко от денег срывался — такого никак быть не может.