Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович (читать книги .TXT) 📗

– Простите его. Он волнуется. Мы привезли больного.

– У нас нет больных. У нас отдыхающие. Это санаторий.

– Пусть будет так, – сказал Печкин. – Мы привезли отдыхающего. Он в критическом состоянии. Мы заплатим.

– К сожалению, мы никого не принимаем в приёмные дни, – сказала дама с некоторым даже сочувствием.

– Так они же приёмные, – сказал Печкин, чувствуя себя персонажем не то Кафки, не то Ионеско.

– Я имею в виду дни, когда принимает Домнушка, – пояснила невидимая дама. – Если вы к ней, то у нас предварительная запись.

– Ладно, – сказал Печкин. – Запишите нас предварительно.

– Предварительная запись производится в дни предварительной записи. Послезавтра будет как раз такой день. Тогда вы приедете и запишитесь. Вам назначат дату приёма.

– И сколько ждать?

– Около года, – сказала дама. – К Домнушке все хотят.

– Интересно, – сказал Печкин Майору, – в машине у бандюков есть палатка? Ведь гостиницу мы оптимизировали…

– Захлопнись. Папанин, – сказал Майор. – Гражданочка. Мы из милиции. Наш задержанный нуждается. В срочной помощи.

– Он истекает, – добавил на всякий случай Печкин.

– Да я ещё тогда отлил, когда с ментами, – обиделся конвоируемый Паша.

Майор задумчиво постучал костяшками пальцев по металлу, прислушался к звуку и поглядел на «хаммер» – видимо, прикидывал, можно ли на нём протаранить ворота…

– Не хулиганьте, – сказала дама. – Вы можете разбудить отдыхающих.

– Послушайте, – сказал Печкин. – Нам действительно срочно надо попасть к вашему начальству. Вы мешаете следствию…

– Начальства сегодня нет, – сказала дама. – Сегодня принимает Домнушка. А вы не записаны.

– Мы заплатим, – сказал Майор. – Сколько потребуется.

– Много потребуется, – сказала дама. – Вы столько не зарабатываете.

– А вы попробуйте, – сказал Печкин. – Кому деньги передать?

– Перечислите на банковский счёт санатория, – сказала дама.

– А кэшем?

– Гражданин начальник, – сказала дама. – Вы откуда такой? Кто же нынче с наличкой связывается?

Печкин в растерянности отошёл и отозвал Майора.

– Зря ты про милицию ляпнул, – сказал журналист. – Теперь она нас ни за что не пустит. И никакого ордера у нас нет…

– Отведите машину на парковку, – потребовала дама. – Вон люди приехали…

Про парковку она сказала вовремя, еле успели, потому что к санаторию один за другим стали подъезжать автомобили – по большей части дорогие иномарки с московскими номерами.

Из машин стали выходить своевременно записавшиеся счастливцы.

– Ничего себе, – сказал Печкин. – Какие люди! Гламур на гламуре! Белла Блэк! Адвокат Схимник! Банкир Мальчуков! А вот и академик Брыксин!

Он называл всё новые и новые громкие имена, но в большинстве своём они ничего не говорили Майору. Он никогда не вращался в высших сферах.

– «Зуда», – сказал Майор. – У нас есть «зуда».

– «Зуда» в помещении хороша, – вздохнул Печкин. – А нас туда не пустят. Да и пустили бы – что толку? Выбегут все из санатория в дикой панике, включая психов.

– Ну, – сказал Майор. – А мы пройдём. Тихонько. Подсунем кому-нибудь. Паша и подсунет. В карман. Или в сумочку. Она пока разгонится…

– Сева, – сказал журналист. – Нам люди нужны. А они разбегутся. И когда-то ещё в себя придут! К тому же там и настоящие больные лежат. Негуманно!

– Резон, – сказал Майор. – Тогда не знаю. «Ниточки» у нас нет. Дырку в воротах. Не вырежем.

– Размечтался, – сказал Печкин. – Вот же не везёт! Какой репортаж можно было бы забацать! А я не при исполнении…

– Попробуй, – сказал Майор. – Купить место. В очереди. Они жадные. Все.

– Я тоже жадный, – сказал Печкин. – Не для того Белый копил бабки.

– А откуда, – сказал Майор. – У него столько.

– Ты что, не знаешь? – удивился журналист. – Ему же принято отстёгивать за спасение, хоть он сам никогда не попросит. Сдаёшь Арчибальду хабар – пять процентов Белому, как закон… Вот и накопилось. Очень он хочет свою личность выяснить.

– Не знал, – сказал Майор. – Почему не сказали.

– Потому что это все должны знать, – сказал Печкин, и тут в голову ему пришла кое-какая мысль.

Лавируя среди автомобилей, он подошёл к академику Брыксину. Академик был настоящий, из советского времени. Борода клинышком, шаляпинская шуба распахнута, вокруг ассистенты…

– Игорь Кузьмич, здравствуйте, – поклонился Печкин.

Академик взглянул на него с явным неудовольствием:

– Не имею чести знать…

– Ещё как имеете, – сказал Печкин. – Года три назад я делал статью для «Русского натуралиста» про вашу комиссию по лженауке. И встретить вас в очереди на приём к гадалке ну никак не ожидал… Вы, помнится, так негодовали тогда, так шарлатанов обличали, покруче покойного Гинзбурга!

– А-а, это вы, – сказал Брыксин с ещё большим неудовольствием. – Ну, Домнушка не совсем гадалка, она, скорее, феномен, достойный изучения…

– Это вы своим коллегам доказывать будете, – сказал Печкин. – Они вас живьём съедят…

– Зубы обломают, – высокомерно сказал академик. – Оказывается, вы дешёвый шантажист, а мне тогда показались вполне здравомыслящей и образованной личностью… И статья получилась довольно грамотной и толковой, без ляпсусов…

– Игорь Кузьмич, – сказал Печкин. – Понимаете, нам очень надо туда пройти. Не для сенсации, а по делу. Очень важному делу.

– Если вам деньги нужны, так не дам я вам денег, – сказал академик. – Хрен вам, молодой человек. Во-от такенный!

И даже показал, какой именно.

– Денег мне не нужно, – сказал Печкин. – Мне туда нужно. За ворота. А вот у меня есть кое-что, что могло бы вас заинтересовать.

– И что именно? – ухмыльнулся учёный.

– Артефакт, – сказал журналист.

– Эти артефакты, – сказал академик, – в мою лабораторию тащат ящиками. Настоящий – один из ста. Учтите, я год проработал на Янтаре…

– У меня настоящий, – сказал Печкин.

– И что же это?

– «Обратка», – сказал журналист. – Настоящая «обратка». Он вытащил из-за пазухи коробочку и открыл её.

Глаза Игоря Кузьмича загорелись тревожным пламенем. Он схватил коробочку и впился взглядом в её содержимое.

– Траченная? – сказал он.

– Только дважды, – сказал Печкин. – Поневоле пришлось…

– Давно вынесена из Зоны?

– Два дня, – сказал Печкин. – Видите – ещё искрит. И вибрация чувствуется… На стенд её надо, пока не сдохла.

– Сколько хотите? – сказал академик дрожащим голосом.

– Мы родной науке не вороги, – сказал Печкин. – Гусары денег не берут-с. Я же сказал – нам нужно туда пройти. Поэтому давайте осуществим трансфер – вы отдаёте мне своё место, я вам артефакт… Это здесь возможно – продать очередь?

– Ещё как возможно, – торжествующе сказал академик. – Тут есть ребята, которые только этим и кормятся, как барыги возле театра на Таганке – впрочем, вы вряд ли можете это помнить. И даже мы, бедные студенты, этим порой промышляли… Где вы её взяли?

– Знакомый сталкер подарил, – честно сказал Печкин.

– Царский подарок, – сказал академик. – Что значит разоблачение какой-то Домнушки по сравнению с Нобелевкой?

Глава тринадцатая

В приёмной предсказательницы посетителей встречал огромный портрет крошечной скрюченной старушки, закутанной в пёструю индийскую шаль и сидящей в инвалидной каталке. За спиной старушки были изображены самые яркие представители российской элиты, перечислять которых уже с души воротило – потому что они и так мельтешат везде, тогда как мы с вами практически нигде.

Элитные рыла сияли: видимо, бабуля только что всем им предсказала долгую счастливую жизнь – то есть ещё дольше и счастливее, чем они уже имели. Новые назначения, новые месторождения, новые ангажементы, новые гранты, новые откаты…

Вдоль нижнего края полотна шли буквы:

РУССКАЯ ВАНГА ВИДИТ ТЕБЯ!

И помельче:

«Фотографировать запрещается».

Очеса у старушки были не нарисованные – в полотно художник-новатор смело вставил стеклянные глазные протезы, отчего зрителю становилось страшновато.