Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович (читать книги .TXT) 📗

– Вы откудова, черти, выскочили? – сказал патрульный в чине сержанта. – Все дороги перекрыты…

– Ни хрена не все, – сказал Печкин. – Вас первых встречаем…

– Свои мы, – сказал Майор и появился из снега, отряхиваясь.

– Тут никаким своим не положено, – сказал сержант.

Майор протянул удостоверение, Печкин тоже.

– Сержант Архипкин, – сказал патрульный. – Товарищ полковник, вам разве не довели, что трасса перекрыта?

– Никак нет, – сказал Майор. – Мы трое суток. Этого гаврика. Пасли. В засаде.

Сержант посмотрел на Черентая, всё ещё стоявшего с поднятыми руками, с уважением и вдруг заметил браслеты наручников.

– А что же он у вас… – сказал сержант и мотнул в сторону воришки автоматным стволом. – Цепи рвёт?

– Особо опасный, – гордо сказал Печкин. – Не смотри, что он такой хлипкий. Только мы эти фокусы знаем. Видишь какой теперь стал смирный? Учись, сержант. А вы кого ловите?

– Никого не ловим, – сказал Архипкин. – Самому обеспечиваем безопасность.

– Кому – самому? – сказал Печкин.

– Сергей Сергеичу, – сказал сержант.

– Опаньки, – сказал журналист. – Что-то не слышал я сообщений о высочайшем визите в эти края…

– Так он же в санаторий поехал, – сказал сержант. – В «Глубокий сон». Совершенно секретно поехал – видите, даже вы не в курсе…

– У нас служба другая, – сказал Печкин. – Нам и не положено знать. А что, у Сергей Сергеича так душа заболела о народе, что полечиться в дурке решил?

Сержант хихикнул, смутился, потом опомнился и сделал вид, что это он кашлял.

– Так он к Домнушке поехал за консультацией, – сказал наконец Архипкин. – Нельзя же официально объявить…

– Какая. Домнушка, – сказал Майор.

– Бабушка там лежит. Домнушка. Русская Ванга, – сказал сержант. – Неужели не слышали?

– Да я и в болгарскую-то Вангу не верю, – сказал Печкин. – Надо же.

– Вся Россия к ней ездит, – гордо сказал сержант, словно была эта бабушка его собственной.

– Знакомое дело, – сказал Печкин. – Вот в середине позапрошлого века жил в Москве юродивый – Иван Яковлевич Корейша. И ездили к нему за советом и крестьяне, и мещане, и купцы, и офицеры, и даже великие княжны. А вот про государя императора, врать не стану, не слышал…

– И чего он им предвещал? – сказал любознательный сержант.

– А он всем одно и то же твердил, – сказал Печкин. – «Без працы не бенды колоцацы», что в переводе с польского означает «Без труда не будет калачей». И каждый клиент эти слова толковал по-своему…

– За деньги?

– А то.

– Всегда на Руси дураков хватало, – вздохнул сержант, и неизвестно, до каких бы высот вольномыслия досягнул, но тут в салоне «вольво» заматерилась рация – в гроб, в печёнку и в двенадцать первоапостолов.

Сержант поспешно ринулся туда, выслушал указания – согнувшись, но всё равно как бы по стойке «смирно».

– Едут назад, – сказал он облегчённо. – А с «вертушки» вас, похоже, не засекли. Тогда, может, и не выскребут нас… Только вы машину подайте ещё в сторону, а мы вас закроем, как будто так и надо…

Пассажиры «хаммера» так и сделали, потом залезли в салон и стали ждать. Патрульные стояли у разных концов своего экипажа навытяжку, отдавая честь.

Минут через пять поехал совершенно секретный кортеж.

Сперва группа мотоциклистов.

Потом бесконечная вереница чёрных автомобилей. Водители их при этом выполняли фигуры высшего шоферяжа – три чёрных же «членовоза» то и дело менялись местами, чтобы враг не угадал, в каком из них заключается Главное Тело.

Далее следовали две кареты «скорой помощи».

Две пожарные машины и бензовоз между ними.

Американский школьный автобус с детьми – видны были белые рубашки и приплюснутые к окнам рожицы.

Автоцистерна с надписью «Молоко».

Автоцистерна с надписью «Живая рыба».

Фура с надписью «Живые цветы».

Автобус-«мерседес» с надписью «Русские русалки», причём из люка, несмотря на зиму, высовывалась по пояс пригожая девица в серебристой чешуе и приветственно махала голой ручкой.

Пять армейских кунгов с надписью «Перевозка людей запрещена».

Автокран и два грузовика с песком.

Грузовик с прицепленной к нему полевой кухней.

Потом пошли машины с региональным начальством, их охраной и обслугой, и не было конца этой гордой мелочи…

Так, во всяком случае, рассказывал потом Печкин в баре «Хардчо». А последним, утверждал он, катил катафалк ритуальных услуг, украшенный венками от безутешных.

Но это уж он приврал…

– Всё, – облегчённо выдохнул сержант Архипкин. – Товарищ полковник, можно мы у вас погреемся?

– Валяй, – сказал Майор. – Поморозил щёку, сынок. В «хаммере» и вправду было тепло.

– Слава богу, – сказал Архипкин. – Что бирку нам не выкинули.

– А то бы что? – сказал Печкин.

– А то бы мы стояли и ждали, когда с нами разбираться приедут. Всё-таки нарушение… Обошлось!

Печкин сказал:

– Ребята, а если бы мы не остановились?

– Тогда на таран, – развёл руками сержант.

– Неужели вы рискнули бы жизнью за Сергей Сергеича? – сказал Печкин.

Сержант Архипкин явно подозревал в нём представителя организации, испытывающей человеков, но всё-таки ответил честно:

– Да я его люблю не больше вашего. Только без него ведь потом такая хрень бы началась и анархия! Люди-то при чём?

– Молодец, – сказал Майор. – Верно мыслишь.

– Служу России, – сказал сержант.

И журналист подумал, что прежнее «Служу Советскому Союзу!» звучало гордо и чётко, словно три выстрела, а «Служу России!» как-то грустно выходит, не хватает чего-то… Язык не обманешь!

– Вы, если ехать вам в ту сторону, так езжайте, – сказал Архипкин, у которого горела щека от обработки домашней варежкой. – А то скоро попрут в ту сторону народные массы – за это время там столько скопилось – до утра будете выгребаться. Когда Домнушка принимает, на трассе чёрт-те что творится… Но это уж не наша забота, мы из соседней области!

Патрульные откозыряли, покинули салон, сели в свою машину. «Вольво» лихо развернулась и помчалась в сторону города Кошкина, навстречу желающим потолковать с блаженной.

– А сходим-ка и мы к Домнушке, – сказал вдруг Печкин. – Пусть установит, кто такой Паша Черентай на самом деле…

– Не надо, – пискнул Черентай.

– Зачем, – сказал Майор. – Или ты тоже. Как все. Русская Ванга.

– Да нет, – сказал Печкин. – Только надо же нам как-то в этот «Глубокий сон» попасть!

Глава двенадцатая

Санаторий «Глубокий сон» был окружён высокой кирпичной стеной – можно было бы предположить, что раньше это здание было тюрьмой, но нет – не древняя кладка была, и кирпич какой-то затейливый, с вытисненным узором.

Ворота в стене тоже выглядели современно, в стиле «техно» – с какими-то датчиками, со множественными глазками камер.

– Ментовскую сбрую снимем? – сказал Печкин. – В гражданке пойдём?

Майор поколебался.

– Снимем, – решился он. – Тут серьёзно. Тут и запрос могут. Особенно после. Такого визита.

– Хотел бы я знать, о чём Сергей Сергеич её спрашивал, – сказал Печкин. – Была бы у меня сенсация…

– Перетопчешься, – сказал Майор.

– А вот шапочку-маску я оставлю, – сказал Печкин. – Жарко мне в топтыгинском подарке. Не сперли бы это лохматое чудо!

Майор вышел из машины, подошёл к воротам и нажал единственную кнопку.

– Ваш номер, – прозвучал безжизненный дамский голос.

– Седьмой, – сказал Майор, потому что сказать «первый» было бы неубедительно.

– Вы академик Брыксин?

– Да, – сказал Майор. – Хрен ли там. Академик.

– Вставьте в драйвер вашу личную карточку.

– Какую. Карточку.

– Карточку посетителя. Когда вы записывались на приём, вы получили карточку посетителя. Вставьте её.

– Вставь себе, – сказал Майор. – Монгольский вибратор. Четырёхлопастной. С изменяющейся геометрией.

– Не хулиганьте.

Печкин понял, что Майор может всё испортить, если не уже. Он подошёл поближе, наклонился к дырочкам микрофона и сказал: