Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна (электронная книга TXT) 📗
Словом, Халид, он же Пегий, он же Фатих, чувствовал бы себя куда комфортней, имей он дело с любым рыдниковским замом. Мог бы Рыдника и не отпускать, когда тот сдуру залетел в руки нохчам. Мог бы заложником оставить, для пущего конфуза подчиненных, или в окно голым выставить, для предотвращения штурма. А Халид его отпустил.
Что это значит? Что по какой-то причине чеченскому полевому командиру хотелось иметь дело именно с начальником штаба Рыдником.
Тогда чьи же приказы Рыдник выполняет сейчас? И чьи приказы он выполнял тогда, когда не поехал с Данилой Баровым на обмен дочки?
«Пожалуй, можно сформулировать так, – подумал Яковенко, – если тогда он не поехал на обмен намеренно, то сейчас он вынужден выполнять любые приказы того, кто сможет это доказать».
Самое паскудное заключалось в том, что Рыдник, выполняя чьи-то приказы, настаивал ровно на том же, что и некий майор Александр Яковлевич Яковенко: на самоубийственности штурма и необходимости переговоров.
– Вылезай! Приехали!
Яковенко мгновенно открыл глаза. Светящиеся стрелки на часах показывали половину девятого: дорога заняла почти два часа. Джипы подъезжали к свежим железным воротам с колючей проволокой, телекамерами и караульным домиком. Из прожекторов, опоясывавших домик, бил яркий свет, и в створе этого света стояли две иномарки с госномерами.
Ворот как таковых не было, – железные створки перекрутило взрывом и снесло наземь. Иномарки не пострадали.
– Оба-на, – сказал Травкин. – Не мы первые.
Джип притормозил у ворот, и из иномарок вылезли двое в штатском. Травкин и Яковенко выпрыгнули из джипа, и следом за ними высыпались обвешанные оружием бойцы.
Двое в штатском замахали перед Травкиным руками, мол, нельзя. Травкин раздвинул чекистов и, не оглядываясь, прошел мимо.
– Свои, – презрительно сказал им Яковенко.
Проходя на территорию, он мимолетом нагнулся: железо было пробито насквозь, из утоптанного снега торчал разваленный на две половинки шариковый подшипник размером с куриное яйцо.
За воротами начиналась расчищенная площадка, с трех сторон окаймленная сугробами. Ночь была неожиданно светлая, несмотря на облака: лунный свет словно подныривал под тучи и отражался между ними и снегом. Справа к морю тянулся обшитый жестью двухэтажный барак. За сугробами, огибая площадку и домик гигантской буквой П, шла отличная полоса препятствий, метров на двести, – со столбами, перекладинами, растяжками, – все, чего душа может пожелать. Перед крыльцом барака стояли пятеро. Один из них, в кожаной куртке с огромным меховым капюшоном, быстро пошел навстречу новоприбывшим.
– Вы кто такие?
– Из Москвы, – коротко сказал Яковенко, взмахнув корочкой.
Спецназ ГРУ за его плечами не располагал к шуткам.
– Осторожно, там могут быть мины, – сказал человек с капюшоном.
Травкин спустил с поводка овчарку, та взбежала на крыльцо, обнюхала низ двери, встала лапами на дверную ручку, еще раз принюхалась, завертелась на месте, гавкнула и сбежала с крыльца.
По приказу Травкина один из джипов въехал во двор, оставляя четкие следы протекторов в полусантиметровом снегу. Асфальт на пятачке был идеально чист, – безо всяких подтеков и наледей, столь обычно образующихся при чистке дворов нерадивыми дворниками, – и только выпавший за последние три дня снег лежал на нем, как тополиный пух. На сугробе сидели три синегрудых снегиря, неизвестно с чего проснувшихся ночью, и, склонив головки, наблюдали за людьми. Яковенко заметил наверху, на одном из окон, кормушку, а на крыльце – следы белок и птиц.
Бойцы размотали стальной трос, зацепив один конец за дверь, а другой – за машину, Травкин сел за руль и нажал на газ. Заводской брони на джипе не было, но все ж таки бронежилеты и пуленепробиваемые стекла давали кое-какую гарантию. Все присутствующие попадали в сугроб.
Дверь сорвало с петель, и тут же грохнуло. Из окон наверху вылетели стекла, снегири, негодующе чирикая, разлетелись кто куда.
– «Фенька», – чуть презрительно сказал Травкин.
Они вошли внутрь, пустив вперед Сельму. В доме было темно, как в могиле, и Травкин освещал путь мощным фонариком: нажимать на выключатели в этом месте ему не хотелось.
Внутри начиналась обшитая деревом прихожая, без каких-либо признаков человеческого присутствия. Слева тянулся ряд осиротевших гвоздиков: даже старый ватник, и тот никто на них не оставил. Дальше шел коридор, и в его конце через приотворенную дверь виднелся краешек солдатской казармы с двухъярусными кроватями, аккуратно заправленными шерстяными одеялами. Яковенко осторожно шагнул в коридор. Пошел уже третий день, но на него внезапно пахнуло застарелым мужским потом.
– Откуда ты знаешь про эту базу? – спросил Яковенко.
– Пол-Кесарева знало. По всем бандитам шухер пошел, что вот приперлась какая-то спецчасть, отремонтировала базу и тренируется не то корейцев крошить, не то китайцев отражать. Они ни к кому не лезли, и к ним никто не лез.
– Долго они тренировались?
– Неделю. Или две.
Яковенко осуждающе присвистнул.
– А мало ли у нас спецчастей? – с горечью сказал Травкин. Спецчасть на спецчасти сидит и спецчастью погоняет. Вон, таможня и то свой спецназ завела. Скоро санинспекторы будут в краповом берете ходить.
Сельма, виляя хвостом, побежала вниз по лестнице, и оба командира осторожно последовали за ней. Темнота внизу стала еще гуще. Над потолком журчали трубы, да шуршал огонь в мощном газовом котле. Луч травкинского фонаря выхватил из тьмы полуотворенную дверь, обшитую сталью. Сельма без колебаний проскользнула в дверь, и командиры, переглянувшись, последовали за ней.
За дверью располагался тир: солидный, длинный, с мишенями и иссеченной пулями стеной. Яковенко мгновенно бросилось в глаза основное отличие этого тира от тех бесчисленных мест, где он привык тренироваться. Среди мишеней не было вырезанных из дерева фигур заложников: женщины с ребенком, очкастого профессора, согбенного старика, за поражение которых стрелку насчитывали штрафные очки. Для тех, кто тренировался в этом тире, заложники были не объектом защиты, а целью для пули.
Мишеней было пять, и все они были совершенно одинаковые. На каждой из деревянных досок был закреплен стандартный портрет президента Российской Федерации, ценой одна тысяча семьсот рублей, рекомендованный соответствующим циркуляром для размещения в школах, районных отделениях милиции и других публичных местах. Президента можно было узнать по плечам и ушам. Лицо было порвано пулями.
– Интересный спецназ тут тренировался, – сказал Яковенко.
Они поднялись на второй этаж. Сельма по-прежнему вела себя спокойно. Путь сквозь распахнутые двери вел в обширное помещение, перегороженное высокой конторкой для секретарши. Справа от дверей стояли два глубоких деревянных кресла с зелеными потертыми сиденьями, за ними кто-то установил легкие перегородки с фанерными дверями. Яковенко приостановился, изумленный. Это была имитация приемной генерального директора в заводоуправлении Кесаревского НПЗ, и он сам не далее как четыре часа назад отрабатывал проникновение на точно такой же объект.
Яковенко присел, пытаясь найти что-то личное, оброненное кем-нибудь из боевиков, представляя себе, как еще три дня назад они тренировались здесь, залетая в прыжке через распахнутые двери. «У них не было начальства, – внезапно вспыхнуло в голове, – у них не было начальства, которое врет, интригует, изворачивается, лижет задницу. Их начальство тренировалось вместе с ними, и оно готово умереть вместе с ними, и еще оно готово отправить на тот свет вместе с собой хоть сто, хоть пятьсот, хоть тысячу человек. И еще это начальство, когда увольняет человека, не пишет докладных, а просто стреляет в лоб. Гораздо честнее».
На полу, под шкафом, валялась стреляная автоматная гильза.
– Шура, иди сюда, – позвал Травкин.
В конце коридора располагался небольшой кабинет, с продавленными стульями и школьным желто-лысым столом. Форточка кабинета была открыта, и именно за ней висела кормушка для птиц. Сельма шумно чесалась под столом: он не представлял для нее интереса.
