Биржа — Игра на деньги - Вершовский Михаил (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗

Игра? Игра?! Почему Мастер сказал «Игра»? Ведь он мог сказать «бизнес», или «профессия», или «занятие», или что угодно еще. Что такое игра? Это «спорт, досуг, шалость или развлечение»; «искусство комбинации, приложенное к достижению цели»; «соревнование, проводимое в соответствии с определенными правилами для отдыха, развлечения или выигрыша определенной ставки». Какое из этих определений звучит как «иметь долю в американской промышленности»? Или «участвовать в долгосрочном росте американской экономики»? Ни одно из них. Но применительно к бирже все они звучат очень похоже.

Продвинемся еще на один шаг. Доктор Джон фон Нейманн и доктор Оскар Моргенстерн в свое время создали «теорию игр и экономического поведения». Эта теория оказала огромное влияние на жизнь страны в целом. Она влияла на принятие оборонных решений и разработку рыночной стратегии гигантскими корпорациями. Что такое теория игр? Упрощенно можно сказать, что это попытка количественно определять и разрабатывать действия участников игры, непрерывно взвешивая имеющиеся у них варианты выбора. Выражаясь более строго, теория игр — это ветвь математики, занимающаяся анализом конфликтных задач, которые она решает, формализуя общие стратегические особенности в теоретические модели. (Уже по самой конструкции последней фразы вы могли догадаться, что я это переписываю из книги, так что останавливаться на ней мы не будем.) Делая упор на стратегические аспекты, то есть на аспекты, контролируемые самими участниками, эта теория выходит за рамки классической теории вероятностей, в которой рассмотрение игр ограничено случайными событиями. Фон Нейманн и Моргенстерн работали с системами, включавшими в себя конфликтующие интересы, недостаточную информацию и причудливые сочетания свободных рациональных решений и случая. Они начали с парных игр с «нулевым суммарным исходом», где один игрок выигрывает, а другой проигрывает. На другом конце у нас оказывается нечто вроде фондовой биржи — бесконечная игра для n-игроков. (N — это одна из букв, которой пользуются экономисты, когда они чего-то не знают.) Фондовая биржа, вероятно, пока еще слишком сложна даже для Теоретиков Игры, но я думаю, что в один прекрасный день и она станет серьезным объектом уравнений и квантификации.

Я говорю обо всем этом лишь потому, что убежден: биржа это одновременно игра — и Игра, то есть, она одновременно спорт, досуг, баловство, развлечение — и субъект непрерывного взвешивания имеющихся вариантов выбора. Будь она только игрой, что мешало бы нам избавиться от тяжелого и даже опасного груза эмоций, сопряженных для каждого с инвестициями капитала? Ведь в просто игре ставка выигрыша однозначно определена, а все остальное становится неважным и ненужным. Кстати, что здесь такого удивительного? «Восемьдесят процентов инвесторов вкладывают деньги вовсе не с целью делать деньги», — говорит один из ведущих знатоков на Уолл-стрит. Инвесторы вкладывают деньги не для того, чтобы заработать? Похоже на явное противоречие. Для чего же они это делают? Этот вопрос может быть предметом отдельной дискуссии, и к нему мы обратимся несколько позднее.

Пока же давайте вернемся к кейнсовской фразе, проливающей свет на проблему, — фразе о том, что игра в профессиональные инвестиции невыносимо скучна и чрезмерно требовательна ко всем, за исключением тех, кто наделен инстинктом игрока, при том, что последние вынуждены платить за это «соответствующую цену». Здесь действительно сказано все. В США двадцать четыре миллиона прямых инвесторов, то есть людей, активно покупающих акции. (Я говорю «прямых», поскольку косвенным образом, через страховые компании и пенсионные фонды, мы имеем около ста миллионов инвесторов, то есть речь идет практически обо всех, исключая детей и нищих.) Не каждый из этих двадцати четырех миллионов по-настоящему активен, но цифры участников растут день ото дня, делая фондовую биржу гигантским всенародным времяпровождением. Активные инвесторы не заинтересованы в облигациях (за исключением конвертируемых) и привилегированных акциях (за исключением опять-таки конвертируемых). Дело не в том, что на этих инструментах нельзя заработать, нет, но дело в том, что в них недостаточно романтики для того, чтобы они стали частью игры. Они просто скучны. Трудно прийти в эмоциональное возбуждение, читая таблицу облигаций, где ваш указательный палец медленно ползет по колонке, пока не добирается до нужного вам соотношения надежности и процентной ставки дохода.

Иногда иллюзии предпочтительнее реальности, но у нас нет причин расстраиваться при осознании того факта, что именно игорный инстинкт спасает фондовую биржу от скуки. Если вместо того, чтобы зарыть это открытие поглубже, мы принимаем его к сведению, то оказываемся в состоянии «заплатить соответствующую цену за свое пристрастие» и двигаться дальше.

Здесь я имею в виду лишь признание факта — факта существования такого инстинкта. Доктор Томас Шеллинг, гарвардский экономист и автор множества работ по военной стратегии, идет несколько дальше. В своей книге «Экономика и преступная организация» доктор Шеллинг пишет:

Первое предложение приведенного отрывка обязано было бы вызвать дружный гневный вопль всех пресс-секретарей Нью-Йоркской фондовой биржи. Нью-Йоркская биржа и вся индустрия ценных бумаг годами вели агитацию, нацеленную на выкорчевывание идеи о том, что покупка акций это игра — и, хотя в стране там и сям еще остались уголки, где люди по-прежнему относятся к Уолл-стрит с традиционным популистским недоверием, эта агитация в значительной степени оказалась успешной. Можно согласиться с тем, что словесная формулировка доктора Шеллинга не вполне удачна: биржа, конечно же, не игра в том смысле, в каком игрой является лотерея. Но биржа — это упражнение в массовой психологии, в попытке предугадать лучше, чем толпа, как эта самая толпа будет себя вести. Иногда книги, написанные с целью рассеять существовавшие до 1929 года подозрения, оказываются помехой тому, чтобы видеть вещи такими, какие они есть.

Все это ведет нас к одному прагматичному наблюдению. На мою долю выпала возможность быть знакомым со множеством людей на фондовых рынках и вокруг них: инвестиционными банкирами, экономистами, инвестиционными брокерами крупных корпораций. Я прошел солидный курс, посвященный анализу ценных бумаг, что ощутимо отбросило меня назад, и курс инвестиционного менеджмента. (Правда, я никогда не был брокером и никогда не торговал ценными бумагами — это требует совсем других способностей.) Я принимал за моим обеденным столом теоретиков «случайного блуждания», наливавшихся кровью при мысли о том, что где-то есть люди, называющие себя «теханалитиками» и верящие в то, что по текущим ценам можно предсказать будущие. Я был знаком и с теханалитиками, которые с помощью компьютеров так зарывались в выстроенные ими схемы, что умудрялись забыть, зачем и для чего они вообще этим занимаются.

Я потратил годы, чтобы выбросить из головы то, чему меня учили, и не скажу, что мне это до конца удалось. Я говорю об этом потому, что большинство написанного о бирже объясняет вам, как оно должно быть, в то время как успешные инвесторы, которых я знаю, никогда не цеплялись за то, как оно должно быть, а просто работали с тем, что есть на самом деле. Если вам легче представлять себе этот магический, сложнейший, бесконечный процесс на n-участников как Игру, то, наверное, так вам и следует его представлять. Это помогает нам избавиться от шор теологического принуждения.

Если же вы один из игроков в этой Игре или хотя бы подумываете о том, чтобы стать таковым, вам стоит осознать, что здесь существует один ироничный момент. Цель этой Игры делать деньги, и чем больше, тем лучше. Все участники Игры все быстрее обретают навыки профессионалов, а информацию о происходящем уже стало невозможно переваривать из-за одного ее объема. Настоящие профессионалы Игры — профессиональные инвестиционные брокеры — также становятся все искуснее. Конечно, они люди, они тоже совершают ошибки, но ныне, если вашими деньгами управляет внимательный и быстрый взаимный фонд или хотя бы один из ведущих банков, вы можете рассчитывать на более серьезный результат, чем в любой период даже недалекого прошлого.