Небесный фермер (Farmer in the Sky) - Хайнлайн Роберт Энсон (читать книги полностью .TXT) 📗

– Послушайте, – сказал он, – мы разделились на три отряда на основе временных поясов, так ведь? На палубе «Б» время калифорнийское, на палубе «В» – филиппинское, а у нас – гринвичское, или английское. Почему бы нам не отразить это в названиях отрядов? Мы могли бы называться «Отрядом святого Георгия». Идею поддержал Бад Келли, но предложил вместо Георгия святого Патрика. В Дублине, заявил он, тоже гринвичское время, а Патрик – более важный святой, чем Георгий.

– С каких это пор? – поинтересовался ФорбсСмит.

– А с таких, что всегда так было, понял, ты, англичашка? Мы в темпе призвали их к порядку и решили оставить святых в покое. Но идея Джона Эдварда всем пришлась по душе. В конце концов мы остановились на названии «Отряд Баден-Пауэлла организации бойскаутов Ганимеда», что отражало английскую временную зону и ни для кого не звучало обидно. Идею подхватили и другие отряды. Палуба «В» стала называться «Агвинальдо», а «Б» – «Отрядом Джуниперо Сьерра». Я даже пожалел, что у нас не калифорнийское время, очень уж мне понравилось название «бэшников». Но ничего не поделаешь, пришлось пережить; да и Баден-Пауэлл – тоже достойное имя. В общем, удачными были все три названия; трое людей, когда-то носившие эти имена, были скаутами и отважными первооткрывателями. Двое из них не состояли членами скаутской организации, но всех их можно назвать скаутами в широком смысле слова, как Даниэля Буна. Отец говорит, что имя – это очень важно. Прослышав о нашей деятельности, девчонки тут же организовали свои скаутские отряды. Пегги попала в отряд Флоренс Найтингейл note 12 . Ничего дурного в этом, конечно, нет, я только не могу понять, почему девчонки так любят обезьянничать? Впрочем, у нас своих забот хватало, так что мы с ними не связывались. Нашей задачей было приспособить скаутские занятия к новым условиям. Мы решили сохранить все звания и нашивки, которые ребята заслужили на Земле, – я имею в виду постоянные звания, а не должности. Если ты был командиром отделения или секретарем, это ничего не означало, но если на Земле ты был «орлом», «орлом» ты оставался и у нас, в организации бойскаутов Ганимеда, А если был «волчонком» – ничего не попишешь. У половины ребят не было при себе никаких письменных удостоверений, поэтому мы приняли на веру их устные заявления, подкрепленные клятвой. Все это было несложно; куда труднее пришлось с разработкой тестов и эмблем. Как, объясните мне, испытать познания человека в пчеловодстве, если у вас нет ни одной пчелы? (Впрочем, как выяснилось позже, в грузовом отсеке было заморожено несколько пчелиных роев, но нас к ним не подпустили.) Мы решили учредить эмблему за знание гидропоники и начали проводить экзамены прямо на корабле. Мистер Ортега организовал нам экзамен по устройству космического корабля, а капитан Харкнесс – по баллистике и астронавигации, так что к концу путешествия у нас накопилось достаточно новых тестов, чтобы ребята могли получить звание «орла», после того как был учрежден суд чести. А с организацией суда Хэнк чего-то тянул. Я не мог понять, с какой стати он задерживает отчет комиссии по связям, которая занималась утверждением руководителей скаутов, инспекторов и прочими делами. На все мои вопросы он с таинственным видом отвечал, что потом я и сам пойму. И действительно, потом до меня дошло. В конце концов состоялось общее собрание всех трех отрядов, на котором утвердили руководителей, учредили суд чести и так далее. И с тех пор нами вновь стали командовать взрослые, а мы в лучшем случае могли стать лишь командирами отделений. Да, Хэнк не зря тянул: самостоятельными быть интереснее.

Мы провели в космосе уже пятьдесят три дня, до Ганимеда оставалось лететь еще неделю, и тогда капитан Харкнесс развернул корабль так, чтобы мы могли видеть, куда летим, – то есть пассажиры, разумеется, для астронавигации это значения не имело. Ось «Мейфлауэра» была направлена к Юпитеру, а сопло обращено к Солнцу. Но поскольку иллюминаторы располагались по бокам, мы могли видеть только звезды, а Юпитер и Солнце оставались вне обозрения. Поэтому капитан развернул корабль на девяносто градусов, и мы стали вращаться, так сказать, вдоль траектории полета. Теперь из любого иллюминатора можно было увидеть и Юпитер, и Солнце, хотя, естественно, не одновременно. Юпитер выглядел крошечным рыжеватым диском. Кто-то из ребят уверял, что сумел разглядеть и его спутники. Честно говоря, мне это не удалось, по крайней мере в первые три дня после разворота. Но увидеть Юпитер – это было здорово! Марс находился по ту сторону от Солнца, на расстоянии трехсот миллионов миль от нас, то есть вне поля зрения. Перед нами были все те же старые знакомые звезды, видимые с Земли. Даже на астероиды поглазеть не удалось. Тому были свои причины. Когда корабль стартовал с орбиты Супер-Нью-Йорка, капитан Харкнесс не сразу направил «Мейфлауэр» к той точке, где будет находиться Юпитер по окончании полета, а поднял корабль к северу от эклиптики, чтобы обогнуть пояс астероидов. Ни для кого не секрет, что столкнуться в космосе с метеоритом – риск невеликий, разве что капитан сдуру поведет корабль через голову кометы. Слишком уж необозримые пространства отделяют один астероид от другого. Пояс астероидов в этом смысле – настоящая космическая свалка, и тем не менее, старые корабли с атомными реакторами обычно проходили сквозь него, и ни один не пострадал. Капитан Харкнесс, в распоряжении которого были буквально неограниченные запасы энергии, предпочел для верности обогнуть пояс. Таким образом, вероятность для «Мейфлауэра» столкнуться с метеоритом была не больше, чем столкнуться с розовым слоном. Что ж, очевидно, розовые слоны все-таки существуют. Потому что мы столкнулись с метеоритом. Это случилось сразу после подъема по нашему палубному времени. Я как раз заправлял койку. В руках у меня была скаутская форма – я собирался сложить ее и сунуть под подушку. Надеть мне ее так ни разу и не пришлось: поскольку у других ребят формы не было, я свою тоже не носил. Но по-прежнему держал ее под подушкой. И тут раздался такой сумасшедший треск, какого я в жизни еще не слышал: словно прямо над ухом пальнули из винтовки; словно с силой захлопнулась стальная дверь; словно какой-то великан раздирал огромное полотнище на мелкие кусочки – и все это одновременно. А потом я ничего уже больше не слышал, кроме звона в ушах. Перед глазами все поплыло. Я тряхнул головой, взглянул вниз и обалдел; прямо у меня под ногами зияла дыра размером с ладонь. Изоляция вокруг нее сплавилась, а сама дырка была совершенно черной. И вдруг в ней промелькнула звезда – тут я наконец сообразил, что смотрю прямо в космос. Послышалось громкое шипение. Не помню, думал ли я о чем-нибудь в тот момент. Помню, что присел на корточки, скомкал скаутскую форму и сунул ее в пробоину. На мгновение показалось, что сейчас давление воздуха вытолкнет ее наружу, но форма все-таки застряла в отверстии. Однако шипение не прекратилось. Только тогда до меня дошло, что мы теряем воздух и можем задохнуться в вакууме. За спиной у меня кто-то визжал, кто-то орал, что его убили, завыла сирена тревоги. В общем, поднялся такой тарарам, что собственных мыслей и тех не слышно было. Герметичная дверь нашей каюты автоматически скользнула в пазы и накрепко закрыла выход. Это меня напугало до смерти. Я понимал, что так положено. Лучше заблокировать один отсек и обречь на гибель людей, находящихся в нем, чем подвергнуть угрозе весь корабль. Но когда ты сам находишься в этом отсеке… Боюсь, по натуре я не герой. Воздух продолжал просачиваться через затычку. Из каких-то уголков памяти в голове всплыла фраза из рекламы: «Ткань предназначена для тропиков и прекрасно вентилируется». Ну и зря, подумал я. Жаль, что под рукой не оказалось солидного пластикового плаща. Сунуть затычку поглубже я не решался: боялся, что она выскользнет наружу и тогда мы вдоволь надышимся пустотой. Я согласился бы отдать весь свой десерт за десять лет вперед в обмен на кусочек резины размером с ладонь. Вопли у меня за спиной прекратились, но ненадолго. Горлодер Эдвардс внезапно принялся дубасить в дверь, крича во все горло: