И чуть потолковали у стены —
Так у него был полон рот кровищи,
И интегралов — полные штаны.
С такими далеко ли до беды —
Ведь из-за них мы с вами чахнем в смоге!
Отдайте мне ослабшие бразды —
Я натяну, не будь я Гогер-Могер!
И он нам будет нужен — придушенный очкарик:
Такое нам сварганит! — врагам наступит крах.
Пинг-понг один придумал — хрупкий шарик, —
Орешек крепкий в опытных руках!
Искореним любые искривленья
Путем повальной чистки и мытья, —
А перевоспитанье-исправленья —
Без наших ловких рук — галиматья!
Я так решил — он мой, текущий век,
Хоть режьте меня, ешьте и вяжите, —
Я — Гогер-Могер, вольный человек, —
И вы меня, ребята, поддержите!
Не надо нам прироста — нам нужно уменьшенье:
Нам перенаселенье — как гиря на горбе, —
Все это зло идет от женя-шеня —
Ядреный корень, знаю по себе.
Свезем на свалки — груды лишних знаний,
Метлой — по деревням и городам!
За тридцать штук серебряных юаней, будь я
проклят,
Я Ньютона с Конфуцием продам!
Я тоже не вахлак, не дурачок —
Цитаты знаю я от всех напастей, —
Могу устроить вам такой «скачок»! —
Как только доберусь до высшей власти.
И я устрою вам такой скачок! —
Когда я доберусь до высшей власти.
Памятник
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, —
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес.
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, —
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью —
Нате смерьте! —
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, —
Но в обычные рамки я всажен —
На спор вбили,
А косую неровную сажень —
Распрямили.
И с меня, когда взял я да умер.
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, —
И не знаю, кто их надоумил, —
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, —
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец.
Подходившие с меркой обычной —
Отступались, —
Но по снятии маски посмертной—
Тут же в ванной —
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной…
А потом, по прошествии года, —
Как венец моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, —
Под мое — с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась —
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш, ударил направленный свет, —
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Я немел, в покрывало упрятан, —
Все там будем! —
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули — как я обужен, —
Нате смерьте! —
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!
Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном —
Не пройтись ли, по плитам звеня? —
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
Накренился я — гол, безобразен, —
Но и падая — вылез из кожи.
Дотянулся железной клюкой, —
И, когда иже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: «Живой!»
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Володя Высоцкий — ученик 186-й московской школы. Вторая половина 40-х годов.
Семен Владимирович Высоцкий, отец Владимира Высоцкого.
С мамой Ниной Максимовной.
