Дневник мамы первоклассника - Трауб Маша (е книги .txt) 📗

18 сентября Уроки демократии

— Знаешь, мама, я хочу назад в животик, — произнес Вася по дороге из школы домой.

— Почему это?

— Потому что там все понятно.

— А что тебе в жизни не понятно?

— Много чего. Вот, например, почему учительница всегда наказывает того, кого увидит? А того, кого не увидит, не наказывает?

— Это как?

— Я вот ударил мальчика, и меня в коридоре поставили. А его нет. Хотя он меня тоже ударил.

— Но ведь ты, наверное, первый начал?

— Да, первый. Но я его в живот бил, а он мне в глаз дал. В глаз больнее. — Вася действительно щеголял свежим фингалом.

— А из-за чего ты его ударил?

— Да из-за ерунды всякой. Из-за игрушки, — презрительно ответил сын.

— Тем более, из-за ерунды нечего драться.

— Но мне так хотелось! — воскликнул Вася.

— Мне тоже иногда хочется кого-нибудь в живот ударить. Но я же не дерусь.

— А сильно хочется? — уточнил с уважением Вася.

— Сильно.

— И ты не бьешь?

— Нет.

— Круто.

Дома чем-то подозрительно пахло. Запахло еще в лифте, потом пахло на лестничной клетке. И в квартире тоже.

— Чем пахнет, не пойму, — принюхивалась я. При этом подозрительно пахло оттуда, где находился Вася. — Вася, ты зубы утром чистил? — строго поинтересовалась я.

— Чистил.

— А руки сейчас помыл?

— Помыл.

— Странно.

А ничего странного. Вася стал выгружать портфель — тетради, пенал, раздавленная, естественно, груша. И — давно, очень давно сваренное яйцо.

— Вася, что это?

— Яйцо.

— Я вижу. Давно оно у тебя в портфеле валяется?

— Давно.

— А почему ты его не достал?

— Мама, я его тебе принес. А ты все меня отвлекала с уроками. Вот я и забыл.

Дело в том, что уже две недели, как Василий осознал свои демократические права — на личную собственность и частную жизнь. Он не разрешает мне заглядывать в его портфель. Собственно, это я виновата. Вася залез в мою сумку и выпотрошил косметичку.

— Вася, в чужие сумки лезть нельзя.

— Почему?

— Правило такое. Можешь найти то, что детям знать не обязательно.

— Хорошее правило. А портфель — это сумка?

— Сумка.

— Моя?

— Твоя.

— Тогда ты тоже в мой портфель не лезь. Можешь найти то, что взрослым знать не обязательно.

Но после протухшего яйца Вася торжественно разрешил мне доставать мусор из портфеля.

19 сентября Школьная экономика

Вася пришел из школы грустный.

— Что ты грустный такой? — спросила я.

— Плохо. Все плохо, — сказал сын.

Мне, конечно, очень хотелось ему рассказать, что такое хорошо, а что такое плохо. Что-то вроде — мне бы твои проблемы с почерком! В этот момент Вася был очень похож на своего отца, который, держась за голову, рефлексирует. Не хватало только виски со льдом, а так — никакой разницы.

— Что плохого? — поинтересовалась я.

— Настя уже два дня в школу не ходит, — ответил сын.

— Придет. Обязательно придет, — пообещала я, — ты из-за этого расстроился?

— Нет. Из-за того, что она не ходит, а я хожу. Плохо это.

— Это все твои горести?

— Нет. Еще одна осталась.

— И какая?

— Хочу на продленку.

В мое время продленка была наказанием. Как пятидневка. Мама обещала оставить меня на продленку, если я чего-то там не сделаю. Мы думали, что на продленке над детьми издеваются. Во-первых, их куда-то уводят. Во-вторых, они всегда приходят со сделанными уроками. В-третьих, продленку вела наша учительница труда, которую мы все боялись. Надежда Петровна. Она была очень-очень странная. Не помнила, кого как зовут. И каждый раз с искренним интересом знакомилась заново. За ухом она носила сигарету. Мы думали, карандаш, но дети с продленки сказали, что это сигарета. Надежда Петровна ела мел — совершенно точно, я сама видела. Откусывала от мелка и жевала. И самое странное — у нее был целый набор пластилиновых ножичков. Точнее, ножичков для пластилина. Она их никому не давала. И если ей не нравилась поделка, она шла к своему столу, выбирала ножичек, возвращалась, зажав пластмассовое орудие убийства в кулаке, и кромсала какого-нибудь снеговика или птичку. Жуть. И еще. У наших продленочников все тетради были исполосованы красными черточками. Они рассказывали, что если Надежда Петровна видела ошибку, то накрашенным ногтем ее подчеркивала. Лак Надежда Петровна предпочитала ярко-красный.

— Зачем тебе продленка? — спросила я Васю.

— Там мультики показывают, — ответил сын.

— Дома тоже мультики есть.

— Там другие. И дети там ничего не делают. Только смотрят мультики.

— Ладно, посмотрим. А что купил?

Дело в следующем. Вася обнаружил в школе киоск. И попросил купить то ли часы, то ли улитку — я так и не поняла. Мы договорились, что он посмотрит, сколько это дело стоит, и мы купим вместе. У Васи есть свой кошелек. Грубо говоря, копилка. Просто все никак кошку с прорезью в башке ему не куплю. Вот мы и решили, что он наконец возьмет «свои» деньги и потратит. Но Вася все забывал, и проблема как-то рассасывалась. Но тут он решил, что завтра точно купит эту совершенно необходимую вещь. Потому что все мальчики из его класса уже купили.

Я долго ему рассказывала про ценность денег, про то, как они зарабатываются непосильным трудом. Вещала долго и с воодушевлением.

Утром в школу его отводил папа. На пороге Вася вспомнил, что забыл взять из кошелька деньги, и собрался идти назад. И что сделал муж? Естественно, дал ему денег. Сколько? Сто рублей.

— А почему сто рублей?

— А что, больше надо было? — удивился муж.

Я выразительно закатила глаза. Я удивляюсь, что он Васе тысячу не дал. С утра-то, когда спать хочется.

Нужной вещью оказалось печенье, похожее на собачий корм. Такие пахнущие химией подушечки.

— Попробуй, — предложил сын.

— Ты уверен, что это можно есть?

— Да, у нас все ели.

— А ты сам-то ел?

— Нет. Я такое не ем.

— И сколько эта гадость стоила?

— Десять рублей.

— А сдачи тебе дали?

— Дали. Десятками.

— И где они?

— Раздал одноклассникам. Они все захотели.

У меня в голове замелькали кадры. Завтра к Васе подойдут мальчишки и опять попросят денег. А он скажет, что нет. Тогда его изобьют и велят принести. А потом слух о добром мальчике дойдет до старшеклассников, и его будут бить и «ставить на счетчик». Ужас!

Вела беседу по поводу личных средств, взывая к его, хоть и очень малопроцентным, еврейским предкам. Вася, по-моему, ничего не понял, но сказал, что подушечки больше покупать не будет, а купит лучше циркуль. Дима уже купил.

22 сентября Кнут для доносчика и прочие закозявки

Стоим с родительницами, ждем детей. Выскочил Федя и подбежал к маме Димы.

— А вашего Диму Гриша ударил. Прямо в этот, как его, хап.

— Куда? — спросила мама Димы.

— Мама, меня Гриша в пах ударил, — со ступенек школы слетел сам Дима. Орал так, что заглушал звонок.

— Потому что Дима Гришу обозвал, — объяснил Диминой маме Федя.

— Это он меня первый обозвал, — рыдал Дима. — Я давал сдачи. Сдачи можно давать.

— Нет, это Дима начал. — Федя по-прежнему спокойно и рассудительно обращался к родительнице. — Я все видел. И свиньей тоже первый обозвал.

— А он меня, он меня! — всхлипывая, кричал Дима.

— А почему ты друзей закладываешь? — спросила я у Феди.

— Я не закладываю, — ответил мне мальчик, — я правду говорю. И Гриша мне не друг. Но я про друга правду скажу. Хотите? Вот вчера Антон задание не сделал. А сказал, что сделал. Я знал, что он неправду говорит, и все рассказал учительнице.

— Странно, что тебя еще не отлупили, — проговорила я, обращаясь к Феде.