Черным по белому (сборник) - Аверченко Аркадий Тимофеевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Помилуйте, – деликатно возразил Саша. – Я этого не говорю. Чувствуется искание… новых форм. Рисунок, правда, сбит, линия хромает, но… Теперь вообще ведь всюду рисунок упал.
И он с неожиданной откровенностью закончил:
– Сказать вам откровенно: сколько я ни наблюдаю – живопись теперь падает. Мою жену часто приходят писать художники. Вот так же, как вы. И что же! У меня осталось несколько их карандашных рисунков, по которым вы смело можете сказать, что живописи в России нет. Мне это больно говорить, но это так! Поглядите-ка сюда!
Он вытащил из угла огромную папку и стал показывать мне лист за листом.
– Извольте видеть. С самого первого дня, как жена поместила объявление о своем позировании, к нам стали являться художники, но что это все за убожество, бездарность и беспомощность в рисунке! О колорите я уже не говорю! Полюбуйтесь! И эти люди – адепты русского искусства, призванные насаждать его, развивать художественный вкус толпы. Один молодец – вы видите – рисует левую руку на пол-аршина длиннее правой. И как рисует! Ни чувства формы, ни понятия о ракурсе! Так, ей-богу, рисуют гимназисты первого класса! У этого голова сидит не на шее, а на плече, живот спустился на ноги, а ноги – найдите-ка вы, где здесь колено? Вы его днем с огнем не сыщете. И ведь пишут не то что зеленые юноши! Большею частью люди на возрасте или даже старики, убеленные сединами. Как они учились? Каков их художественный багаж? Вы не поверите, как все это тяжело мне. Мы с женой искренно любим искусство, но разве это – искусство?!
Действительно, никогда мне не приходилось видеть большего количества уродов, нарисованных беспомощной рукой пьяного или ребенка: искривленные ноги, вздутые животы, глаза, вылезшие на лоб, и губы, тянущиеся наискось от уха к подбородку.
Бедная Катя!
Я бросил косой взгляд на свой этюд, вздрогнул и сказал с тайным ужасом:
– Ну, я пойду… Докончим этокогда-нибудь… после…
Саша ушел в свою комнату. Катя закуталась в халатик, подошла к моему этюду и вдруг – залилась слезами.
– Что с вами, милая?! Что такое?
– Я не понимаю: зачем он меня успокаивает, зачем деликатничает!
– Кто?
– Саша. Я сама вижу, я все время, на всех рисунках вижу, какая я отвратительная, безобразная. А он говорит: «Нет, нет – ты красива, а только тебя не умеют рисовать». Ну, предположим, один не умеет, другой, третий, но почему же – все?!!
Желтая простыня
I
Настоящий купальный сезон еще не начинался, но, несмотря на это, весь пляж, окруженный с трех сторон кабинками, был усеян ленивыми, полузасыпанными песком фигурами, которые, как ящерицы на солнце, замерли в каменной неподвижности.
Курорт был итальянский, и поэтому купальщики лениво перекликались между собою на немецком, английском, польском и французском языках – на всех языках, кроме итальянского.
Где купаются итальянцы, и купаются ли они вообще – совершенно неизвестно.
Эта мысль занимала меня не менее часу, потому что голова, припекаемая солнцем, работает вяло, медленно и вообще отвратительно.
Думаю, что я дремал.
Неожиданно уха моего коснулась чистейшая русская речь.
Разговаривали две фигуры, закутанные с головой в купальные халаты и простыни, – два бесформенных безголовых тела.
– Славный мальчишка! – прогудел голос из-под желтой простыни.
– Это вы о котором говорите? О том, что сейчас возится с няней на песке? В синем полосатом костюмчике?
– Да, да. Превосходный мальчишка!
– Тот, что сейчас посыпает себе голову песком из ведерка? – переспросила точная белая простыня.
– Ну да! Этот самый.
– Да, знаете ли, – удовлетворенно согласилась белая простыня. – Я должен им гордиться. Ха-ха!
– Почему вы… должны гордиться?
– Потому что этот мальчишка – дело рук моих.
– Черт подери! Не хотите ли вы сказать, что это ваш сын?
– Это бы не штука! Дело не в этом. Он физический сын своего законного отца с матерью, но настоящий его творец все-таки – я!
– Не случился ли с вами солнечный удар?.. А?
– Вот вам и удар. История презабавная – хотите, расскажу?
– До завтрака управимся?
– С головой. Слушайте!
II
Года четыре тому назад пришлось мне болтаться на этом же курорте. Было прескучно, и, если бы не товарищ, который разделял со мной это заточение, какой-нибудь крюк давно бы уже гнулся под моей тяжестью…
Однажды сидим мы с ним после обеда на террасе, потягиваем какое-то здешнее пойло – я и спрашиваю, оторвавшись от соломинки:
– Отчего ты не женился до сих пор?
– Не судьба.
– Что-о?
– Не судьба!
Я говорю нравоучительно:
– He судьба должна управлять человеком, а человек судьбой.
– Никак, – говорит, – это невозможно. Без судьбы ничего быть не может.
– А если я сейчас вдруг схвачу тебя и брошу с террасы вниз, в кусты… Это что?
– Тоже судьба.
– А если не схвачу и не сброшу?
– Тоже судьба!
– Да какая же это судьба, если мой поступок зависит от моей же воли?!
– Пусть зависит. А твоя воля зависит от судьбы.
– Тьфу! Ну, хочешь, я тебе докажу чем угодно, что по своей воле выкину штуку, до которой судьбе никогда бы и не додуматься?
– Это, – говорит приятель, – положим, тоже натяжка, потому что всякая штука твоя от судьбы зависит. Но – идет. Согласен.
– Прекрасно. Сочини что-либо трудное, нелепое, и я это проведу без всякой судьбы. У судьбы, милый мой, много дела и без нас – нечего ее по пустякам затруднять. Гоп!
Мой друг обвел глазами столики и сказал:
– Видишь ты ту молоденькую венгерку, которая сидит с пожилой дамой, очевидно, с матерью?
– Вижу.
– Ну-с… хочу я, значит, чтобы у нее был ребенок… Хм… От кого бы?
Он осмотрел рассеянно все столы, и взгляд его задержался на каком-то господине, одиноко сидевшем в дальнем углу.
– Вот от этого худосочного русского молодца! У него или слишком мало радостей, или очень много печали. Наградим его венгеркой, а?
Я пожал плечами.
– Венгерка так венгерка. Но слушай: как честный человек, за одно только не могу поручиться…
– Именно?
– За пол будущего отпрыска русско-венгерской фамилии. Ты сам, конечно, понимаешь…
– Для судьбы ты слишком многословен. Я предпочитаю видеть работу.
III
Я закурил папиросу, встал и приблизился к одинокому русскому.
– Простите, что, не будучи знаком, обращаюсь к вам с одним вопросом: сколько времени идет письмо до Петербурга? Эти бестолковые итальянцы ничего не знают.
– Письмо? Четыре дня.
– Весьма вам признателен. Вы надолго в эту дыру?
– Нет… Так, недели на две. Не присядете ли?
– Merci. Вы что же, – спросил я, опускаясь на стул, – в одиночестве тут? Без жены?
– Да я и не женат совсем.
– Ну?! Вот-то онаобрадуется! Ах… простите… я, кажется, сказал лишнее.
– А что такое? Кто обрадуется? О ком вы это говорите «она обрадуется»?
– Не знаю, – смущенно засмеялся я. – Говорить ли вам… Это будет, пожалуй, разбалтыванье чужого секрета. Хи-хи…
– Нет, уж вы, пожалуйста, скажите. Это будет между нами. Ну, скажите! Ведь я любопытен, как женщина.
– Хи-хи… И сам не знаю, как это я проговорился. Ну, ладно… Если вы даете честное слово, что это между нами… Видите вы ту венгерку, около седой дамы? Красавица, не правда ли?
У венгерки было самое ординарное, миловидное лицо, но мой восторг заразил и бедного форестьера.
– О, да! Очень красивая.
– Ну вот… Так знаете ли, что у этой красавицы, у этой поразительной, изумительно прекрасной девушки вы с языка не сходите?!
Мой собеседник вспыхнул и конфузливо и радостно засмеялся, будто его щекотали.
– Ну, что вы говорите! Да неужели?! Нет, нет! Вы шутите… Это было бы прямо-таки… удивительно!
– Честное слово! Она меня прямо измучила вопросами… Кто такой, да что, да не женат ли? Все о росте вашем сегодня щебетала…