Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Георгич: – Пытаюсь, Гена, пытаюсь.
А мы и правда пытались, но тщетно. Штурвал уже стоял «раком» влево до упора, так же до упора была дана левая педаль. Наши с Жорой руки тряслись, из-под гарнитуры побежали первые капельки пота. самолёт с медленно увеличивающимся правым креном уходил вправо, в анадырские сопки.
– Правее 200, ниже 100, – Генин голос спокоен, как на тренаже.
– Запускайте РУшку, – это Фёдорыч. Через мгновение Жорина реакция:
– Закрылки 15.
– Есть закрылки 15, – дублирует команду Парамон.
– Запуск третьему, Влад, держи штурвал.
– Да держу же, – кряхчу сквозь зубы. Ну почему же так тяжело? В учебных полётах на отказ двигателя после флюгирования наступала лафа – чуть дашь педаль или слегка прикроешься кренчиком – и хоть час лети. Может, не зафлюгирован? Искоса смотрю вправо. Вроде нет, лопасти медленно вращаются.
– 156–й, правее 250.
– Командира, крыло, стабилизатор норма! – Ильдар как луч света в тёмном царстве.
Командир убирает левую руку на панель запуска РУ-19, правую перебрасывает на кнопку связи, отвечая диспетчеру, и на штурвал наваливается свинцовая тяжесть. Теперь самолётом управляю я один, и любая моя ошибка будет стоить жизни мне, экипажу и полутора десяткам «заложников» в салоне. Я не просил этой ответственности!!! К черту!!! Сейчас руки не выдержат!!! Командир, быстрее!!! Сознание разделилось. Его большая часть беззвучно орёт матюги вперемешку с «Не хочу, не буду!» и «За что?», вторая часть обегает взглядом приборы, фиксируя малейшие отклонения. Крен потихоньку уменьшается вместе со скоростью. Несмотря на взлётный режим на левом двигателе самолёт идёт со снижением, неустойчиво покачивая носом. Ещё чуть меньше скорость – и он сорвётся, вывалится из потока, устремившись к мёрзлой тундре. Руки отказывают. Подныриваю плечом под штурвал, встряхиваю кистями, вытираю взмокшие ладони о «ползунки». Перед глазами в 10 сантиметрах маячит непривычно большой авиагоризонт. Выныриваю, перехватив штурвал как рычаг.
Вот командир взялся за штурвал, можно «передохнуть». Отрываю правую руку. Неведомо откуда родившийся во мне профессионал со стальными яйцами уже все проанализировал, и он сейчас выключает противообледенительную систему правого двигателя, крыла и хвостового оперения, закрывает отбор – сейчас нам важен каждый килограмм тяги, чтобы уйти на второй круг подальше от земли.
– Высота 50, правее… короче, на полосу не попадаем.
– Понял, Гена.
Боковым зрением замечаю в правом окне мелькнувший в разрыве облаков кусочек земли. До неё метров 30-40, а на ней, бля–а–а, твоюмать, «бочечки» топливохранилища. С ожесточением впериваюсь в приборы, за стеклом мелькают облака. Усилия на штурвале уменьшились, и нам уже пришлось повернуть слегка вправо. Ещё секунды 4-5, и выйдет на максимал РУшка, подарив нам бесценные 900 кгс тяги и шанс на спасение. Можно будет убрать шасси, а набрав метров 100 и закрылки, лобовое сопротивление уменьшится, можно будет повторить заход.
Толчок, скрежет, ощущаемый не ушами, а позвоночником через кресло, звук рвущегося металла. Успеваю обеими руками отжать штурвал от себя. Сознание суживается до чёрного кружочка с логотипом «Ан» на штурвале. Меня трясёт и подбрасывает, через кабину летят комья снега и мёрзлой земли. Сели, бля! Сколько времени требуется, чтобы от дальнего дойти до полосы?(отказ был на высоте 220 метров). Секунды, растянувшиеся в часы.
Тишина, что-то стекает из носа по подбородку и дальше на шею. Ничего не болит, руки шевелятся. Жив, отстранённо констатирует сознание.
– Покинуть самолёт! – орёт Георгич. Открываю правую форточку, почему-то её не заклинило, неуклюже вылезаю мордой вперёд. На обшивку над аккумуляторным отсеком падают красные капли. Сзади сопит и подталкивает меня в обтянутую ползунками корму Парамон.
– Не толкайся! – обиженно ору ему вполоборота. Не хватало ещё мордой об землю дерябнуться. Парамон начинает ржать. Позже он объяснял, что это не истерика, просто моё обыденно-обиженное «не толкайся» представляло разительный контраст с ситуацией. Слез, принимаю вылезающего из ставшего непривычно низким самолёта Парамона и остальных. Под ногами у них похрустывают яйца-киндерсюпризы, которые были куплены под заказ и для сохранности уложены справа от кресла.
– Все живы?! – кричит в салон Георгич.
– Вроде да, – глухо отзываются оттуда.
Весь низ фюзеляжа сплющен. Лопасти долбанного правого двигателя загнулись в экзотические ятаганы, левый отсутствует напрочь. От него осталась только красная от жара «выхлопная труба» по которой стекает, шипя, какая-то жидкость. Воняет керосином. Снег вокруг самолёта покрыт разноцветными пятнами АМГшки, масла и керосина. За центропланом справа зияет здоровый разлом. Борозда в 160 метров (как намеряла комиссия), начинающаяся сразу за оградой склада ГСМ, обильно усыпана кусками обшивки, обломками шасси, какими-то агрегатами, рваными коробками и прочим хламом. Впереди в 20-30 метрах невысокий, но крутой бережок тундровой речушки, шириной метра в 2. Н-да-а-а, на 50 метров ближе, или дальше, нас бы по частям вытаскивали из кабины. Ювелир Жора.
Георгич по габаритам не проходит в форточку. Выбиваем верхний аварийный люк, вытаскиваем командира. Он немедленно берёт ситуацию под контроль.
– Гена, ищи аварийную радиостанцию, включай, докладывай. Влад, Ильдар, ищите караул или охрану склада, там должен быть телефон или рация. Остальные – охлаждать левый двигатель, ищите огнетушители. Мы с Ильдаром уходим по «тормозному пути». Да, наша работа далеко ещё не закончена. Оборачиваясь, видим, как экипаж горстями швыряет снег на шипящую трубу выходного устройства. Переваливаем за гребень сопочки, на которой размещены бочки, видим невдалеке будку-вагончик. В будке два маслопупых бойца с испугом смотрят на двух странных кадров без шапок и курток, один с окровавленной мордой.
– Телефон есть? Соединяй с коммутатором, – беру я ситуацию в свои руки.
– Коммутатор, соедини с командиром. С командиром я сказал! Капитан Корнеев говорит, пограничные войска. Срочно, я сказал!
– Товарищ полковник, – награждаю я неведомого собеседника максимально возможным титулом, – докладывает капитан Корнеев, погранвойска. Только что в районе склада ГСМ вашей части сел на вынужденную пограничный самолёт. Я член экипажа. Прошу оповестить аварийные службы аэропорта и погранкомендатуру. Нет, это не шутка. Перезвоните сюда через 10 минут и проверьте! А мы пошли обратно – там женщины, дети, возможно, раненые. Всё!
– Курить есть? – обращается Ильдар к перепуганным бойцам. Те молча протягивают пачку «Примы». Берём по сигарете, выходим на крыльцо. По повороту проходящей рядом дороги проезжает УАЗик. Бегу вслед, ору, машу руками. Меня то ли не видят, то ли мой видок не внушает доверия – левый глаз заплыл, из носа кровавая юшка. Алкаш алкашом.
– Эй, братва, по очереди дежурите, один на крыльце, тормозить все машины, второй у телефона. Вытаскиваю одного за рукав из домика, тычу пальцем в сторону здоровой сопки:
– Самолёт там.
Бредём с Ильдаром обратно, посасывая сырую и горькую «Приму». Холодно, болит подбитый глаз и спина. Пытаюсь идти, задрав голову, с комком холодного снега на переносице. Помогает, кровь остановилась, но в левой ноздре все распухло. В оставленной самолётом борозде видим валяющуюся целехонькую бутылку спирта из наших гостинцев. Чудно, самолёт вдребезги, а ей хоть бы хны.
А возле самолёта кипит жизнь. Невдалеке от места аварии из бутылок со спиртом, драных коробок и растущих рядом кустиков горит костёр, вокруг него тусуются опустошённые, с бессмысленными глазами пассажиры, бродит с разбитой головой Андрюха Ермаков и инженер, вцепившийся в свою спину. Блистер штурмана разбит, возле него валяется огнетушитель. Найденным где-то бинтом пытаюсь забинтовать Андрюхину голову. Навыков никаких, бинт короткий, соскальзывает. Получается что-то типа индейской повязки, чтобы уши не мёрзли. Андрюха постанывает и порывается сесть на снег. Поддерживаю его и вполголоса отчитываю: «Держись, не хватало ещё яйца отморозить». По окрестностям разносится звонкий голос Ильдара: «Туда не тащы, здэсь она не проходи, чо, не видишь!» Подхожу ближе и по суете и репликам понимаю, что внутри самолёта раненый завален грузом и его пытаются извлечь. Но в аварийный люк не проходит, в форточку тем более, входную дверь заклинило. Осуждают вопрос перетаскивания через груз к разлому в фюзеляже.
