Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - Ванек Карел (лучшие книги TXT) 📗
Поручик Воробцов, комендант гомельских бараков, в которых были расположены военнопленные, был обрусевшим немцем, прадедушка которого приехал в Россию ещё при Петре Великом, и, несмотря на то что он переменил фамилию, в его крови осталась немецкая кровь. Воробцов любил порядок и, увидев, что вокруг бараков все запущено, загажено, решил заставить людей взяться за работу. Но обитателей бараков никак нельзя было выгнать на работу. Все они были записаны в дружинники, и поручик, ненавидя их по причине, о которой никто не мог догадаться, долго искал выхода из этого положения. Ему хотелось заставить работать добровольцев и вместе с тем не нарушать правила.
Из людей, находившихся в 208-й рабочей роте, никто для работы не годился. Стояли уже большие морозы, а пленные были босы и голы. Солдат, которого Воробцов посылал за рабочими в бараки, возвращался со стереотипным ответом: «Никого нет, ваше благородие, они боятся замёрзнуть».
И, к большому огорчению поручика, он рассказывал, как во время обхода барака он только и слышит: «Унтер-офицер, вольноопределяющийся, капрал, мне работать не полагается». В эти дни Воробцов приходил в отчаяние, ожидая визита представителей Красного креста. Боснийцы в бараке пустились в торговлю. На базаре они купили целого поросёнка, изжарили его и ходили по бараку, продавая отдельные жареные куски.
– Эво печена, эво печена! – выкрикивал один из них, неся перед собою железный противень с нарезанными кусками мяса. Хотя он знал, что у вновь прибывших ни у кого нет ни копейки, его благородное сердце не позволило ему не показаться среди них со своим вкусным блюдом. Он ходил мимо их нар так долго, пока запах жареного мяса не раздразнил их, так что от разыгравшегося аппетита у них начались желудочные спазмы.
– Тебя тут недоставало, – огорчённо сказал Горжин, вытирая рукавом слюни со рта.
– Да, но если бы он дал тебе кусок, то ты бы его расцеловал, – философски заметил Швейк.
– Ну да, я один… – заговорил Смочек, но быстро замолчал. Потом вышел наружу и вернулся, пряча что-то под мундиром.
Босниец распродал все и через некоторое время снова нёс полный противень.
– Эво печена, эво печена, кому надо? Эво печ… – В третий раз он уже не договорил. Внезапно, словно с потолка, свалился ему на голову кирпич, и он, падая наземь, выронил противень с поросёнком. Затем весь окровавленный, с разбитой головой, побежал к своим жаловаться, что австрийцы хотели его убить и забрали у него поросёнка.
Мясо действительно исчезло, а в бараке началась драка. Боснийцы предприняли атаку не только на австрийцев, но и на чехов, расположившихся над ними, обвиняя их в измене. Летали камни, звенели о головы котелки, пустой противень гремел, как орудийные выстрелы. Затем ворвались русские солдаты, старые ратники, и пытались прикладами разнять дерущихся. Но боснийцы дрались как львы, а чешские добровольцы образовали с ними фронт против русских. Русские ополченцы были обезоружены, ружья у них отняты; фельдфебель послал к поручику, спрашивая, что ему делать.
– Скажи им, – небрежно ответил поручик, – пусть винтовки отдадут назад; того, кто не отдаст винтовку, я прикажу завтра же расстрелять. Утром я с ними сам поговорю. А сейчас я из-за сволочи одеваться не буду.
Утром рано он пришёл в барак, выбритый, любезный, с приятной улыбкой. Его сопровождало двенадцать казаков без винтовок, но с нагайками, и поручик мягко сказал:
– Ну как, вчера побунтовали, правда? Ну это ничего. Вы все лежите, и кровь не даёт вам покоя. Я, господа, знаю, что вы интеллигенты и что вы представляете из себя самых лучших людей. Разрешите просить вас всех выйти на двор. Будьте так любезны, господа унтер-офицеры!
Они выходили, удивлённые этой любезностью, а Воробцов, подходя к другой группе, продолжал:
– Ну, вы тоже выходите на двор. Я думаю, что и среди вас много интеллигентов и унтер-офицеров!
А когда все собрались на дворе, Воробцов, продолжая быть изысканно любезным, сказал:
– Господа, кто с образованием, кто вольноопределяющийся и кто унтер-офицеры, тех прошу перейти на левую сторону.
На дворе трещал мороз, и если бы даже не было заранее известно, что интеллигентных не наказывают и не гоняют на работу, все перешли бы на указанное место очень быстро. Все сразу хлынули на левую сторону, на старом месте остался только один солдат Швейк.
Поручик подбежал к нему:
– Почему ты не идёшь за своими товарищами? Что, разве ты не заодно с интеллигенцией?
И солдат Швейк, взяв под козырёк и лаская поручика взглядом своих голубых глаз, невинно сказал:
– Дозвольте сказать, не могу я. Я глупый. Совсем глупый.
– Настоящий дурак, – подтвердил Воробцов, когда тот вытаращил на него свои глаза.
– Я в этом не виноват, но у меня есть воинский документ, и в нем сказано, что я глупый.
– Ну, землячок, ступай в барак, – мягко проговорил поручик. – Ну, иди, брат, отдыхай.
И он смотрел ему вслед, пока тот не исчез в дверях, которые открыла ему специально поставленная стража. После этого поручик прошёл мимо выстроившихся в ряд пленных.
– Господа, вы полагаете, что вы интеллигенты, а я вам скажу, что вы такое: сволочь вы! Сволочь, дрянь собачья! – пристально глядя на них, взволнованно закричал он. – Вы думаете, что раз есть среди вас люди в чине младшего унтера, старшего унтера, студенты, так и работать не надо? Уже и в отхожее место не ходите по-человечески, а около бараков начинаете гадить, как скот; вы предпочитаете замёрзнуть в бараках, чем принести себе охапку дров! Вы пленные, а хотите здесь Жить так, чтобы за вами ухаживали, как за детьми. Господа, вы люди учёные, образованные, так слушайте, что я вам говорю: оттого что вы не хотите работать, вы не имеете большей цены, чем собака. Двести человек из вас заявили себя унтер-офицерами и интеллигентами только потому, что вы принципиальные бездельники и ничего не хотите делать. Из всей массы среди вас нашёлся только один, который не побоялся работы. А я вас научу работать, потому что работать надо! Что же, вы, двести человек, хотите, чтобы на вас мы работали? Эй, ребята, – закричал он на казаков, – дайте-ка вот этой половине метлы и лопаты, а другая половина будет носить дрова и складывать их в сажени. Чтобы к вечеру здесь не было ни соринки! Отхожие места вычистить, посыпать песком. Вот там дрова, – и он показал на огромные кучи дров у дороги, – пусть их наколют и сложат возле барака! А кто работать не будет, того постегать нагайкой на мою ответственность.
Поручик взял под козырёк, щёлкнул шпорами и ушёл, а казаки роздали пленным лопаты, пилы и топоры.
Вечером, когда они вернулись, со Швейком, за исключением Горжина, никто не хотел разговаривать.
– Вот тут кусок колбасы. Я, конечно, убежал с работы, в городе много отелей и ресторанов, опять начнём зарабатывать. Но, черт возьми, и досталось же нам на этой работе! – зашептал он.
На другой день Воробцов пришёл опять.
– Господа, сегодня нет работы. Чаю попили, да? Ну хорошо. Каждый возьмите по мешку, казаки вас доведут до песчаника, туда будет вёрст пятнадцать, там наберёте песку, принесёте его в мешках и посыплете вокруг барака.
А на третий день он пришёл и похвалил:
– Хорошо сделали. Сегодня опять за песком пойдёте, там наберёте, домой принесёте, а после обеда принесёте опять. Да, да, господа, нужно разогнать кровь!
Домой они вернулись замёрзшие, обветренные, в то время как Швейк сидел возле печки и играл с русскими солдатами в карты. И за это все на него злились, пискун с ним не разговаривал, Марек его избегал, и только Горжин рассказывал ему обо всех приключениях дня.
Через пару дней после этого в бараках появились эмиссары, отбиравшие и уводившие за собой записавшихся добровольцами в полк. Добровольцы уехали ночью, и к утру в числе других в роте уже не было ни Марека, ни пискуна.
Когда Швейк пошёл за кипятком, в чайнике он нашёл свёрнутую записку: «Милый товарищ, не сердись на нас, как мы не сердимся на тебя. Все время быть вместе не можем, идём в дружинники, – все равно, быть убитым там или подохнуть здесь, но так жить нельзя. Эмиссары обещали хорошие обеды и говорили, что добровольцы пользуются успехом среди женщин. Марек идёт со мной. Ну, прости нас, а если здесь мы не встретимся, то все же, я верю, мы увидимся. И. П.»
