Клошмерль - Шевалье Габриэль (лучшие бесплатные книги .txt) 📗

– Бедный молодой человек, – сказала она, – как вы должны страдать от одиночества в вашем возрасте. Все эти запреты бесчеловечны. Ведь как-никак вы всё же мужчина.

– Увы, Онорина! – вздохнул Поносе, заливаясь багрянцем, и в ту же минуту почувствовал, как им овладела греховная сила.

– Рано или поздно это вам ударит в голову. Многие от такой терпячки так-таки и рехнулись.

– В нашем положении, Онорина, не следует забывать о покаянии, – тихо пробормотал несчастный.

Но преданная служанка отнеслась к нему, как к неблагоразумному ребёнку.

– Может, вы хотите загубить своё здоровье? А что выиграет боженька, когда вас подкосит болезнь?

Кюре Поносс, опустив глаза, выразил неопределённым жестом, что данный вопрос превосходит его компетенцию, и что если такова воля бога и ему предстоит обезуметь от избытка целомудрия, то он готов покориться. Разумеется, если позволят силы… А силы его были на исходе. Тогда Онорина приблизилась к нему и промолвила ободряюще:

– С бедным господином кюре, – а он был святой человек, – мы поладили…

Эти слова прозвучали для кюре Поносса как спасительное откровение. Слегка подняв глаза, он украдкой, но уже совсем по-новому, оглядел Онорину. Мягко выражаясь, служанка была некрасива, но тем не менее она обладала влекущими женскими округлостями, хотя последние, по правде сказать, были едва обозначены и потому не слишком соблазнительны. Эти телесные оазисы были крайне унылы, и подступы к ним лишены изобилия, но всё же они были спасительны, ибо Провидение поместило их в палящую пустыню, где кюре Поносс томился, едва не теряя рассудок. И тут его осенило. Ведь падение его будет всего лишь проявлением благой смиренности, поскольку священник, преисполненный знаний, пастырь, оплакиваемый всем Клошмерлем, отныне указывал ему путь. Кюре Поноссу следовало пренебречь ложной гордыней и идти по стопам этого святого человека. Онорина была грубо сколочена, и это упрощало многое: природе отдавали лишь самое необходимое, не получая истинного наслаждения от этих занятий и не задерживаясь на милых забавах, отягощающих грех.

Машинально отчитав молитву, кюре Поносс доверился служанке, которая сжалилась над робостью своего господина. Всё было совершено в полнейшем мраке и очень быстро. Кюре Поносе силился удержать свои мысли в предельном отдалении от мерзостного деяния, оплакивая то, что творила его плоть, и горестно причитая над ней. Но за этим воспоследовала ночь, преисполненная покоя, и бодрое пробуждение поутру, которые убедили кюре в том, что иногда позволительно прибегать к подобному средству, хотя бы в интересах службы. Что касается периодичности грехопадений, то кюре Поносе, рассчитывающий на разъяснения Онорины, решил придерживаться правила, установленного своим предшественником. И всё-таки грех оставался грехом и, стало быть, требовал покаяния. Но при одной только мысли о грядущем признании кюре Поносс приходил в великое замешательство. К счастью, наведя справки, он выяснил, что в двадцати километрах от Клошмерля, в деревушке Вальсонас, проживает его старый приятель по семинарии кюре Жуф. И кюре Поносе решил, что лучше всего было бы поведать о своих слабостях настоящему другу. На следующий день, заткнув полы сутаны за пояс, он оседлал церковный велосипед с открытой рамой, который ему достался в наследство от почившего, и по неровной дороге с большим трудом добрался до Вальсонаса.

В первые минуты оба кюре всецело отдались радости встречи. Но, в конце концов, кюре из Клошмерля вынужден был раскрыть причину, приведшую его в Вальсонас. Полный смущения, он рассказал коллеге всю правду о своих отношениях с Онориной. Отпустив Поноссу грехи, кюре Жуф признался, что и сам он, вот уже несколько лет подряд, поступает подобным же образом со своей служанкой Жозефой. Наш кюре тотчас же припомнил, что дверь ему отворила темноволосая особа, которая слегка косила, но выглядела довольно свежей и приятно округлой. Он подумал, что в этом отношении судьба была милосердней к его другу Жуфу. Кюре Поносе предпочёл бы, чтобы Онорина была не так сухопара (когда сатана искушал его греховными видениями, они неизменно принимали вид женщин довольно тучных, с белоснежной кожей, пышной грудью и изобильными бёдрами). Но он тотчас же прогнал это завистливое чувство, запятнанное сладострастием, ибо оно грешило нелюбовью к ближнему, и прислушался к речам своего друга Жуфа. А тот говорил:

– Мой добрый Поносс, поскольку мы не в силах полностью отрешиться от материальной жизни – такая милость была дарована лишь избранным подвижникам, – нужно считать большим благом возможность отдавать природе необходимое у себя дома, тайно, не вызывая скандала и не нарушая спокойствия человеческих душ. Возрадуемся же, что наши слабости не приносят ущерба доброй славе Матери-Церкви.

– И к тому же, – заметил Поносс, – не полезно ли иметь некоторые познанья в подобных вещах, поскольку нас часто призывают решать и советовать?

– Разумеется, мой добрый друг, если судить по исповедям, которые я здесь принимал. Нет никаких сомнений, что без личного опыта я бы просто запутался. Шестая заповедь всегда была предметом жарких споров. Если бы мы не имели в этом вопросе некоторых познаний, пусть не глубоких, но всё же достаточных, мы могли бы направить души по неверной стезе. Будем откровенны: абсолютное воздержание ограничивает возможности разума.

– Оно душит ум, – добавил Поносс, вспомнив о своих муках.

Попивая вино Вальсонаса, уступающее вину Клошмерля (в этом отношении судьба была милостивее к Поноссу), оба священника ликовали, видя, что сходство их судеб скрепило дружеские узы, которые их связывали в отрочестве. Затем они перешли к обоюдоудобным выводам и, в частности, договорились принимать друг у друга исповедь. Желая избегнуть частых и утомительных путешествий, они решили грешить по понедельникам и вторникам – это были дни отдыха после большой воскресной службы. Четверг должен был сделаться днём исповеди. Решено было также поровну разделить неудобства: в один из четвергов кюре Жуфу предстояло приезжать в Клошмерль, чтобы исповедовать и отпускать грехи Поноссу, в другой четверг кюре Поносс должен был путешествовать в Вальсонас для исповеди и отпущения грехов своему другу Жуфу.

Этими хитроумными правилами они руководствовались двадцать три года. Умеренно расходуя силы с Жозефой и Онориной и совершая дважды в месяц сорокакилометровые прогулки, оба кюре сохранили отличное здоровье. Это обстоятельство способствовало широте взглядов и милосердию духа, что имело великолепные результаты как в Клошмерле, так и в Вальсонасе. За всё это время произошёл только один инцидент. Дело было в 1897 году, когда стояли особенно суровые холода. Однажды, в четверг, кюре Поносс проснулся, полный решимости отправиться в Вальсонас, чтобы получить отпущение грехов за неделю. К несчастью, за ночь выпало столько снега, что дорога сделалась непригодной для езды. Невзирая на погоду и не слушая упрёки и стенания своей служанки, кюре Поносс упрямо рвался в путь: он считал себя повинным в смертном грехе, ибо за последнее время, томимый бездельем долгих зимних вечеров, он немного злоупотреблял Онориной. Несмотря на всё своё мужество, кюре Поносс дважды свалился с велосипеда и, проделав всего четыре километра, вернулся домой пешком, тяжело ступая и стуча зубами от холода. Онорине пришлось уложить его в постель и тепло укрыть, чтобы он пропотел. Несчастный начал бредить, волнуемый смертным грехом, в состоянии которого он далее не мог пребывать. Со своей стороны, не дождавшись Поносса, кюре Жуф испытывал ужасное беспокойство: через день ему предстояла торжественная месса, и он сомневался в своём праве её отслужить. К счастью, кюре из Вальсонаса не лишён был изобретательности: он послал на почту Жозефу, и на имя кюре Поносса поступила телеграмма с оплаченным ответом: «К-а-к о-б-ы-ч-н-о т-е-р-з-а-ю-с-ь р-а-с-к-а-я-н-и-е-м m-i-s-e-r-e-r-e – m-e-i [8] о-б-р-а-т-н-о-й п-о-ч-т-о-й Ж-у-ф».

Из Клошмерля пришёл немедленный ответ: «A-b-s-o-l-v-o t-e [9] п-я-т-ь P-a-t-e-r n-o-s-t-e-r п-я-т-ь A-v-e M-a-r-i-a к-а-к о-б-ы-ч-н-о п-л-ю-с т-р-и с-м-и-р-е-н-н-о к-а-ю-с-ь M-i-s-e-r-e-r-e с-п-е-ш-н-о П-о-н-о-с-с». Через пять часов он получил по телеграфу отпущение с покаянной молитвой. Нашим священникам так понравился этот оперативный способ, что они решили было пользоваться им постоянно. Но их остановила щепетильность: ведь это бы значило слишком облегчить грех. С другой стороны, детально разработанные правила исповеди восходили к тем временам, когда о телеграфе даже не подозревали. Подобное применение телеграфа поднимало в каноническом праве новую проблему, для обсуждения которой потребовалась бы целая ассамблея теологов. Они опасались впасть в ересь и решили пользоваться телеграфом только в самых крайних случаях, а таковые имели место всего три раза.