Весь сантехник в одной стопке (сборник) - Сэ Слава (чтение книг .txt) 📗
Аня его так и не полюбила. Ни тогда, ни потом. Сейчас у него пятьсот любовниц и ни грамма совести. Костя всех женщин зовёт лапочками, потому что не помнит имён. Преобразился, в общем.
Зальцбург. 1699
В четыре утра Катя заснула. Свершилось важное – я видел её спящей! Это близость, как-никак. Старался ехать особенно плавно, чтобы не растрясти. В шесть она проснулась, увидела указатель «Зальцбург». Сказала:
– Это же Австрия!
– Ну да…
– Вы плут, Севастьян! Вы меня похитили, посулив швейцарский мир. И шоколад. И горы. Ну и где всё это?
Я не знал где. Стали смотреть в навигаторе. Оказалось, хитрая Швейцария ускользнула, отползла вправо. Где-то перед Инсбруком до неё оставалось шестьдесят километров, она притворилась обычной Альпийской горой, и мы её не узнали. К тому же ночь была. Катя ещё чего-то поворожила в телефоне и приказала свернуть с магистрали. Катя понимает, что я робот и могу нестись без остановки месяц, освещая себе путь красными глазами. Но ей нужна горячая вода. Если что, она готова пробиваться к своим потребностям с топором в руках.
И мы въехали в Зальцбург, где родился Моцарт. Ещё там стоит памятник Караяну. Дирижёр изображён в свитере. Сразу видно, каким он был при жизни простым и добрым. Ещё есть река, замок, но главное – гостиницы с горизонтальными кроватями.
Отель «Захер Зальцбург» был первым в списке. Эта особенность нам показалась достаточной для выбора. Днём в баре играет живой пианист, а в меню, конечно, шоколадный торт «Захер». Поисковый сайт сообщил, что интерьеры с любовью разработаны фрау Элизабет Гюртлер. Не знаю. Проскакав тысячу километров, я стал невосприимчив к стараниям этой женщины. Ничего не помню.
Какой-то турок за стойкой уточнил, нужен ли нам номер с двуспальной кроватью.
– Нет, – сказал я.
– А какой ширины у вас кровати? – спросила Катя.
– Двести двадцать сантиметров. – Турок улыбнулся и отмерил это расстояние на стойке двумя карандашами.
– Можем сэкономить, – сказала мне Катя. – Сегодня я вряд ли стану тебя насиловать. Скорее упаду и ничего не почувствую до самого обеда. Ты после тоже не выглядишь маньяком. Однако ж, если утром… или когда там проснусь… найду на себе отпечатки пальцев, остаток пути ты будешь бежать впереди машины и плакать.
– А ты?
– А я за рулём.
Странным образом мои мечты исполнились. Не дословно, но всё-таки. Помню, что проснулся в восемь. Катя спала спиной ко мне, под отдельным одеялом в глухой пижаме, пуленепробиваемой на вид. На самом краю, чтоб, не дай бог, ничем не прикоснуться. Нам показалось вечером, что провести ночь в разных концах одной кровати – мудрое решение. Если никому не говорить, то никому объяснять не придётся, что не было сил ни на поползновения, ни даже на фантазии.
Но утром аж волосы зашевелились от счастья. Она рядом. Конечно, никаких попыток. Разве что захотелось тихо-тихо поднять край одеяла и поцеловать её куда-нибудь в пятку. От одной мысли сердце замерло. Так и не решился. Трус. Жалею теперь.
В Зальцбурге мы провели весь день и следующую ночь. Катя сказала, что обязательно хочет доехать целенькой до дома. Для этого мне надо отдохнуть. А ей – погулять. Что касается достопримечательностей, у торта «Захер» очень точное название. За такие-то деньги.
Помню белокурую официантку, которая не понимала моего английского, но моргала очень сексуально. Удивительно, как некоторые женщины даже незнание языков превращают в технику совращения. Все уловки датского порно бессильны перед морганием той официантки. Я поговорил с ней по-латышски, на удачу. Она решила, я говорю на языке сердитых птиц. Стала щебетать в ответ и присвистывать с переливами. Очень красиво, но непонятно.
– Она говорит на голландском. Она не понимает твоего английского, – сказала Катя и взяла дипломатические труды на себя. Как-то они друг дружку поняли. Красивые девчонки удивительно легко сходятся.
Оказалось, я произношу неверно даже «мартини», «кампари» и «томатоз энд потэтоуз». Мой школьный педагог по английскому Галина Юрьевна привила мне особый, воронежский акцент. Из всех англоговорящих людей только она меня и понимала.
– Официантку зовут Линда, она работает первый день и очень волнуется, – сказала Катя.
Ресторан оказался гастрономическим. Повар по фамилии Мюллер исповедует неопластицизм с характерным для кубизма отторжением фигуративных элементов. Мы видели, как выносят пасту – на трёх тарелках, символизирующих ин, ян и хрен. Из макаронной волны, будто морской дракон, вздымается лобстер.
Меню на немецком, но это не важно. Мы перевели названия с помощью интернета. Стало ясно, повар страдает галлюцинациями. Я выбрал блюдо наугад, номер двенадцать. Нам вынесли двенадцать супов в двенадцати бокалах. Пришёл лично Мюллер и на медленном английском жалел, что нас с Катей только двое, потому что это супы для диспута. Нужно пробовать их и обсуждать в большой компании. Я решился макнуть язык в три бокала. В них оказались, по очереди: креветки в какао, тыква в малине и свекла с уксусом и вишней. После третьего бокала аппетит меня покинул. Креветки пахли, будто покинули море пару лет назад и с тех пор валялись в тёплом месте. Их дух напомнил традицию колымских зеков приманивать медведей несвежей рыбой. Косолапый идёт на аромат, зеки ловят его и жрут самого. Я рассказал эту историю, Катя поддержала диспут интересным предположением. Она считает, в другие дни блюдо номер двенадцать – это обычные сосиски. Но сегодня у Мюллера взорвался холодильник, и всё в нём перемешалось. На верхних полках образовались как бы салаты. А в поддон стекли будто бы супы.
Каплице. Осталось 1509 километров
Катя спрашивает, где я отдыхал в прошлом году. Нигде не отдыхал. Посетил город Тарту, видел листья, дождь, памятник собачке, убитой автобусом, разбухшим от финских туристов. Эстонцы не любят финнов. Считают их недо-эстонцами. А тут ещё собачка погибла. Сам Тарту прекрасен. Я бы хотел купить там квартиру.
– Квартиру или дом? – уточнила Катя.
Свой дом – это морока. Хороший не купишь, а самому строить – спятить можно от обилия нюансов. Мой знакомый миллионер строил дачу. Человек осторожный, он всё делает наверняка. Он заранее купил село молдаван. Бессарабы в строительстве способны на всё, кроме арифметики. Число и высоту ступеней они исчислили, гадая на куриных косточках. Теперь Борисова лестница вызывает сложные чувства. Восходящему человеку кажется, будто он хромой конь в горах. Всё время спотыкаешься. Миллионер проверял рулеткой, – на лестнице ни одной одинаковой ступени. В гости к нему приезжают другие миллионеры, говорят, как забавно у вас ходить! А некоторые падают и матерятся.
Ещё молдаване построили весёлую канализацию. Она всасывает отходы, а потом выплёвывает в самых неожиданных местах. И обязательно – в виде фонтана. Время извержений предсказать невозможно, канализация презирает ритм. А ритм, по Бродскому, – основа гармонии.
Катя говорит, что больше не хочет жить в доме. Слишком много хлопот. Квартира лучше всё-таки.
– Вот ты знаешь, например, где у нас газонокосилка? – спросила она.
Не знаю. Но мне очень понравилось это её «у нас». Катя продолжает возмущаться:
– Зимою снег, осенью листья. А уборка! Ты моешь посуду, хорошо. Я убираю всё остальное в этих хоромах. Думаешь, легко? Как хочешь, но листья и снег отныне на тебе!
Строгая такая. Я не стал говорить, что готов убирать все снега и листья в городе, лишь бы она осталась. Впрочем, она так говорит, будто впрямь не собирается исчезнуть.
– Но ты же любишь гулять. Свежий воздух всякий… – говорю я.
– Люблю. И грибы люблю собирать. Но совсем не как один мой знакомый, который шёл домой с мешком картошки, заглянул в лес на секундочку, нашёл груздь и потерял разум. Через десять часов, весь в пауках и улитках, измождённый и счастливый, пришёл домой. Картошку он нёс на спине, а грузди в свитере, завязанном узлом. Упал на кровать, лицо зелёное, говорит: «Нет сил чего-то». И добавил тихо: «Как же здесь чудесно, в нашем Простоквашино!» Ну так вот, я совсем не такая любитель природы. И однажды непременно переберусь в квартиру.
