Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Без вас не было бы спектакля, Долли. Все персонажи не могут быть героями. Любой пьесе нужны злодеи. Только вообразите себе пьесу, все герои которой честны и правдивы, а героини являют собой образец добродетели. Да наш балаган давно прогорел бы! Нравственные достоинства героини видны лишь на фоне ваших несовершенств. К кому, если не к вам, обращать ей свои прочувствованные монологи? А герой? Лишь сопротивляясь вашим чарам, сможет он воспитать силу духа и благородство помыслов. Да если бы не козни, которые строите вы с вашим приспешником, коварным баронетом, герою на склоне дней было бы не о чем вспомнить! Говорите, вы разорили его и заставили своими руками зарабатывать себе пропитание? Выходит, именно вы закалили его характер и сделали из него настоящего мужчину! Если бы не ваши происки в прологе пьесы, разве испытали бы зрители такую бурю эмоций в третьем акте? Именно вам и вашему сообщнику обязана пьеса своим успехом. Как отличили бы зрители добро от зла, если бы не возмущение, переполнившее их сердца при виде ваших злодеяний? Жалость, сострадание, волнение — все эти прекрасные чувства пробудили в них вы. Да публике стоило бы благодарить вас, а не освистывать.
А вы, мистер Записной весельчак, отчего грустите вы? Нарисованная ухмылка стерлась с бледных губ. Кажется, вы недовольны ролью? Вам хотелось бы исторгать слезы, а не смех? Думаете, это куда благороднее? Оставьте, в нашей жизни хватает бед, и нет благороднее ремесла, чем смешить усталых и отчаявшихся. Помните ту старушку в первом ряду партера? Как она хохотала, когда вы с размаху шлепнулись в пирог! Я думал, ее выведут из зала. А на выходе из театра старушка со слезами на глазах сказала своей компаньонке: «Ах, дорогая моя, я не смеялась так с тех пор, как умерла бедняжка Салли». Разве одно это не оправдывает пошлых трюков и избитых острот, которые вы так презираете? Да, ваши плоские шутки завязли в зубах, но штампы трагиков ничуть не новее! С тех пор как открылся балаган, ничего нового не придумано. Все те же маски: герой, злодей, резонер, те же любовные монологи и сцены у постели умирающего, все те же злоба и ненависть. Какой новизны вы хотите? Как только зритель придумает новый способ смеяться или лить слезы, тогда и родится новый театр.
Именно вы, мистер Записной весельчак, вы и есть истинный философ. Это вы не даете нам оторваться от земли. Как уместна ваша острота в ответ на жалобу героя, который оплакивает свою несчастную судьбу, вопрошая небеса, доколе еще длиться его страданиям?
— Потерпи еще немного, — утешаете вы партнера, — уже девять, представление закончится через час.
И в соответствии с вашим предсказанием занавес падает ровно в десять, оставляя все беды героя в прошлом.
Именно вы показываете зрителю то, что прячется под маской. Когда напыщенное ничтожество, дурак в горностаевой мантии и парике готовится занять свое место посреди раболепствующей толпы, вы выдергиваете из-под него стул, и он нелепо шлепается на пол. Полы мантии разлетелись в разные стороны, парик валяется у ног — и зритель видит лысого коротышку, вмиг растерявшего апломб.
Интермедии с вашим участием — лучшая часть пьесы. Однако вам подавай сцены любовные и героические. Я не раз тайком наблюдал, как вы машете мечом перед зеркалом. Шутовские лохмотья отброшены в сторону, вместо них вы натянули выцветший алый плащ. Отныне вы герой: вы совершаете славные подвиги и произносите возвышенные монологи.
Иногда я спрашиваю себя: на что была бы похожа пьеса, если бы каждый из нас писал в ней роль для себя самого? Никто не пожелал бы стать шутом или горничной. Все как один предпочли бы авансцену и яркий свет.
О, какие роли написали бы мы для себя в тиши гримерных! Смелых и благородных героев, возможно, слегка порочных, но на особый, возвышенный лад — не мелких пакостников, а инфернальных страдальцев. Какие славные деяния совершали бы мы на глазах замершей от восторга публики! И если бы смерть поразила нас, то не иначе как на поле боя, в час триумфа. Никаких мелких стычек или перестрелок, никаких безвестных могил. А какие возвышенные любовные истории мы сочинили бы для своих героев — все лучше, чем жалкая роль фигуранта в деле о разводе.
И даже театр во время нашего выступления всегда был бы полон. Наши монологи легко находили бы путь к сердцам безмолвно внимающих зрителей, а наши мужественные деяния неизменно вызывали бы бурю аплодисментов. Ведь на деле все обстоит иначе: как правило, нам приходится выступать в полупустых залах, причем в самых патетических местах глупые зрители смеются. А в день триумфа, когда к нам приходит настоящий успех, королевская ложа, как правило, пуста.
Бедные куколки, какими важными мы себя мним, не сознавая, что в набитой опилками груди спрятан часовой механизм, а к рукам и ногам привязаны веревочки. Жалкие марионетки, разговариваем ли мы друг с другом в темноте балагана?
Мы восковые куколки с сердцем внутри, оловянные солдатики, наделенные душой. О, Господин всех игрушек, неужели ты придумал нас Себе на забаву? Неужели в нашей груди стучит хитроумное устройство? Отчего тогда там болит и ноет? Зачем Ты вдохнул в нас жизнь, но позволил исчерпать завод до конца? Вспомнишь ли Ты о нас завтра или оставишь ржаветь в углу? Неужели все, на что мы уповаем, — это бездушный часовой механизм? Мы смеемся и плачем, наши ладошки хлопают, губки посылают прощальный поцелуй. Мы дерзаем и сражаемся, мы жаждем золота и славы. Мы зовем это страстью и честолюбием. Неужели они лишь веревочки, за которые Ты дергаешь? А когда стрелки замрут, намерен ли Ты вновь завести механизм, Господи?
Свет в балагане меркнет. Струны, что поднимали наши веки, лопнули. Веревочки, которые удерживали нас на ногах, перетерлись, и мы бесформенной кучей лежим в углу сцены. Где вы, братья и сестры — комедианты? Почему вокруг темно? Зачем нас суют в этот черный ящик? Чу, слышите? Где-то далеко-далеко, тихо-тихо играет кукольный оркестр. (Вступает «Похоронный марш марионетки» Ш. Гуно.)
© Перевод М. Клеветенко
Досужие размышления в 1905 году
Так ли мы интересны, как думаем?
— Очень приятно. До чего в последнее время жарко… я хотел сказать, холодно. Простите, не совсем уловил ваше имя. Премного благодарен. Да, тут слегка душновато.
И наступило молчание. Ни один из нас не знал, что сказать дальше.
А случилось вот что: хозяин дома встретил меня в дверях и сердечно пожал руку.
— Так рад, что вы смогли прийти, — сказал он. — Тут некоторые мои друзья очень хотят с вами познакомиться. — Он суетливо повел меня по комнате. — Чудесные люди. Они вам понравятся — прочитали все ваши книги.
Он подвел меня к величественной даме и представил. Мы обменялись обычными любезностями, и она, как я понял, стала дожидаться, когда я скажу что-нибудь умное, оригинальное и тактичное. А я не знаю, пресвитерианка она или мормонка; сторонница протекционизма или свободной торговли; обручена или недавно развелась.
Один мой друг пользуется весьма разумным способом — он рассказывает краткую биографию человека, с которым хочет тебя познакомить.
— Хочу представить тебя миссис Джонс, — шепчет он. — Умная женщина. Два года назад написала книгу. Забыл название. Что-то о близнецах. Не ест колбасу. Отец держал мясную лавку в Боро. Муж на Бирже. Не признает кокаина. Лучше всего держаться ее книги. Там полно всего о платонической дружбе. И не смотри на нее слишком пристально — у нее легкое косоглазие, которое она пытается скрыть.
Тут мы как раз подходим к леди, и он представляет меня, как своего друга, просто умирающего от желания с ней познакомиться.
— Хочет поговорить о вашей книге, — поясняет он. — Полностью не согласен с вами на предмет платонической дружбы. Я уверен, что вы сумеете его переубедить.
Это уберегает нас обоих от множества сложностей. Я сразу же завожу речь о платонической дружбе и задаю ей вопросы о близнецах, избегая колбасы и кокаина. Она думает, что я исключительно интересный мужчина, а я не так сильно скучаю, как мог бы.
