Грибы на асфальте - Дубровин Евгений (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Работа ночью была удобна и тем, что избавляла нас от многочисленных корреспондентов.
Дело в том, что третий «завод» («заскок» — по-студенчески) Глыбки вызвал еще больший резонанс, нежели прежние. Одно дело, когда идеи выдает один человек, и другое — когда этим занимаются сто семьдесят пять, притом студенты. В областной газете появилась большая статья «Сто семьдесят пять народных умельцев». Молодежная газета завела специальную рубрику «Люди бурлящей мысли».
Материалы под эту рубрику давал инструктор горкома комсомола Иван Иванович Березкин. В моей жизни этот человек сыграл значительную роль и заслуживает того, чтобы о нем сказали особо.
Когда Ивану Ивановичу было шесть лет, его поймала на улице цыганка и пробормотала, схватив за шиворот:
— Большим начальником будешь. В шелковых рубашках ходить станешь. До самой Москвы дойдешь. Позолоти ручку яблочком, хороший человек!
Этот ничтожный эпизод оказал огромное влияние на судьбу Березкина. Его родители (отец — сторож на пруду, мать — доярка) неожиданно уверовали в гадание. При каждом удобном случае они говорили:
— Ванюша у нас такой умник, такой умник, в школу еще не ходит, а всю цифирь знает. Цыганка нагадала — большим начальником будет.
Детство Ивана оказалось безрадостным. Чуть забалуется — сразу:
— А еще начальник!
В девять лет родители, а за ними и все село стали звать Березкина Иваном Ивановичем.
В третьем классе его избрали ответственным за санитарное состояние класса (все равно быть начальником — пусть привыкает!).
Когда Иван Иванович подрос, его наперебой ста ли выбирать на руководящие должности в классе и в школе. Иногда у Березкина скапливалось сразу до пяти «нагрузок».
— Тяжело в учении — легко в бою, — утешали Ивана Ивановича и подкидывали еще что-нибудь.
Постепенно Начальник смирился со своей участью. Стоило ему только услышать: «А теперь, товарищи, нам надо избрать. Какие будут предложения?», — как Березкин вставал со своего места, не дожидаясь, пока назовут его фамилию.
Иван Иванович, и раньше не блиставший здоровьем, совсем спал с лица. Щеки его утратили традиционный детский румянец, голос стал раздражи-" тельным. Березкин научился покрикивать.
Незадолго до окончания десятого класса произошел случай, который показал, что предсказание цыганки не пустая болтовня. Ведь вся школьная «карьера» Березкина пока ничего не значила. Многие все десять лет ходят в «начальстве», а потом с аттестатом вкалывают на тракторе.
А случилось вот что: у Ивана Ивановича заболела мать, и он вынужден был заменить ее на ферме. В первый же день Начальник надоил от каждой коровы в полтора раза больше, чем надаивала мамаша.
Естественно, Ивану не поверили. Учетчик долго крутил головой и совал в бидоны сложные приборы. Однако когда на следующий день Иван удвоил надой, удивление переросло в изумление. Из района приехал корреспондент и битый час выпытывал у дояра «секрет», на что тот отвечал односложно: «Черт его знает… Просто они меня любят». Корреспондент отбыл недовольный, однако все же опубликовал за подписью Березкина большую статью: «Правильный режим, хорошие корма — много молока».
Мать все болела, и Начальник вынужден был заниматься буренками. Надои катастрофически росли. Об Иване Ивановиче заговорили. Его портрет появился на Доске почета, а самого Начальника на колхозном собрании премировали будильником.
За короткое время Березкин окреп. На его впалых щеках заиграл румянец, из голоса исчезла раздражительность: ведь за два месяца он не устроил ни одной «накачки», не провел ни одного «разноса». Кого будешь критиковать — коров, что ли?
После окончания десятого класса Иван Иванович решил пойти работать На ферму дояром. Мать день и ночь плакала, отец не разговаривал с сыном. О том ли они мечтали?!
Но цыганка свое дело знала туго, и от судьбы, как говорят, не уйдешь.
Не прошло и недели, как Ивана Ивановича избрали секретарем комсомольской организации колхоза, редактором боевого листка, председателем двух каких-то комиссий и лектором-пропагандистом.
Доить коров теперь было некогда. Окончательно покорившийся своей участи, Иван Иванович заседал, распекал, внушал, ездил по совещаниям в район и область. На одном из таких совещаний к Начальнику подошел Большой Начальник, похлопал его по плечу и сказал:
— Нам нужны крепкие сельскохозяйственные головы. Пойдешь инструктором в горком комсомола?
На радостях, отец сбегал в сельмаг и купил сыну черный портфель, который пылился там с незапамятных времен, и отдал ему свои выходные трофейные хромовые сапоги.
В горкоме Ивана Ивановича встретили хорошо, хотя и с некоторой долей зависти: человек сам доил коров! Поэтому над хромовыми сапогами и шевиотовым костюмом смеяться не стали. А когда увидели, что Березкин не лезет с ходу в начальники отдела, посвятили его в горкомовские тайны.
— Генсек у нас — баба, — сказали ему, — палец в рот не клади. Засекёт, что сачка давишь, — сгоришь со страшной силой, костей не останется. Девка она с большим горизонтом, любит масштабы, поэтому тебе надо откопать какую-нибудь идею и раскрутить на полную катушку. Лучше поезжай в сельскохозяйственный институт, дело это тебе знакомое, найдешь что-нибудь. Да, вот еще что. Никогда ей не ври, потому что она всегда всему верит. Метод у ней такой. Понял? Поверит так, что пиву холодному рад не будешь.
Так Иван Иванович Березкин появился у нас в институте.
Рабочий день его начинался в буфете. Иван Иванович заказывал три вторых и мрачно съедал. После этого, сгибаясь под тяжестью портфеля, в поисках идей он хмуро бродил до вечера по институтским коридорам, разглядывал плакаты и схемы внутренностей животных.
Институт действовал на Березкина угнетающе. Сотни комнат, запутанность коридоров, толпы галдящих студентов растворили в себе тощую фигуру Начальника. Он никак не мог освоиться в бесчисленных лабиринтах, путался в курсах, группах, подгруппах и не узнавал людей.
Встречая меня, Иван Иванович жаловался:
— Уж больно вас тут много, Пряхин (он путал меня с каким-то Пряхиным). Целый день — голова-ноги, голова-ноги. Тыщи…
— Восемь тысяч, — сказал я ему. Березкин хмурился:
— А зачем? В промышленности или еще где, может, и нужно. А на селе… Коров доить и я могу научить. Сколько на эти деньги ферм можно было построить?..
— Ну, это вы напрасно, Иван Иванович…
— Что напрасно? Все зубрите, зубрите, а жизни не знаете, корову даже выдоить не умеете. Вот ты, например, сможешь?
— Нет.
— Ну вот! Я бы тебя к себе на ферму ни за что не взял.
Наверно, в результате этих разговоров у Ивана Ивановича появилась мысль превратить наш институт в колхоз. Ректор — председатель, деканы — бригадиры, студенты — колхозники. Сев, уборка, дойка и все такое прочее. Студенты-колхозники участвуют во всех сельскохозяйственных работах и, кроме того, слушают лекции.
Даже Глыбка от такой идеи пришел в замешательство. Но Ивана Ивановича неожиданно поддержала «генсек».
— Надо подумать, — сказала она. — Здесь есть рациональное зерно. Привязать институт к земле. Посоветуйся" с учеными и студентами, Березкин.
И Иван Иванович принялся советоваться. В мгновение ока он создал восемь комиссий и подкомиссий, три бюро и несколько комитетов. Через неделю эти органы размножились методом простого клеточного деления. Наш институт затрясло. Без конца подъезжали и отъезжали черные «Волги», толпились толстяки в соломенных шляпах. Наскакивая на людей, носились курьеры. Больше всех доставалось, конечно, Березкину. До сих пор для меня остается тайной, как он ухитрялся присутствовать одновременно на десятке совещаний и заседаний.
В остальные институтские дела Иван Иванович не вмешивался. Даже материалы для своих репортажей о дипломниках он брал в кабинете Глыбки. Они с ходу понравились друг другу. А поскольку Маленький Ломоносов плохо относился к нашей сеялке, она занимала на страницах газет весьма скромное место.
