Верховные судороги - Бакли Кристофер Тэйлор (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
— Прошу тебя, Пеппер, давай без Шекспира. Я для него не в настроении.
— Что-нибудь случилось? — теперь уже с тревогой спросила Пеппер. — Надеюсь, у тебя не обнаружили рак или еще что?
— Нет, ничего похожего.
— И ты явился сюда просто ради того, чтобы извиниться, или у тебя есть на уме что-то еще?
— Почему у меня непременно должно быть что-то на уме?
— Потому что я тебя знаю, Бадди.
— Я собираюсь отозвать иск о нарушении контракта.
— Я же сказала: об этом я говорить не хочу.
— И заявление о разводе тоже.
Вот тут он ее и впрямь удивил.
— А это что еще значит?
— Это значит, что я готов простить и забыть.
— Уж и не знаю, с какой стороны к этому заявлению подступиться, — сказала Пеппер после паузы столь долгой, что в нее поместилась бы геологическая эпоха.
— Я много думал, — сказал Бадди. — Возможно, и ты тоже.
— Нет, Бадди, не думала. Я была слишком занята, чтобы думать.
— Неплохо. Хорошая получилась бы реплика.
— Для чего?
— Не знаю, вдруг мы с тобой когда-нибудь затеем новое шоу.
— Бадди, — усмехнулась Пеппер, — ты хоть представляешь, до какой степени ты виден насквозь? Врачу, чтобы обследовать тебя, даже томограф не потребуется.
— Ладно, может быть, мои реакции и были, вероятно, не слишком совершенными.
— А вот этои вправду хорошая реплика. «Может быть, мои реакции и были, вероятно, не слишком совершенными». Ты уверен, что не учился на юридическом? Ну, говори же, Бадди, дружок. Что ты пытаешься мне сказать?
— Я хочу, чтобы ты вернулась, Пеп.
Пеппер округлила глаза:
— С чего это вдруг? Нет, серьезно. Начнем с того, что по-настоящему ты меня никогда не хотел. Женитьба на мне была для тебя просто коммерческой сделкой.
— Ну уж нет.
Пеппер протянула через стол руки, сжала большими и указательными пальцами запястья Бадди:
— Посмотри мне в глаза и скажи, что ты любил меня. Действительно, любил.
— Конечно любил.
Она разжала пальцы, усмехнулась.
— Это был домодельный детектор лжи, дорогой, и видит бог, проверку ты не прошел.
— Я научусь, Пеп. Всему. Я хочу, чтобы ты вернулась.
— Нет, малыш, не хочешь. Я думаю, — это не критический выпад, честно, с ними мы уже покончили, — я действительно так думаю: единственное, что наделяет тебя чувством собственной реальности, — это телевидение. Думаю, что реальный мир возникает для тебя, как и для многих из тех, кто появляется на пятидесятидвухдюймовом плазменном экране, лишь по понедельникам, в восемь вечера. Разве не так?
— Ужасная мысль.
— Возможно. Но именно она пришла мне в голову, когда ты не впустил меня в нашу квартиру. Что, кстати сказать, было не очень красиво.
— А науськивать на меня ФБР — это было оченькрасиво?
— Какое ФБР, о чем ты?
Бадди рассказал ей о визите двух мужчин, о кубинских сигарах и Интернете.
— Мне об этом ничего не известно, — сказала Пеппер.
— Ах-ах-ах.
— Честно говоря, меня не волнует, веришь ты мне или нет. Однако факт остается фактом. Ладно, малыш, мне пора. У нас там конституционный кризис заваривается. Ну и работка мне досталась. — Она усмехнулась. — Ты не напомнишь мне — с какой стати я за нее взялась?
— Вопрос не ко мне.
Пеппер встала. Бадди тоже.
— И все-таки иск насчет нарушения контракта я отзову.
— Дело твое, — пожала плечами Пеппер. — А вот через развод нам так или иначе пройти, я думаю, придется.
И она протянула ему руку:
— Как бы там ни было, мне хотелось бы и дальше называть тебя «дружком».
Бадди с пару секунд молча смотрел на нее, потом улыбнулся и сказал:
— Ходатайство принимается, — и пожал ей руку.
Она направилась к выходу из бара, однако Бадди окликнул ее:
— Послушай, Пеп.
Она обернулась:
— Что?
— «Верховный суд». Отличный получился бы сериал.
— «Сидят девять старых пердунов в мантиях и перебрасываются записками»? Не знаю, — улыбнулась Пеппер. — По-моему, это несколько скучновато.
Глава 31
— Вы уверены, что вам это будет по силам? — спросил президент Вандердамп.
Сквозь высокие двустворчатые окна в Овальный кабинет пробивался скудный свет зимнего утра. Грейдон заглянул сюда по пути в Верховный суд — на прения сторон по делу «Митчелл против Вандердампа». Выглядел он, надевший для появления в суде сшитый в Лондоне костюм, великолепно, однако президент заметил на лице старика признаки усталости. Глаза, обычно ярко-синие, казались сегодня блеклыми, водянистыми. Грейдон сутулился и то и дело промокал нос платком с вышитой монограммой.
— Нет, не уверен, — ответил Грейдон, — но теперь уже ничего не поделаешь. Alea jacta est. [108]
Президент улыбнулся:
— Приберегите латынь для суда. Там она вам понадобится.
— Я все тужился, вспоминая, когда в последний раз выступал в нем, и тут на помощь мне пришла статья в «Пост». «Последняя битва Кленнденнинна». Я предпочел бы «Возвращение короля» или что-нибудь еще более царственное. Во всяком случае, менее отдающее генералом Кастером. Ну хорошо, мне нужно еще раз пересмотреть мои заметки и уложить что-нибудь в желудок. Знаете, — подробность неприятная, но уместная, — когда я впервые выступал в Верховном суде, меня вырвало. Не во время прений, слава богу. Ладно, Дональд, вы не собираетесь пожелать мне удачи?
— Не знаю, — ответил президент. — А мы действительно хотимпобедить в этой битве?
— Я понимаю, о чем вы думаете. Однако оставить республику в руках Декстера Митчелла?
— Вы правы. Удачи.
— Вы читали в газете, — спросил Грейдон, — о той женщине, сеньорите Ча-Ча-Ча, или как ее? И о чем он только думал? Хотя нам это сильно на руку. Так вот, я считаю, что мы хотимпобедить в этой битве и не позволить Декстеру Митчеллу протянуть лапы к ядерной кнопке.
— Спасибо, старый друг.
— Не за что, не за что. Прибирать грязь, которую вы разводили, для меня было честью. Но пообещайте, что, если вы и вправдудобьетесь второго срока, то звонить мне больше не будете.
Если говорить о «пиаре», неделя эта была для «команды Митчелла» далеко не самой лучшей. Рамона, как ни улещивал ее Благгер Форкморган, быстро учуяла, что в воздухе повеяло запахом дохлой raton [109]и проделала то, что грозилась проделать: рассказала о своих печалях по национальному телевидению.
— Рамона, — спросил у нее интервьюер, — правда ли, что Декстер Митчелл просил вас выйти за него замуж?
— Многораз, — ответила Рамона, выглядевшая подозрительно целомудренной в платье от Марка Якобса, выглядевшем, в свой черед, так, точно его сшили для выпускного вечера в монастырской школе. — Многораз. Один раз, когда он победил на завещании в Айове…
— На совещании.
— Ну да. Потом после первичных выборов в Нью-Гэмпшире. И после первичных выборов в Южной Каролине. После каждой его победы на первичных выборах он говорит мне: «Рамона, я развожусь с женой, чтобы сделать тебя Primera Dama».
— Первой леди. Это ведь ее роль вы с таким блеском сыграли в «Пресоше»?
Рамона промокнула глаза «клинексом» — на экране это выглядело просто потрясающе.
— Я обязан спросить у вас, Рамона, — почему вы рассказываете нам об этом именно сейчас?
— Потому что Декстер Митчелл ужасныйчеловек, и он никогдане должен быть президентом Соединенных Штатов. Я так люблю эту страну. Знаете?
Декстер наблюдал, если так можно выразиться, за этим абсурдным спектаклем, сидя с закрытыми глазами в обществе помрачневших членов «команды Митчелла» — в номере отеля «Хэй-Адамс», приобретшем в последние дни сходство с подземным военным бункером, — даром что находился он на восьмом этаже.
Сенсационные откровения Рамоны не способствовали росту послевыборных показателей популярности Декстера, которые, стоило только президенту Вандердампу публично заявить о своем желании уйти в отставку, — то был его «лучший час», так это теперь называлось, к великому раздражению Декстера, — перешли в состояние свободного падения. Однако дело «Митчелл против Вандердампа» было принято к рассмотрению, и Декстер, появившись перед телекамерами, мужественно объявил о своем намерении идти до конца, назвав это, отчасти двусмысленно, «единственным честным курсом». Между тем, в Благгере Форкморгане уже взыграли воинственные инстинкты, а что касается изъявлений любви — или ненависти — мисс Альвилар, на справедливости доводов его клиента они никак не сказывались, и потому Форкморган, покивав всем на прощание, взял щит, препоясался мечом, взгромоздился на боевого коня и поскакал на поле брани.
108
Снова латынь. «Жребий брошен». Цезарь, как уверяют, произнес эти слова, перейдя Рубикон. (Прим. авт.)
109
«Крыса» по-испански. (Прим. авт.)