Записки майора Томпсона. Некий господин Бло - Данинос Пьер (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗

— Только обязательно наденьте шорты… Ракис терпеть не может всякие церемонии!

И мы отправились туда в шортах, захватив в небольшом чемоданчике лишь кое-какие туалетные принадлежности и легкие костюмы.

И вот в таком одеянии прогуливаемся мы утром с Терезой по палубе. Еще очень рано. Почти все спят; на палубе лишь один молодой человек, на остроумные шутки которого я обратил внимание еще накануне во время коктейля. Он подходит к нам, заговаривает:

— Должно быть, завтракать мы будем у леди Керрингтон, на острове, поблизости…

— Вот как? — удивляюсь я. — А я полагал, что мы совершим небольшую прогулку по морю… [196] Тогда, вероятно, нам следовало бы вернуться в отель переодеться.

— Не смею давать вам советов, — откликается сей молодой человек, иронически поглядывая на нас. — Но думаю, что следовало бы… Леди Керрингтон придает очень большое значение туалету. А потом там всегда кого-нибудь встретишь… Кажется, там будут супруги Годре… вы знакомы с Годре?

— Годре… Годре… — повторяю я, делая вид, что стараюсь припомнить.

И тогда Тереза, побуждаемая не то светским тщеславием, не то одним из своих новых комплексов, восклицает:

— Ну, конечно же, Поль… Помнишь… Годре… Ты всегда рассказываешь о нем после «Авто» (это одна из ее новых маний: она хочет, чтобы я вступил в клуб автомобилистов, ей кажется, что это «звучит», и она говорит так, словно я уже стал членом клуба). Ну, конечно же, дорогой мой, муж прекрасно его знает!..

Непродолжительное молчание. Затем молодой человек разражается смехом, смехом, исполненным самой язвительной насмешки.

— Странно! — замечает он, слегка растягивая слова, — это же мой консьерж!

Тереза засмеялась, следом за ней засмеялся и я, но смех получился неестественный, натянутый; от такого смеха судорогой сводит челюсти.

Никогда я не оказывался в более глупом положении. Я сразу почувствовал, что вся эта история, за которую нам наверняка придется расплачиваться, через несколько часов станет притчей во языцех всего пляжа. «Вы слышали, что еще отмочили эти Бло? Джеймс сказал им, что мсье Годре будет на завтраке у леди Керрингтон. А это его консьерж! Ха-ха-ха!»

Тереза сослалась на недомогание, и мы сошли на берег, не оборачиваясь. Это было хорошим уроком. Если бы он только мог ее исцелить! Но маловероятно. Когда вирус светской жизни проникает вам в кровь… смешное уже вас не убивает.

Пытка визитами не прекращается. И, несмотря на постоянную тренировку, я чувствую себя в гостях все более и более неуютно. Во-первых, вся эта процедура представлений:

— Мсье Саркан-Павелин… мсье Бло!.. Пойдемте, мсье Бло… я хочу вас представить Орлан де Сен-Грабан… Мсье Бло… Мадам де Сен-Грабан!

Рядом с этими громкими двойными фамилиями, которые звучат, как марки старых, всемирно известных вин, и за которыми, словно в тумане, проступают гектары наследственных владений и замки с крепостными стенами, моя односложная фамилия звучит довольно нелепо. Дешевое местное винцо, случайно попавшее на одну полку с прославленными кло-вожо и о-брион, камнем идет ко дну в океане знати.

— Я вас представлю ван Клиффам. Они просто сгорают от нетерпения познакомиться с вами!

И вот меня уже тащат в другой конец гостиной. Меня представляют, и я отхожу в сторону. Иногда до меня доносится: «Он просто чудо!» — сказанное таким тоном, каким говорят: «Ну и недотепа!», или «Ну и физиономия!» И я думаю, что завтра еще добрая сотня людей начнет перемывать мне косточки. «Знаешь, кого я встретил вчера у Бримонов?.. Бло… Ну… того самого типа, которого провозгласили Средним Французом № 1. Невероятно!.. Как тебе сказать? Можешь представить, что это такое…»

Если бы дело ограничивалось одной лишь церемонией представления! Но весь этот шум и гам, как в большом птичнике. Не знаю, какой след оставит в истории наш век, но пока он производит много шума, куда больше, чем все предыдущие. Если правда, что шум убивает, то мне уже давно бы следовало оказаться на том свете. Но он не всех убивает. Я готов поклясться, что некоторым он, напротив, помогает жить. Доказательство — вкусы всех этих господ, которые не выносят толчеи в метро, но которые обожают эту самую толчею во всяких людных заведениях, где она высоко ценится как особая атмосфера (мне нравится бывать в ночных кабачках хотя бы потому, что одно посещение на год излечивает меня от желания вновь побывать там). У меня, если можно так выразиться, застрял в ушах метод изучения моей дочерью текстов Тацита или Саллюстия, которые она не могла усвоить без музыкального аккомпанемента «калипсо» Белафонте или рок-н-ролла Джонни Рея. Это звучит приблизительно так: Majores nostri… I love you, darling… patres conscripti… you sweetheart… neque consilii… poum dgidgi, dgidgi!.. neque audaciae… oh baby!.. [197] Сенека под соусом из рок-н-ролла не входил в школьные программы моего детства. Вероятно, это объясняется тем, что она живет в другое время и принадлежит к другому полу.

Среди всех этих громоподобных новшеств, медленно убивающих меня ударами своих децибел, коктейль — одно из наиболее губительных. Другие люди, вероятно, созданы иначе, чем я, поскольку с особым увлечением они говорят именно тогда, когда не в силах расслышать друг друга.

И наконец, моя полная непригодность к долгому стоянию. Я никогда не смогу, держа в руках стакан и сандвич, чувствовать себя непринужденно, улыбаться, острить, быстро переносить тяжесть своего тела с ноги на ногу и, завладев вниманием нескольких собеседников, разглагольствовать о Пикассо, о додекафонической музыке, летающих тарелках и лейкемии. Как ярмарочный паяц, я лишь стараюсь сохранить равновесие и уловить в этом оглушительном шуме смысл того, что мне кричит мой собеседник. Но если говорить откровенно, я в такой же степени непригоден и к длительному сидению на обедах, во время которых через определенные интервалы нужно раскачиваться справа налево. Эти раскачивания справа налево и обратно, искусное балансирование беседой между двумя дамами, перемежающейся изысканными блюдами, являются для меня изнурительной светской акробатикой. Во-первых, надо найти тему для разговора. Самое мучительное — это старт: первая фраза. Обычно я лишь с трудом могу выдавить из себя: «Вы часто выезжали последнее время?..», «Видели ли вы балетную труппу Маркиза?..», «Как нам не везет с погодой», но это представляется мне таким ненужным и бессмысленным, что я предпочитаю молчать. В этом моя ошибка. Пока я раздумываю, у меня окончательно пропадает всякое желание вступить в разговор, я начинаю жалеть, что упустил время. Мое собственное молчание парализует меня. Я впадаю в оцепенение. Моих дам тем временем уже вовлекли в беседу их ближайшие соседи, и я остаюсь наедине со своей тарелкой.

Иногда я набираюсь храбрости и через силу бормочу несколько нелепых слов, которых едва хватает, чтобы разбить лед молчания. И тогда, позабыв о законах светской эквилибристики, я всеми силами стараюсь не нарушить контакта с той из соседок, с которой я отважился заговорить, хотя и терзаюсь угрызениями совести из-за того, что приходится игнорировать другую. Мне и без того не по себе, но от сознания, что я заставляю скучать свою даму, тоска моя еще больше возрастает. Надо сказать, что позабытая мной соседка не всегда остается пассивной. Однажды меня призвала к порядку дама, которая, хоть я и видел ее впервые, действовала весьма решительно. Так как я, на ее взгляд, уделял слишком много внимания своей соседке слева, она вдруг спросила меня:

— Скажите, дорогой мсье Бло, а вам знакомы правила правостороннего движения?

Я бы дорого дал, чтобы избежать подобных сцен! Но Тереза ненасытна.

— Если бы я послушалась тебя, — не уступает она, — мы бы никогда нигде не бывали и никого бы не принимали у себя!

Не спорю. Меня это вполне устроило бы. Я в одинаковой степени не люблю званые обеды как у других, так и у себя. Но, как говорит Тереза, «надо у себя принимать». И мы приглашаем к себе скучать людей, у которых сами скучали месяц назад.