Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения - Абгарян Наринэ Юрьевна (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
– Сара, готовь этот твой слоеный кугель с мясом, есть невозможно, но хрен с ним, пусть будет! – рокочет Амбо.
– Да ты первый его съешь и пальцы проглотишь! – откликается Сара и, споро отщипывая от сухого лаваша мелкую труху, приступает к готовке. Бабушка Сара в плане гостеприимства мужу не уступает, ее хлебом не корми, дай только чего-нибудь вкусненького для подневольного гостя приготовить!
– Амбо-джан, – пытается сопротивляться несдержанный на приветствие человек, – я просто мимо проходил, на работу опаздываю.
– Ты меня вроде как обидеть хочешь? – выпрямляется Амбо и сдвигает на затылок головной убор – в любое время года он ходит в большой, выгоревшей от солнца шляпе с засборенными от дождей полями и лишь в самую жару заменяет ее старой отцовской парусиновой буденновкой.
– Ну что ты такое говоришь, никто тебя и не думал обижать!
– Вот и усаживайся за стол, раз обижать не хочешь. – И, подхватив упирающегося гостя под локоток, Амбо волочет его в дом. – Сара, неси картофельные оладьи, пусть человек с дороги перекусит, пока шашлык жарится.
– С какой дороги, я только что из дома вышел! – пытается оказать сопротивление гость. – Яичницу из пяти яиц съел, двумя чашками крепкого сладкого чая запил!
– Ничего не знаю, садись, сейчас все будет.
Самое страшное в деде Амбо не его гипертрофированное гостеприимство и даже не желание закормить гостя до беспамятства. Самое страшное в деде Амбо – это его маниакальное стремление в любом знаменитом человеке найти хоть крупицу армянской крови. Бабушка Сара его так и называет – армянский маньяк. В своем непотопляемом патриотизме дед Амбо дошел до ручки – штудирует энциклопедии и прочие источники знаний в надежде найти подтверждение своей теории «сначала были армяне и только потом – свет», заметив в ФИО какой-нибудь известности характерное окончание – ян или – янц, надувается, как индюк, да так и ходит по дому, гордо выпятив грудь. Мол, знай наших! Не одобряет Шарля Азнавура и Сильви Вардан за то, что они «офранцузили» свои армянские фамилии, победно вздрагивает, услышав имена Себастьян или Валерьян (!), резко осуждает Эмиля Лотяну за ненужное – у (чем его Лотян не устраивал?). На попытки бабушка Сары втолковать ему, что Эмиль Лотяну – представитель совсем другой, не менее симпатичной национальности, дед Амбо раздраженно водит плечом:
– Что ты понимаешь в армянах, женщина!
Однажды, обманным путем заманив к себе приехавшего на неделю погостить у дочки украинского свата соседей, устроил дебаты на тему «кем являются по национальности люди с фамилией Касьян».
– Та забирай их всех себе! – махнул рукой сват, быстро вычислив, на какую несокрушимую твердолобость он натолкнулся.
24 апреля Паравакар предусмотрительно вымирает. Чтобы не нарываться. Потому что в этот день дед Амбо с раннего утра сильно не в духе, ходит по дому обмотанный патронташем, периодически выскакивает на веранду и сыплет ругательствами в гипотетическую сторону турецкой границы.
– Шелудивые собаки! – потрясая кулаками в воздухе, грохочет дед Амбо. – Не сомневайтесь, возмездие еще настигнет вас, и я тогда плюну в ваши трусливые души вот таким плевком!
И, могуче харкнув за порог, уходит в дом.
Каждый раз, когда приходит пора наведаться к Ицхаковым, у дяди Миши сильно портится настроение.
– Юра, будь человеком, поехали с нами! Я один этого не вынесу! – просит он моего папу.
– Миша, ты знаешь, я тебя всегда поддержу. Но к Амбо не поеду. У меня нервная система расшатана, я еще с той поездки не отошел!
В прошлом году мы тоже поехали к Ицхаковым – знакомиться с Маниной паравакарской родней. По возвращении папа три дня дымился ушами – никак не мог отойти от дебатов с дедом Амбо.
– Я ему говорю – не дури и не срамись, – грохотал он. – Д’Артаньян никакого отношения к нам не имеет! А он говорит – позор тебе, Юрик, от своих отрекаешься!
– Юра, ну чего ты кипятишься, нервы побереги, – успокаивала его мама.
– Убери валерьянку, женщина, я в порядке!
– Глаза красные!
– Глаза от возмущения красные. Когда мне говорят: «Юрик, ты позор всех армян, ты даже не знаешь, что Д’Артаньян – наша национальная гордость», – как я могу реагировать? Я не только глазами краснею…
– Но и попой. Как макака!
– Женщина!
Визит к Ицхаковым в этом году прошел в традиционно напряженной, но хлебосольной обстановке.
– На столе всего было много, – рассказывала мне шепотом Манька на уроке сольфеджио, прикрывшись от всевидящего ока Серго Михайловича нотной тетрадкой, – и мяса, и курицы, и разных других едов… еды. Бабушка Сара приготовила такое блюдо, название смешное, типа башмак. Но не башмак. Не вспомню, как правильно называется.
– Блюдо на башмак похоже? – волновалась я.
– Нет. На замазку. Из рыбы и всякой другой ерунды. Но вкусно. Правда, я есть не стала, я шашлыка поела. А Ба почти весь этот башмак скушала. Намажет на хлеб масла, ест и нахваливает. Мол – такой башмак только моя мама умела готовить, больше никто. А бабушка Сара сидела вся из себя довольная, аж с красными щеками.
– А чего с красными щеками? Диатез?
– Нарка! Ну ты ваще дурочка! Какой диатез?! От радости она сидела с красными щеками!
– А-а-а-а!
– Ну!
– А дед Амбо чего?
– С папой спорил.
– Опять?!
– Угум.
– Теперь о чем?
– О том же. Например – что мама у Суворова армянка, и оттого он великий полководец.
– А дядя Миша чего?
– Обхватывал руками голову и стонал.
– Бедный.
– Ага. А еще знаешь чего мне дед Амбо сказал? Посадил меня на колени и говорит: ты у меня на четверть армянка. Притом на лучшую свою четверть, поняла? Помни об этом и никогда не забывай.
– А ты чего?
– Я его крепко обняла, расцеловала и говорю: дед Амбо, не волнуйся, я всегда буду об этом помнить. Но Ба ничего про эту лучшую четверть говорить не буду. А то мало ли.
Манька вздохнула, села прямо, пригладила ладошками складки на юбке, сложила ладони на коленях, окинула себя критичным взглядом. Покосилась в мою сторону и шепнула уголком рта:
– Осталось вычислить, где эта четверть у меня находится.
– Зачем?
– Ну, чтобы не путать с остальными. Я ж говорю – а то мало ли!
Глава 14
Манюня выходит на променад по крышам, или Крысотерапия бабушки Забел
Из чего делают этот шифер – непонятно. Из картона, наверное, делают. Хотела бы я прожечь выразительным взглядом того, кто придумал делать шифер из картона. Прямо насквозь хотела бы прожечь. Или даже покрутить ему пальцем у виска. Это надо было додуматься делать шифер из такого хрупкого материала, что даже прыгать по нему без происшествий нельзя!
Главное – я же не специально! Я неуклюжая и, честно говоря, большая трусиха. Если бы не Манька с Каринкой, моя жизнь была бы скучной и однообразной пыткой – утром школа, днем музыкалка, вечером уроки. Ужас! Хорошо, что мне повезло с девочками. С Манькой и Каринкой некогда скучать, с ними, что дома, что на улице, что в пионерлагере, не жизнь, а сплошное испытание на прочность.
Взобраться на крышу предложила Маринка из тридцать восьмой – еще один залог моих шебутных будней. Как всегда, все завертелось с пустяка. Мы просто ходили по двору и обсуждали способы реанимации старой, изжеванной в хлопья жвачки. Наилучшим методом единогласно признали реанимацию с помощью обложки. Берется обычная тетрадь в двенадцать листов, отрывается от обложки кусочек размером в почтовую марку и энергично разжевывается вместе со старой и уже невкусной жвачкой. Бумага придает жвачке эластичность и нежный зеленый (или жёлтый, смотря какая вам попалась обложка) колер. Легенда гласит, что благодаря такому нехитрому способу восьмой «А» Бердской средней школы № 3 целый месяц жевал одну жвачку, передавая ее по эстафете друг другу с интервалом в пятнадцать минут. Вкус возрожденной к жизни жевательной резинки особых изменений не претерпевает, только приобретает дополнительный безнадежный и бездарный оттенок. Но второе дыхание у жвачки открывается. Продержавшись еще какое-то время, она падает смертью храбрых. Безвозвратно. А так как толкового метода повторной реанимации мы еще не придумали, то находимся в постоянном поиске. На днях, например, добавили в почившую в бозе апельсиновую жвачку парафин. Чтобы не вызывать ненужных подозрений у взрослых, мы не стали отпиливать кусочек от свечи, просто соскребли с боков застывшие капельки и осторожно сжевали с останками жвачки. Получилась противная на вкус и по консистенции гадостная гадость. Никогда не добавляйте в старую жвачку парафин, вот вам мой наказ. И пластилин не добавляйте, толку ноль и вкус бензиновый.
