Дева в беде - Вудхаус Пэлем Грэнвил (лучшие книги .TXT) 📗
Глава XVII
Вопреки широко распространенному мнению, дар скрывать свои чувства от постороннего взгляда — не плод новейшей цивилизации. Задолго до того, как мы родились или даже замышлялись, существовал некий мальчик, получивший широкую известность в журналистских кругах Спарты, который преуспел в этом настолько, что позволил лисенку выгрызть свой нежный живот, не давая неприятным ощущениям, неизбежно сопровождающим такие события, отразиться на своем лице и помешать непринужденной беседе. Историки передают нам, что даже на поздних стадиях этой трапезы светский мальчуган оставался душой компании. Но хотя и можно сказать, что этим подвигом бн установил рекорд, никогда и никем не побитый, несомненно и то, что и в нынешние времена кое-кто изо дня в день являет недурные чудеса самообладания. В ряду качеств, присущих только человеку (а не другим, низкоорганизованным животным), это резче всего отличает нас от прочих тварей.
Животные мало озабочены тем, как они выглядят со стороны. Посмотрите на Быка Бертрама, когда дела идут не так, как ему хотелось бы. Он бьет копытом. Он ревет. Он роет землю. Он закидывает голову и мычит. Он расстроен, и ему нет дела до того, кто об этом узнаем. Примеры можно умножить. Внедрите часть заряда в периферийную секцию Тифа Томаса и понаблюдайте за эффектом. Раздразните Осу Оливию, уколите сзади Медведицу Молли. Нет такого животного, у которого имелось бы хоть рудиментарное понятие о приличиях; именно это, а не что-либо другое, должно наполнять нас гордостью за то, что мы, люди, находимся на более высокой ступени развития.
Несколько дней после посещения лорда Маршмортона выдержка обитателей замка подвергалась суровым испытаниям, и мы с удовольствием заметим, что все, как один, вышли из него с честью. Широкая общественность, представленная дядюшками, кузинами и тетушками, слетевшимися, чтобы помочь лорду Бэлферу отпраздновать совершеннолетие и представления не имела о том, что за невозмутимым фасадом у полдюжины постоянно встречаемых ими людей вскипают бурные страсти.
Лорд Бэлфер, например, хотя и болезненно прихрамывал, никак не проявлял той неистовой ярости, которая снижала его вес на сотни граммов в день. Его дядюшка Фрэнсис, епископ, прижав его в саду и проповедуя о Невоздержанности (ибо дядя Фрэнсис, как и тысячи других, прочитав в газетах отчет о столкновении с полицейскими и последующем аресте, a priori счел, что они явились результатом алкогольного опьянения), епископ этот нимало не догадывался о том, какой вулкан бушует в груди племянника. Более того, он вынес из беседы уверенность в том, что мальчик выслушал его со вниманием и должным раскаянием и еще не все потеряно, если только он не будет поддаваться искусу. Откуда было ему знать, что если бы не светские условности — а они осуждают убийство епископов, — Перси с удовольствием задушил бы его голыми руками и попрал бы останки ногой.
Случай лорда Бэлфера, пожалуй, самый трудный, поскольку он относился к себе с крайней серьезностью и был не из тех, кто может находить юмор даже в собственных неудачах; но и его сестра Мод тоже испытывала душевные треволнения. У нее все складывалось плохо. Всего лишь какая-то миля отделяла ее от Джорджа, единственного связующего звена между нею и Раймондом, но так густо была эта миля утыкана препятствиями и опасностями, что ее спокойно можно было считать нейтральной полосой. После того случая, когда лорд Маршмортон спутал ее планы и помешал ей войти, дважды пыталась она сходить туда снова, и оба раза какая-нибудь чепуха, какое-нибудь досадное недоразумение вставало на ее пути. Один раз тетя Августа пожелала сопровождать ее в «милой дальней прогулке», а во второй раз, когда она была уже в сотне ярдов от цели, неизвестно откуда выскочил родственник и навязал ей свое невыносимое общество.
Потерпев такое поражение в лобовой атаке, она прибегла к запасной тактике — написала Джорджу записку, где в хороших, честных выражениях объясняла все и просила о помощи его, человека, доказавшего свою рыцарскую доблесть. Это заняло у нее добрую часть дня, ибо писать было нелегко' и все понапрасну. Она отдала записку Альберту, чтобы он доставил ее Джорджу, но Альберт вернулся с пустыми руками.
— Он сказал, ответа не будет м'леди.
— Не будет? Должен быть!
— Не будет, м'леди. Сам сказал, — упрямо твердила черная душа, уничтожившая письмо через две минуты, не потрудившись даже прочесть его. Ох, непрост, ох, опасен, ох, подл подросток, сражающийся за победу и только за победу! В кармане у него — билет с надписью «Реджи Бинг», в безжалостном сердце — твердая решимость предоставлять свое бесценное содействие Реджи Бингу и никому другому.
Мод ничего не понимала. Вернее сказать, она решительно отказывалась принять единственное объяснение. Черным по белому написала она Джорджу, прося его поехать в Лондон, найти Джеффри и сыграть роль пересыльного пункта для писем между ними. Она с самого начала чувствовала, что с такой просьбой надо обращаться лично, а не в письме, но ведь трудно поверить, чтобы Джордж, так много претерпевший за нее, да и поселившийся здесь, чтобы быть ей полезным, холодно отказал ей, не сказав ни слова в ответ! Но что еще оставалось думать? Она была совсем одинока во враждебном мире.
И все же, несмотря на это, с гостями она держалась светло и беззаботно. Никто и не заподозрил, что жизнь ее — не сплошное солнечное сияние.
Альберт (и я рад сообщить об этом) чувствовал себя ужасно. Маленькое чудовище испытывало адские муки. Он буквально забрасывал Реджи Бинга анонимными «Советами безнадежно влюбленному», роскошным материалом из еженедельных газет, целые горы которых скапливались в комнате сентиментальной домоправительницы, — и все без толку. Каждый день, а то и по два, по три раза оставлял он на туалетном столике преисполненные глубокого смысла записочки, близкие той, что он оставил там в ночь после бала, но по своему воздействию на адресата они значили не больше, чем простые клочки бумаги.
Изысканнейшие цитаты из таких выдающихся писателей, как Тетя Шарлотта, автор «Незабудки», или доктор Амур, эксперт человеческих сердец («Домашняя воркотня»), преподносились бесплодно. Насколько Альберт мог судить — а он был из тех мальчиков которые могут судить обо всем в радиусе нескольких миль, — Реджи положительно избегал общества Мод. И это после бесценного урока доктора Амура: «Ищи ее общества при всяком удобном случае» или максимы от Тети Шарлотты: «Соискатель часто добивается благосклонности своей дамы, если он настойчив. (Альберт написал „настырен“, но смысл — тот же) и становится незаменимым, постоянно оказывая мелкие знаки внимания». Нисколько не становясь незаменимым и не оказывая мелких знаков внимания, Реджи, к жестокому разочарованию своего помощника, проводил большую часть времени с Алисой. Трижды мутило Альберта при виде своего протеже с девицей Фарадей — один раз в лодке на пруду и дважды в сером автомобиле. Этого достаточно, чтобы разбить мальчишеское сердце, и уж во всяком случае, чтобы начисто отбить аппетит — что, рад сообщить, отнесли в людской на счет недавних злоупотреблений. Горький миг пережил он, когда Кеггс, дворецкий, обозвал его прожорливым поросенком и выразил надежду, что впредь он не будет круглые сутки набивать себе брюхо крадеными пирогами.
