Байки на бис - Дуров Лев Константинович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Ноги ухватом
– Эх, Константиныч! – сказал мне мужик из массовки. – Я ведь тоже сызмальства-то хотел в артисты податься. Да вот ноги у меня ухватом, да и буквы я не все выговариваю. Меня еще в школе учитель срамил: «Почему ты говоришь «хворточка», а не «форточка»?» А я ему: «Потому что я ту букву не выговариваю». А он мне: «А что же ты вместо «хватит» говоришь «фатит»? И смех и грех! Я уж и лечился – целых десять лет. Семь из них – в тюрьме. Ни хрена! Слышь, Константиныч, а может, ты знаешь, что нужно делать, чтобы был хороший дефект речи? А как можно исправить неправильные черты ног? Да хрен с ним – теперь уже поздно… Да и семья. У меня есть жена, если можно так выразиться. Все хорошо. Пьяницей я никогда не был и не буду, лучше сдохну. И профессия у меня хорошая: сутки работаю – двое дома… А все-таки обидно. Жизнь прошла. И почему мать не родила меня скотиной? Давно бы зарезали…
Как я был счастливым
Однажды, еще в пору моей молодости меня встретил на улице один пожилой писатель и спрашивает: «Левочка, как дела?» – «Нормально». А он как затопал ногами, как закричал: «Как вам не стыдно! Вы в жизни вытащили такой счастливый билет. Работаете в театре, играете такие роли! Вы должны были сказать мне: «Я счастлив!». А вы? Вам не стыдно?» – и убежал в праведном гневе прочь… Я тогда растерялся. Но тем не менее жизнерадостнее и счастливее после этого не стал. Каким был, таким и остался: в меру весёлым, в меру задумчивым. Видимо, на роду мне написано быть Трагическим Клоуном.
«Пусть гуляют!»
С Леней Филатовым мы очень дружили. Грандиозный был артист, а в Театре на Таганке не прижился потому, что Любимову нужны были актеры-шпингалеты. Они были грандиозные шпингалеты, но всегда запоминались великие сцены, но никогда не великие роли… А Леня выпадал из этой обоймы. О его чувстве юмора вы знаете, это и по его литературным работам можно судить. Но вы не знаете о его независимости, упрямстве… У него инсульт, инфаркт, донорская почка, мы с Качаном заехали к нему в гости, сидим три часа, а он лежит и курит – одну за одной, одну за одной, сигарету от сигареты прикуривает… Я говорю: «Леня, а чего ты дома сидишь, тебе же врачи разрешили гулять». А он в ответ: «Вот пусть и гуляют!»
О погоде
Когда Володя Машков собрался снимать новогоднюю мелодраму «Сирота казанская», в Сергиевом Посаде, где проходили съемки, накануне растаял весь снег.
Производство картины могло задержаться на целый сезон. А нужно было закончить к Новому году. Решили завезти искусственные белые хлопья, а поезд, на котором уезжали отцы героини, покрасить в белый цвет. Когда мы выехали с Машковым из Москвы, я сказал, что снимем все за один день. Не успел закончить фразу, как увидел в небе белые мухи. Сначала это были отдельные снежинки, потом разыгралась настоящая пурга. На радостях мы все поднялись в шесть утра, начали снимать. А снег все не прекращался. Пришлось закрывать камеры фанерой, актрис кутать в шубы и отпаивать горячим чаем. Холод был чудовищный. Но мы все отсняли.
На следующее утро просыпаемся, а земля снова черная. Всю ночь лил дождь. Оказалось, что я могу привозить не только хорошую погоду.
Куравлев, которого мы не знаем
У нас с Сашей Михайловым был смешной случай в аэропорту, когда нам Леня Куравлев… ноги целовал. Он у нас в самолете пиво «увел» – ну и решили с ним поквитаться. Леня к нам подходит в окружении грузинских поклонников, а мы ему: «Иди отсюда, мы тебя не знаем!» Грузины не понимают, в чем дело: Куравлев – такой знаменитый артист, и вдруг его не знают. Но Леня не растерялся и замечательно нам подыграл. Он рухнул на пол и пополз к нам на коленках с криком: «Ребята, простите!» – а сам нам ноги целует. Что с грузинами было, вы и представить себе не можете.
Какой институт окончил Куравлёв?
А еще на каких-то съемках я Куравлева все пытал, какой он институт окончил: «ВГИК? Странно, вроде там учат нормально. А учителя кто были? Бибиков с Пыжовой? Странно, хорошие вроде педагоги!» Вдобавок я всю группу подговорил, и все лезли к Лене с теми же вопросами. Он в конце концов от любого, кто подходил, заранее в ужасе отмахивался: «Да ВГИК я кончал, ВГИК, отстаньте только!»
С вывертом
Как-то мы с Леней Куравлевым пришли проведать заболевшего Борю Беленького, «отца» премии «Хрустальная Турандот». Понятно, выпили водки, и я между прочих разговоров стал рассказывать, как студентом замечательно «показывал» животных. «Hи в жисть не поверю, – подзуживал меня Куравлев, – такой серьезный артист, худрук театра!» Я тут же плюхнулся на ковер и стал показывать тигра. Катался, выгибался…
В это время теща Беленького внесла очередную закусочку. И ушла молча. А уж после сказала Боре: «Не люблю я твоих… артистов этих. Нормальный человек напьется и лежит. А этот – с вы-ы-вер-том!»
«Привет!» под трусами
Однажды я здорово пошутил. В спектакле «Весельчаки», по ходу действия медсестра-негритянка должна была сделать мне укол.
Я лег на топчан, снял трусы, а на заднице у меня было написано йодом: «Привет!». Партнерша не дрогнула, и только потом зашла в гримерку и поблагодарила. Так что мой розыгрыш тоже не получился.
Но все равно: пустячок, а приятно.
Спасибо предкам
Вот со мной в Латвии случилась история. Русских в Прибалтике, как известно, считают оккупантами. А мы снимали кино. И однажды на съемочную площадку заявились крепкие поддатые ребята. И как поперли на нашу бригаду. Я не мог не вмешаться. «Слушайте, – спрашиваю их, – у меня есть автомат? Нет? Что вы прете?! Я приехал снимать кино! Я приехал к вам в гости! А если вы имеете претензии к русским, скажите спасибо своим прадедушкам!» Здоровяки опешили: «При чем тут прадедушки?» А я свое: «Да-да, прадедушкам, тем самым латышским стрелкам, которые буквально спасли советскую власть от разгрома. Что вы ко мне цепляетесь, когда во всем виноваты латышские стрелки – ваши прадедушки». Ребята вначале жутко растерялись, потом расхохотались. Потом стали нашими друзьями.
Искушения
Одна пышнотелая вдовушка в цветущих годах – кровь с молоком, которая снималась у нас в массовке, решила мне исповедаться. Почему мне? А Бог ее знает!
Может, решила, что я самый серьезный человек из всей труппы.
– Вот, Константиныч, – начала она со вздохом, – ты только не смейся, я сурьезно. После смерти Ванечки моего, который вот уж как год утоп, царствие ему небесное, повадился ко мне нечистый…
– Черт, что ли? – попытался я уточнить.
– Чур тебя! – замахала руками вдовушка. – И не поминай это поганое имя… Ну этот… с рогами, с копытами… и с хвостом…
– А-а! – притворился я дурачком. – Козел, что ли?
– Да нет! Серой воняет… Ага?
– Ага, – сказал я.
– Понял? Только когда он искушает, не в своем обличье появляется. Впервой появился в обличье солдата. У нас тут военная часть стояла, так он будто бы оттуда. Три ночи подряд приходил. Мучил меня, спать не давал. Потом я окропила все углы в избе святой водой, и он пропал. А тут мне сказали, что и часть эту военную куда-то перевели. Одно к одному… И вслед свеклу надо было убирать с полей. Прислали нам в помощь студентов с городу. Так этот, который с хвостом, принял обличье студента. Славный такой студент, только заморенный больно. И вот, веришь ли, знаю, что нечистый, а прогнать не могу – язык будто одеревенел. Видно, сила в нем была такая, что моя пересилить ее не могла. Потом студенты уехали, и нечистый будто растворился… В печника еще как-то обратился. Но тот вроде привиделся, да наутро и сгинул… – она горестно покачала головой и вдруг с какой-то тайной надеждой спросила: – Слышь, Константиныч, а случаем нечистый не может принять обличье артиста?
