Байки офицерского кафе - Козлов Сергей Владиславович (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Золкин Олег Геннадиевич весьма любил не только хорошо и на халяву выпить, но и вкусно поесть. Как-то раз я, зная быт холостяка, решил пригласить его домой на ужин. Было это в самом начале нашей совместной службы в Крыму, и ЗОГ не успел еще как следует запятнать свою репутацию. Собеседник он был весьма интересный, и я думал, что моей беременной супруге не помешает провести вечерок в веселой компании. Машка приготовила неплохой ужин, а мы принесли с собой «граммулечку», так Золкин называл водочную бутылку емкостью семьсот граммов. Вечер действительно получился довольно веселым.
Золкин был в ударе и в довершение ко всему, поднимая рюмку, говорил: «Ну, Маша, за тебя!». Машка сначала с радостью принимала здравицы в свою честь, но когда это случилось в четвертый раз (исключением был лишь третий тост), она возмутилась и сказала: «Олег, что вы все за меня да за меня? Выпейте еще за что-нибудь». На что захмелевший Золкин честно сказал: «Маш, нам все равно за что пить, а тебе приятно».
Наверное, излишне говорить, насколько Золкин был никчемным офицером. Однако на первых порах молодой и рьяный начальник штаба несколько раз пытался заставить его хоть каким-то образом быть полезным части, в которой тот служил. Золкин же всякий раз уклонялся от исполнения каких-либо заданий. В конце концов, НШ попытался поговорить с ним более жестко и принципиально. В конце пламенной речи, обличающей бездельника Золкина, НШ опрометчиво упрекнул его в неисполнении своих служебных обязанностей.
До этого Золкин, как бы принимая заслуженные упреки, согласно кивал, но тут встрепенулся, воскликнув:
— Позвольте! О каких обязанностях идет речь?
— О ваших служебных, — ответил ничего не подозревающий НШ.
На что Золкин встал и гордо заявил, что в этом его упрекнуть нельзя, поскольку он — переводчик батальона и его обязанность переводить секретные документы вероятного противника, захваченные нашими разведорганами. «Скажите, есть ли у вас секретные документы на турецком языке?» — спросил Золкин. Обалдевший НШ ответил, что «естественно, нет». «Тогда, — сказал Золкин, — попрошу до их появления меня не беспокоить!». И гордо удалился, оставив начальника штаба размышлять над его словами.
Понятно, что готовность переводить с турецкого была чистой воды блефом. Золкин знал лишь обрывок турецкой фразы из военного разговорника, звучавшую примерно так:«.. уль дурюрюм!». В переводе это означало: «…а то застрелю!».
Нельзя сказать, что Золкина вообще не интересовало военное дело. Как-то, будучи еще трезв, он стал свидетелем приготовлений Паши к занятиям по минноподрывному делу, которые тот собирался проводить со своей группой. Увидев взрыватели и имитационные запалы, он стал спрашивать Пашку, что это и как работает. Кабачный не просчитал, к чему это может привести, и подробно все рассказал. Он даже показал, как при помощи элементарного механического взрывателя МУВ и имитационного запала можно заминировать, в учебных целях конечно, буквально все. Золкин попробовал заминировать дверь и позвал хозяйку, постучав в окно. Радостная женщина решила, что, наконец, свершилось, и ее страсть оказалась востребованной. Войдя во времянку, она стремительно распахнула дверь и… «подорвалась» на «мине», установленной начинающим сапером. С перепугу она села на пороге, но когда поняла по заразительному смеху жестокосердного Зол кина, чьих это рук дело, то резко встала… Только глубокое чувство, которое она испытывала к нашему герою, спасло его от неминуемой гибели.
Поскольку больше никого не было, то очередной жертвой коварных «закладок» стал сам Учитель. «Подорвавшись», открывая шахматную доску, Пашка, не стесняясь в выражениях, пообещал в следующий раз набить Золкину морду и ушел на занятия.
Вечером этого дня Золкин должен был заступать в наряд. Прекрасно понимая, что Пашка не упустит момента и, пользуясь отсутствием Золкина, обязательно приведет на ночь какую-нибудь даму, он решился на коварнейшую подлость, решив заминировать место утех — единственную кровать, на которой спали они по очереди. Второй при этом обычно ютился на стареньком диванчике рядом с печкой. Надо отдать должное и сказать, что Золкин — отнюдь не глуп. Поэтому он заминировал кровать весьма хитроумным способом. На нее можно было сесть и даже лечь одному человеку и не «подорваться». Даже два тела, находящиеся на кровати в покое, не съинициировали бы «подрыв». Лишь раскачав кровать до определенной амплитуды, ложе давило на шток, шток на Т-образную чеку, которая высвобождала ударник. Далее раздавался хлопок имитационного запала. Но этого Золкину показалось мало, и он, вынув из взрывпакета огнепроводный шнур, вставил в образовавшееся отверстие дульце запала. Внезапный подрыв взрывпакета в замкнутом помещении может напугать даже человека с весьма устойчивой психикой, даже такого как Пашка, не говоря уже о даме. А подрыв во время совокупления чреват весьма тяжелыми последствиями. Однако Золкин об этом абсолютно не задумывался.
Довольный своей шуткой, он прибыл в часть для заступления в наряд. По дороге завернул в бар «Феодосия», где «улучшился посредством принятия на грудь» ста пятидесяти граммов коньяка. Однако времена были совсем не дореволюционные, и запах сего благородного напитка, учуянный начальником штаба, не мог быть им воспринят благосклонно. В результате Золкина отстранили от заступления в наряд, а вместо него заступил случившийся рядом Пашка Ка-бачный. НШ, пообещав сурово наказать переводчика, ушел в штаб. А Золкин, которого это нимало не озаботило, отправился продолжить начатое, то есть сначала в бар, а потом и в ресторан «Одиссей». Ближе к закрытию он познакомился с какой-то дамой и, заболтав ее вконец за десять минут, уговорил провести с ним сказочную ночь. По дороге домой он продолжал очаровывать свою спутницу, рассказывая всевозможные небылицы, а также вышибая слезу историей о неверной супруге. Все шло по плану. Было это весной. Печку топить уже не было необходимости. Войдя во внутрь, влюбленные сплелись в объятиях. Слившись в долгом и страстном поцелуе, они повалились на кровать.
На пол полетели вперемежку женская и мужская одежда, за ними и более интимные детали туалета. Вскоре кровать мерно заскрипела. Золкин старался изо всех сил, но он был значительно легче Пашки, и поэтому ложе никак не доставало до штока, про установку которых пылкий любовник забыл.
Взрыв прогремел почти в момент кульминации совокупления. Золкин перепугался так, что слетел с кровати. Комната наполнилась пороховыми газами. Мгновенно протрезвевший Золкин даже не сразу понял, что случилось, а когда, наконец, до него дошло, что он стал жертвой собственного розыгрыша, то дико захохотал. Пришедшая в себя дама, ошалело моргая глазами и полагая, что ее «любимый» тронулся рассудком, все же спросила: «Олежек, что это было?». Сквозь смех он попытался объяснить, что это он сам установил мину-сюрприз. Зачем он это сделал Золкин рассказать не успел, поскольку получил от подруги мощную оплеуху. После этого дама быстро собралась и, уходя, сказала, что такого извращенца она еще в жизни не встречала.
Золкин продолжал биться в безудержном хохоте.
Трудно представить себе более безалаберного человека в отношении военной формы одежды, чем Золкин Олег Геннадиевич. То, что любой офицер впитал в себя с курсантским киселем, а именно, уважение к военной форме, в Золкине не было ни на йоту. Я уже упоминал о том, что обычно Золкин ходил в брюках «навыпуск», рубашке и кителе. В холодное время он таскал Пашкин «афганский» бушлат со множеством карманов. Шинель свою он где-то потерял. Как он уворачивался от сурового коменданта гарнизона, структура которого находилась в ста метрах от нашего КПП, ума не приложу. Но сколь веревочке не виться…
В части шли прыжки с парашютом. Осень в Крыму — не вполне подходящее для этого время года. Обилие туманов и дожди срывали плановые прыжки и план выполнения программы боевой подготовки. Парашюты стояли «в козлах» на старте. В ожидании погоды офицеры проводили с бойцами физподготовку и строевую, но нельзя же этим заниматься изо дня в день. Золкину, который прыгать и не собирался, а только хотел посмотреть, как это делают другие, и вовсе делать было нечего. Решив скоротать время, он зашел в помещение, отведенное пилотам прилетевшего на прыжки Ми-6. Разуверившись в том, что сегодня появится «окно», летчики и несколько спецназовцев выпивали «по маленькой», закусывая салом и черным хлебом. Налили и Золкину. Отогревшись от принятого внутрь самогона, Золкин снял мокрую куртку и повесил сушиться на батарею, а сам подошел поближе к калориферу и встал к нему спиной. Выпив, мужики обсуждали какие-то служебные проблемы. Вдруг кто-то почуял запах гари. Как ни странно, почуял не Золкин, хотя горел именно он. Вернее, его единственный китель. Как он это не почувствовал, остается загадкой, но сзади выгорел приличный кусок. Из кителя получился как бы фрак наоборот — фалды спереди, а вырез до пояса сзади. Продолжать служить Родине в таком кителе было невозможно. Это понимали все. Сердобольный капитан, командир Ми-6, предложил Золкину поменяться. Он заправлял китель внутрь комбеза, и поэтому выгоревший кусок был бы не виден. Для службы у него был другой. Золкин радостно принял предложение и сразу примерил «обновку». То, что погоны были капитанские, а петлицы летные, его не волновало. Выпили, обмыв обмен. Вскоре прибежал «гонец» и сообщил, что на сегодня прыжки отменили, а феодосийцы уже грузятся на машины.
