Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Плотник был восхищен.

— Vous la plus jolie, chere comtesse. Ot. [15]

— Какая из меня к черту графиня, — ответила тоже восхищенная Элка, натягивая трусы. — Была графиня, сплыла графиня.

Плотник взял недельный отпуск на своей стройке, и они семь дней без перерыва восхитительно трясли матримониальное ложе в дачном сарайчике, вкусно пахнущем стружками, кукурузной олифой и столярным клеем. Восхитительно! С плотником было восхитительно по-другому, чем с Гамилькаром. Плотник был груб и не царских кровей, его дрын, прости господи, не уступал величиной гамилькаровой елде, но поверхность, как и полагается плотницкому дрыну, была рашпелевидной, что придавало новые ощущательпые нюансы. Восхитительно! Плотник дополнял Гамилькара, Гамилькар дополнял плотника.

Их связь не осталась незамеченной.

— За неимением горничной имеют дворника, — однажды сказал вечно пьяный музыкант Джузеппе Верди и получил за такую шутку поленом по голове. Пришлось вызывать «скорую помощь» и увозить Джузеппе с разбитой головой в больницу для бедных, откуда он с сотрясением мозга был вскоре изгнан за пьянство.

Гамилькар в очередной раз перешел через Альпы и вернулся в Бонцаниго. Плотника в доме не было, он уехал на заработки в Милан, но в доме пахло плотником. Гамилькар что-то почувствовал, раздул ноздри, внимательно посмотрел па графиню и сказал:

— Vous etes terrible avec votre petit air innocent. [16]

— А вы что думали du train, que nous allons! — с вызовом ответила графиня. — Просто il me faisait la cour. [17]

В домик по вечерам наведывались темные личности. От Рима было недалеко. Жили на две квартиры.

— Одной zhopo'y на двух стульях, — говаривала графиня.

Вечный город был хмур и грязен после войны. Какой-то бомбист недавно взорвал в Риме эфиопское консульство, но подозревать в этом взрыве Ленина и комиссаров у римского комиссара полиции не было никаких оснований. Подозрение пало на Гамилькара, как на эритрейского сепаратиста. Его, конечно, не арестовали, но с поблажкой за ним приглядывали.

— Пусть взрывает себе всяких эфиопов, это его дело, но догляд нужен, — сказал комиссар полиции.

Теперь, находясь наконец в Италии, Гамилькар вволю мог ненавидеть все итальянское: Рим, макароны, карабинеров, Муссолини. Он бродил по Риму, как когда-то но Севастополю. В Великой Блуднице — Сашко говорил: «Велика шлюха» — Гамилькару нравился один лишь разваленный Колизей, в этих развалинах он чувствовал руку Карфагена.

Но вот пришло время пощупать самого Бенито. Эфиопским консульством были сделаны через МИД Италии дипломатические намеки, и Муссолини решил принять этого эритрейского сепаратиста.

ГЛАВА 4. Товарищ майор (окончание)

— Так и запишем, — повторил майор Нуразбеков, но ничего записывать не стал. — Вот как славно мы о Гумилеве поговорили. Правильно. Вы с Гумилевым не знакомы, откуда. А Скворцова Николая Степановича — знаете?

— Тоже поэт? Не слышал.

— Не поэт. Человек такой: Скворцов Николай Степанович. Знаете такого?

Гайдамака задумался, прикрыл ладонью глаза и забормотал, забормотал, мучительно вспоминая:

— Скворцов, Скворцов, Скворцов…

— Ну, зачем же так откровенно дурака валять? — поморщился майор Нуразбеков. — Вы же прекрасно знаете Николая Степановича Скворцова. Вот и отвечайте: знаю.

— Ну, я с ним, в общем, свиней не пас, но знаком немного… ик-к… Вот только имени-отчества не помнил и не сразу сообразил, о ком речь, товарищ майор, — Гайдамака в свою очередь влепил для проверки «товарища майора» и стал ожидать ответной реакции.

— Ну, и какое у вас о нем сложилось впечатление? — никак не отреагировал на «товарища» товарищ майор, хотя мог бы ответить классически: «Тамбовский волк тебе товарищ». Значит, пока «товарищ» прошел обоюдно.

— Ну, трудно сказать…

— Ну, скажите, попробуйте, — майор Нуразбеков подрезал очередное «ну», как теннисный мячик.

— Ну, какой-то он весь такой… — прямоугольно отбил подачу Гайдамака, путаясь в местоимениях и боясь даже подумать о той десятитысячной пачке из скворцовской запазухи. Кто его разберет, этого восточного телепата, — может быть, он мысли читает. По спине бить — рад стараться, товарищ майор! Смотри, как бы в морду кулаком не заехал. Знает он о трех сторублевках или не знает?

— Ну, какой?

— Ну, какой-то не такой…

— Ну, подберите слово: какой? — опять сделал подачу майор Нуразбеков.

— Ну… Примороженный он какой-то. Вот, точно: примороженный! — отбил подачу Гайдамака.

— Ну, вспомните хотя бы: кто вас познакомил? Где, когда и как вы познакомились со Скворцовым? Кто, где, когда и как?

— Ну, не помню я! — взмолился Гайдамака и даже обрадовался: правду он говорит: ну, не помнит он! Начал припоминать: — По пьянке, что ли? Или на каком-нибудь собрании? Да, на собрании.

— На партийном собрании?

— Нет.

— Верно, вы беспартийный. Значит, на профсоюзном?

— Нет… Не помню. Да, вспомнил! На каком-то торжественном собрании!

— Ну, положим, на торжественном собрании трудновато познакомиться. Все сидят, спят, читают… Или Скворцов к вам умышленно подсел?

— Ну, значит, в антракте. Или после собрания, когда все пошли водку пить. Нет, он не подсаживался.

— Ну, на каком именно собрании?

— Ну… В честь чего-то там.

— Ну, вспомните. Когда именно и в честь чего именно там?

— Ну их же до черта этих собраний! Мы же с этих собраний не вылезаем… Ну, не помню я! Кажется, в честь наступающего ше-сти-де-ся-ти-пя-ти-ле-тия чего-то там… — Гайдамака чуть свой длинный язык не сломал.

— В честь шестидесятипятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции? — помог ему майор Нуразбеков, отбрасывая теннисную ракетку.

— Точно! Вспомнил! В честь Великого Октября! Еще помню — мокро было, слякоть. И холодно. Погода шептала: «Займи и выпей». Вот я у Скворцова и занял пятерку!

— В ноябре позапрошлого года, перед тем как Леонид Ильич умерли?

— Ну, — опять подбросил мячик Гайдамака.

— … гну, — беззлобно выругался майор и потянул носом. — Вы что, выпили с утра?

Гайдамака смутился.

— Для храбрости? — догадался майор.

— Для бодрости.

— Это одно и то же. Странно, чего вам бояться? Нет, в самом деле, интересно! — оживился майор Нуразбеков. — Почему все так боятся нашу контору? Вот вы, лично… Объясните между нами, девушками: ведь вы лично ничего такого не совершали в смысле опасности для нашего государства, а боитесь! Не пойму: в чем тут дело, а?

«Бэ, — подумал Гайдамака. — Дурак он, что ли? Не-ет, вумный шайтан, все прекрасно понимает, но девочкой прикидывается, вызывает на откровенность».

— Впрочем, для безопасности нашего государства вы тоже ровным счетом ничего не сделали, — продолжал майор Нуразбеков, не дождавшись ответа. — Вообще-то, за вами числятся всякие-якие антисоветские мелочишки, но это уж как водится — все мы не без греха.

— А что за мной… ик… числится? — полюбопытствовал Гайдамака.

— Перечислить? Да вы сами знаете. Опять замолчали.

«Ни черта он не знает про те сторублевки, — твердо решил Гайдамака. — Чепуха. Откуда? Свидетелей не было. Ждет, когда я сам на себя клепать начну. Тут-то он на меня по совместительству всех собак и навешает. Фиг ему!»

— Перечислить, что ли? — опять с сомнением переспросил майор Нуразбеков, подошел к окну, растворил пошире, высунулся но пояс, задрал голову и внимательно осмотрел палящее и выгоревшее от солнца небо над Одессой. Потом свесился и стал изучать внизу на углу улиц Карла Маркса и Бебеля потных прохожих, которые увязали в расплавленном от августовской жары асфальте.