Король смеха - Аверченко Аркадий Тимофеевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
– Понимаю. Значит, если я получу три месяца тюрьмы, то на вашу долю придется девять дней? Знаете, я согласен работать с вами даже на тридцати процентах.
Он немного смутился.
– Гм! Тут что-то не так… Действительно, из чего я должен получить десять процентов? У вас какой иск?
– Никакого иска нет.
– Значит, – воскликнул он с отчаянным выражением лица, – я буду вести дело и ничего за это с вас не получу?
– Не знаю, – пожал я плечами с невинным видом. – Как у вас там, у адвокатов полагается?
Облачко задумчивости слетело с его лица. Лицо это озарилось солнцем.
– Знаю! – воскликнул он. – Это дело ведь – политическое?
– Позвольте… Разберемся, из каких элементов оно состоит: из русского еврея, русского полицеймейстера и русского редактора! Да, дело, несомненно, политическое.
– Ну вот. А какой же уважающий себя адвокат возьмет деньги за политическое дело?!
Он сделал широкий жест.
– Отказываюсь! Кладу эти рубли на алтарь свободы!
Я горячо пожал ему руку.
II
– Систему защиты мы выберем такую: вы просто заявите, что вы этой заметки не печатали.
– Как так? – изумился я. – У них ведь есть номер журнала, в котором эта заметка напечатана.
– Да? Ах, какая неосторожность! Так вы вот что: вы просто заявите, что это не ваш журнал.
– Позвольте… Там стоит моя подпись.
– Скажите, что поддельная. Кто-то, мол, подделал. А? Идея?
– Что вы, милый мой! Да ведь весь Петербург знает, что я редактирую журнал.
– Вы, значит, думаете, что они вызовут свидетелей?
– Да, любой человек скажет им это!
– Ну, один человек, – это еще не беда. Можно оспорить. Testis unus testis nullus… Я-то эти закавыки знаю. Вот если много свидетелей – тогда плохо. А нельзя сказать, что вы спали, или уехали на дачу, а ваш помощник напился пьян и выпустил номер?
– Дача в декабре? Сон без просыпу неделю? Пьяный помощник? Нет, это не годится. Заметка об избиении полицеймейстером еврея помещена, а я за нее отвечаю как редактор.
– Есть! Знаете, что вы покажете? Что вы видели, как полицмейстер бил еврея.
– Да я не видел!!
– Послушайте… Я понимаю, что подсудимый должен быть откровенен со своим защитником. Но им-то вы можете сказать, чего и на свете не было.
– Да как же я это скажу?
– А так: поехал, мол, я по своим делам в город Витебск (сестру замуж выдавать или дочку хоронить), ну, иду, мол, по улице, вдруг смотрю: полицеймейстер еврея бьет. Какое, думаю, он имеет право?! Взял да и написал.
– Нельзя так. Бил-то он его в закрытом помещении. В гостинице.
– О господи! Да кто-нибудь же видел, как он его бил? Были же свидетели?
– Были. Швейцар видел.
Юный крючкотвор задумался.
– Ну хорошо, – поднял он голову очень решительно. – Будьте покойны, – я уже знаю, что делать. Выкрутимся!
III
Когда мы вошли в зал суда, мой адвокат так побледнел, что я взял его под руку и дружески шепнул:
– Мужайтесь.
Он обвел глазами скамьи для публики и, чтобы замаскировать свой ужас перед незнакомым ему местом, заметил:
– Странно, что публики так мало. Кажется, дело сенсационное, громкий политический процесс, а любопытных нет.
Действительно, на местах для публики сидели только два гимназиста, прочитавшие, очевидно, в газетах заметку о моем деле и пришедшие поглазеть на меня.
В глазах их читалось явно выраженное сочувствие по моему адресу, возмущение по адресу тяжелого русского режима, и сверкала в этих открытых чистых глазах явная решимость в случае моего осуждения отбить меня от конвойных (которых, к сожалению, не было), посадить на мустанга и ускакать в прерии, где я должен был прославиться под кличкой кровавого мстителя Железные Очки…
Я невнимательно прослушал чтение обвинительного акта, рассеянно ответил на заданные мне вопросы и вообще, все свое внимание сосредоточил на бедном адвокате, который сидел с видом героя повести Гюго «Последний день приговоренного к смерти».
Когда председатель сказал: «Слово принадлежит защитнику», – мой защитник притворился, что это его не касается. Со всем возможным вниманием он углубился в разложенные перед ним бумаги, поглядывая одним глазом на председателя.
– Слово принадлежит защитнику!
Я толкнул его в бок.
– Ну что же вы… начинайте!
– А? Да, да… Я скажу…
Он, шатаясь, поднялся.
– Прошу суд дело отложить до вызова новых свидетелей.
Председатель удивленно спросил:
– Каких свидетелей?
– Которые бы удостоверили, что мой обвиняемый…
– Подзащитный!
– Да… Что мой этот… подзащитный не был в городе в тот момент, когда вышел номер журнала.
– Это лишнее, – сказал председатель. – Обвиняемый – ответственный редактор и все равно отвечает за все, что помещено в журнале.
– Бросьте! – шепнул я. – Говорите просто вашу речь.
– А? Ну-ну. Господа судьи и вы, присяжные заседатели!..
Я снова дернул его за руку.
– Что вы! Где вы видите присяжных заседателей?
– А эти вот, – шепнул он мне. – Кто такие?
– Это ведь коронный суд. Без участия присяжных.
– Вот оно что! То-то я смотрю, что их так мало. Думал, заболели…
– Или спят, – сказал я. – Или на даче, да?
– Защитник, – заметил председатель, – раз вы начали речь, прошу с обвиняемым не перешептываться.
– В деле открылись новые обстоятельства, – заявил мой защитник, глядя на председателя взглядом утопающего.
– Говорите.
IV
– Господа судьи и вы… вот эти… коронные… тоже судьи. Мой обвиняемый вовсе даже не виноват. Я его знаю как высоконравственного человека, который на какие-нибудь подлости не способен…
Он жадно проглотил стакан воды.
– Ей-богу. Вспомните великого основателя судебных уставов… Мой защищаемый видел своими глазами, как полицеймейстер бил этого жалкого, бесправного еврея, положение которых в России…
– Опомнитесь! – шепнул я. – Ничего я не видел. Я перепечатал из газет. Там только один швейцар и был свидетелем избиения.
Адвокат – шепотом:
– Тссс! Не мешайте… Я нашел лазейку…
Вслух:
– Господа судьи и вы, коронные представители… Bcе мы знаем, каково живется руководителю русского прогрессивного издания. Штрафы, конфискации, аресты сыплются на него, как из ведра… изобилия! Свободных средств обыкновенно нет, а штрафы плати, а за все отдай! Что остается делать такому прогрессивному неудачнику? Он должен искать себе заработка на стороне, не стесняясь его сущностью и формой. Лишь бы честный заработок, господа судьи, и вы, присяжн… присяжные поверенные! Человек без предрассудков, мой защищаемый в свободное от редакционной работы время снискивал себе пропитание, чем мог. Конечно, мизерная должность швейцара второстепенной витебской гостиницы – это мало, слишком мало… Но нужно же жить и питаться, господа присяжные! И вот, мой защищаемый, находясь временно в должности такого швейцара в витебской гостинице, – сам, своими глазами, видел, как зарвавшийся представитель власти избивал бедного бесправного пасынка великой нашей матушки России, того пасынка, который, по выражению одного популярного писателя,
– Виноват, – заметил потрясенный председатель.
– Нет, уж вы позвольте мне кончить. И вот я спрашиваю: неужели правдивое, безыскусственное изложение виденного есть преступление?! Я должен указать на то, что юридическая природа всякого преступления должна иметь… исходить… выражать… наличность злой воли. Имела ли она место в этом случае? Нет! Положа сердце на руку – тысячу раз нет. Видел человек и написал. Но ведь и Тургенев, и Толстой, и Достоевский писали то, что видели. Посадите же и их рядом с моим подзащищаемым! Почему же я не вижу их рядом с ним?! И вот, господа судьи, и вы… тоже… другие судьи, – я прошу вас, основываясь на вышесказанном, вынести обвинительный приговор насильнику-полицеймейстеру, удовлетворив гражданский иск моего обвиняемого и за ведение дел издержки, потому что он не виноват, потому что правда да милость да царствуют в судах, потому что он продукт создавшихся условий, потому что он надежда молодой русской литературы!!!
