Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - Ванек Карел (лучшие книги TXT) 📗

И в то время как его товарищи строили догадки и предположения относительно дальнейшей судьбы, Швейк спокойно спал.

Ему снилось, что он главный редактор прейскурантов и что пишет передовую, в которой излагает программу своей «Гастрономической газеты» [7]. Излагал он эту программу так смачно, что у него слюнки текли:

– Не читайте больше политических газет! Отбросьте журналы всех стран! Киньте в корзину романы! Не останавливайтесь на траурных объявлениях! Не пробегайте больше объявлений о браках. Приятное чтение вы найдёте единственно лишь в наших «Известиях меню».

Военный комендант города, казачий генерал Евгений Дмитриевич Попов, был представительным и образованным человеком. Его любимым выражением было: «Время хватит».

Поэтому, когда утром адъютант ему доложил, что согласно рапорту дежурного писаря полиция арестовала вчера много шпионов и между ними трех человек, одетых в австрийскую военную форму, выдающих себя за австрийцев, он спокойно выслушал его и спросил:

– Газеты пришли? Этих трех военнопленных на продовольствие зачислили?

– Так точно, ваше превосходительство.

– А вы видели вчера в театре «Хорошо сшитый фрак»? Изумительно! Я прямо хохотал!

И он погрузился в чтение принесённых «Биржевых ведомостей» и «Русского слова», где весьма пространно писалось об успехах на Кавказском фронте и лаконически о Западном: «Без перемен».

И в то время как в полицейском управлении официанты божились и клялись, что они не занимались шпионскою деятельностью, в то время как конфискованное меню было отдано на экспертизу знатокам иностранных языков, чтобы выяснить, не манифест ли это к народам России, Швейк сидел на нарах, слушая жалобы своих отчаявшихся товарищей, и утешал их:

– В военных законах сказано, что солдат – это не то, что обыкновенный шпион: в случае, если его ловят на месте преступления, то тут же расстреливают. Повесить, как вы полагаете, нас, безусловно, не могут. Мы должны умереть как солдаты – смертью храбрых. Мы – это не то, что тот Крижек, что содержал в Бероуне публичный дом. Раз заметили, что к нему на ночь пришёл горбатый серб. Их обоих арестовали, а когда серба раздели, то в горбу у него нашли двести кило динамиту. Он хотел взорвать мост через Бероунку, чтобы семьдесят восьмой полк не мог уехать в Сербию: этого полка сербы особенно боялись.

Ходивший все время взад и вперёд Горжин остановился и сказал:

– Что ты плетёшь, Швейк, дурная ты башка? Видано ли, чтоб кто-нибудь носил по двести кило на спине?

– В Праге, возле Франтишкова вокзала, ночью на лавке в парке арестовали человека, который выдавал себя за русского. У него нашли больше миллиона русских прокламаций… ну, и его тоже повесили, потому что он был не солдат. Солдат не вешают, а расстреливают. – Швейк повторил эту альфу и омегу воинских правил, и его лицо озарилось: – Представьте себе, господа. Нас приговорят к расстрелу, и рота солдат поведёт нас на кладбище. Там нам дадут лопаты и скажут: «Господа, будьте любезны выкопать себе могилу; вы шпионы, и у нас нет желанья натирать из-за вас мозоли. Ну, мы выкопаем себе могилы, моя будет в середине, а ваши по краям, потом нам завяжут глаза, поставят нас к стенке возле этих могил и скажут: „Огонь!“ И дадут по нам три залпа.

– Швейк, – кричал Горжин, – не малюй черта на стене! В таком положении, как сейчас, я ещё ни разу не был. Если бы знать, как выйти из такого дурацкого положения…

– Это мне напоминает, Горжин, Франту Пеха, перевозчика из Радлиц, – не торопясь, с прохладцей припоминал Швейк. – Он был добрый человек и тоже хотел помогать народному просвещению. Некий доктор прочёл лекцию, в которой между прочим сказал: «Только упорным и тяжёлым трудом завоёвывается право на благосостояние». Лектор уверял, что на земле был бы рай, если бы все люди работали по-настоящему и если бы на свете все продумывалось основательно и до конца. И Франта Пех, для того чтобы усвоить это место лекции, заказал себе после неё два бокала вина и начал все продумывать основательно и до конца. «Я работаю мало, – говорит он, – но он, этот доктор, ничего не делает, а люди должны все работать». Так он подходит к Палацкому мосту, а там при входе стоят два лоботряса и протягивают руку за крейцером [8]. А он им и говорит: «И не стыдно вам: двое таких здоровых мужчин, а просите милостыню». А они ему: «Цыц!» и позвали полицейского. А в это время с другого берега в дело вмешиваются акцизные чиновники. Франта Пех на них тоже: «Лучше бы вам не бездельничать, а пойти и поработать. Все надо продумать». Они, конечно, тоже позвали полицейского. А Франта Пех говорит и ему: «А ну-ка, голубчик, покажи-ка, как ты работаешь? Что ты сегодня сделал для обогащения народа?» – «Ещё ничего! – перебил тот его. – Именем закона я вас арестую!» И отвёл его в комиссариат. Там Пех твердил одно и то же: «Я им советовал делать добрые дела. А разве это запрещено законами Австрии?»

Тем не менее его гоняли по всем судам, и в конце концов он получил три недели за оскорбление должностных лиц. Так вот видите, все великие дела начинаются с глупостей. Может быть, мы сейчас не были бы здесь, если бы государства вовремя обменялись нотами. Один от другого не хочет принять ноту, а мы – страдай!

Наконец через четырнадцать дней ростовская полиция выяснила, что в данном случае – недоразумение, что действительно вопрос идёт о меню, и послала об этом отношение коменданту города, запрашивая его, к каким результатам привёл допрос трех военнопленных по делу, переданному ему полицией. Это обстоятельство напомнило генералу о трех заключённых, которых он ещё не видал, поэтому он сейчас же приказал писарю привести их.

Через несколько минут вошёл писарь и заявил:

– Они здесь, ваше превосходительство!

– Приведи их сюда!

– Невозможно, ваше превосходительство, – робко сказал писарь, – грязь, насекомые. Напакостят здесь.

– Ничего, – кивнул генерал. И уже в открытые двери он сказал: – Гони их сюда!

Итак, три преступника в сопровождении такого же количества казаков с шашками наголо очутились лицом к лицу со своим судьёй. Писарь говорил правду. Четырнадцать дней они не брились, не мылись и выглядели ужасно. Рыжая борода Горжина закудрявилась, на лице Швейка торчали космы, на лице Марека блестели только глаза и зубы.

Генерал заглянул в бумагу, полученную им из полиции, откашлялся и сказал:

– По-русски говорите? Переводчика не надо?

– Нет, ваше высокоблагородие, – сказали они все сразу.

– Превосходительство! – поправил их писарь. Комендант оживился.

– Вас обвиняют в том, что вы в шпионских целях украли меню на здешнем вокзале, – начал он. – Правда ли это?

– Никак нет, – сказал Горжин, подталкивая локтем Марека, – мы случайно подняли карточку в коридоре. Мы только интересовались, что ест начальство в России. Ест ли оно гусей, кур, устриц, как у нас.

– А в Австрию вы не хотели послать эти сведения? У вас начальство хорошо кушает? – допытывался генерал.

– Да, да, у нас начальство хорошо кусает, – быстро сказал Швейк, не поняв вопроса генерала.

– И вино есть, и коньяк есть, и ликёры? – интересовался судья.

Горжин принялся перечислять вина, ликёры разных сортов. Генерал с удовольствием чмокал губами:

– Значит, все есть, все как у нас? И теперь, во время войны?

– И теперь есть, – засвидетельствовал Марек, заметив, что комендант обращается к нему.

После его ответа генерал нахмурился, сжал зубы и жалобно сказал:

– А у нас все запретили. Вино только за большие деньги можно купить, и то из-под полы. Ах, ужасная война. – И, обратившись к писарю, он сказал: – Они люди славные, ни в чем не провинились. Они интересовались только тем, что ест начальство. Пошли их выкупаться в баню. А потом передай их в городскую управу. Работу они себе найдут. Люди учёные и сами себя прокормят. Ну, до свиданья, ребята! Гоните их, молодцов, скорее в баню!