Мой портфель - Жванецкий Михаил Михайлович (чтение книг txt) 📗
А Потапов подписал? Ты ему всю заявку давал?… А на фондируемые?… А письмо Главснаба? Я его сейчас… Он у меня сейчас… Дай телефон. Сейчас я ему вкачу… Это министерство финансов? Отдел сертификатов? Потапова… Что?… Скажите срочно… Что?… Скажите срочно… Что?… По личному… Кто?… Скажите, Сергей из Чебоксар… Извините…
Алло, это Главснаб?… Извините… Забегали… Давай телефон Главка… Алло! Это Главстанкоинструмент?… Это Козлов из Чебоксар. Нам на 89-й год выделено… Извините… Давай весь список. Алло! Это Госбанк? Из Чебоксар говорят… К вопросу о кредитах. Извините… Но!… Извините… Вот… Слушай, нам же где-то ночевать. Давай список гостиниц, сейчас они забегают. Алло! Это «Космос»? Нас тут двое из Чебоксар по разнарядке… И чего?… Извините… Наливай…
Простите, Григорий Иванович, но мы сейчас это не решим. Что мы, как заведенные, проект, смета… Еще по рюмочке… У меня тут кое-какие телефончики… А, Григорий Иванович?… Да сколько той жизни… Единственная радость. А?… Ну? Григорий Иванович? Стол уже есть, мы уже в ресторане. Я опущусь, встречу… Да чего не проведем? Проведем… А мы законно… А пусть возьмут паспорта… А, Григорий Иванович? Сразу станет интересно жить! А, Григорий Иванович?… А его к черту. Зачем он здесь нужен. А мы его к телефону – пусть дам заказывает. А, Григорий Иванович?… Какие? Молодые!… То что надо!… 32—33. А, Григорий Иванович? Стройненькие, быстренькие, все горит в руках. А нам?… Подумаешь, в годах разница на один вечер… Ну все. Значит, две… Но она с подругой… Паспорта… Я заказываю пропуск и звоню…
Алло! Зою, пожалуйста… Это 253-49-13?… А Зои… И не было… Ну все… Что же делать? А, Григорий Иванович? А я на улицу выйду… Проспект Маркса, здесь полно… (Шепчет.)… За пять минут – гроздь… А у меня тут еще есть тел… Евгения Петровна? Это Борис… (Подмигивает.) А с вокзала, помните?… (Подмигивает.) Мы тут с Григорием Ивановичем сидим, не разделите?… (Подмигивает.) А чего? Все есть… Между прочим, для вас, Женек, сувенир, нечто совершенно необычное… (В сторону.) Пусть приедет, там разберемся. (В трубку.) Не знаю, как его употребляют, но аромат стойкий… (В сторону шепотом.) Коньяк… (В трубку.) Самый дорогой, Женек… Только с подругой, ее ждет то же самое… Пузырь… все… Ваши Боря и Гриша.
Григорий Иванович, мигом переодеваться, по рюмочке и ждем… Едут…
Вы где работаете, Илья?… Курите… Нет… Надо отрезать… Вот… Давно не бывал… Добавьте вот этого, будет вкуснее… Простите, он идет только со льдом… Здесь?… Здесь никогда не наладится… Это все для дураков… А зачем бороться. Здесь никогда не будет жизни. Она нам не нужна. Мы не приспособлены. Извините, это не для печати, но культурный уровень определяется по туалетам, по, извините, вокзалам, по, простите, заборам. Что пишут, то и думают. Вот и мышление. И нам нелегко. Но чьи интересы мы отстаиваем? За кого бороться? Я на машине еду, извините, в туалет. Могу только дома. Я здесь недолго, но и это время надо пережить. Всем нам, кто здесь родился, нужно давать звание Героя Советского Союза просто за то, что прожили какое-то время. Ваше здоровье, Илья. Вы мне нравитесь, хотя там вы бы успеха не имели, как и здесь. Там тоже антисемитизм.
Гражданин, на минуточку… Ха-ха… А, все равно… Сволочи! А-а-а! Милицию вызвали… А это кто?… Ну неважно… За что?… А я не мог… Товарищ милиционер, гражданин, позвольте прилечь… Мне хр-р-р… Мне нехорошо.
Ха-ха… Нет-нет… Все-все… Пожалуйста… Сидите там… Я все слышу и оттуда… Нет-нет… Ну пожжалста, я очень прашу… Я могу уйци… Хороших сигарет нет?… Американских… А вы командировочный?… Откуда?… Ижевск?… Не знаю… Достаньте хороших сигарет… Чего они так смотрят?… Вон тот… Скажице, чтоб не смотрел.
Граждане! Прошу высказать выслушанное, я буду предельно… Мы с друзьями… Теперь я один. Гражжане… Хватит… Хватит… На сколько все-таки… Ура!
Если бы я мог все рассказать… Я же присутствовал. Я же видел, как крупные государственные вопросы решаются… И кем?… В каком непотребном виде. Ну, Дюссельдорф, ладно. Не знают где Липецк, Курск. Я в трех строчках пишу, что мне нужно. Он на 20 страницах.
Да, я неудачник, но не тебе, Василий, судить. Ты не убедишь меня, Василий.
А-тайди от стола! Я сижу с молодым человеком… Я с тобой встречалась?… Очнись! Иди проспись! Я сейчас ему скажу. Он боксер. Ну скажи ему, что вы боксер… Он боксер. Он тя отделает так, что ты ни к кому больше не подойдешь… А-а-а! Отпусти… Скажи ему… А где он?… Где мой молодой человек?… Нет. Я вас не знаю. Я была с молодым человеком, я с ним уйду… Только где он?…
Видал?! Послали! Этот гад… Он не знает служебного расписания. Ему говорю, проведи аттестацию рабочих мест, вы же не готовы к зиме. Я говорю, инструкция Минфина здесь не подходит, здесь надо применять постановление Совмина по фондам… А! Ни черта!… Куда мы еще не звонили?… Я везучий.
Гений! Конечно. Но чересчур умен. Это тебе мешает. Гений должен быть природный, как яблоня. Цвести. А мы вокруг. А ты подначиваешь. Зачем подначиваешь?… Мы дураки, но каждый что-то соображает…
Григорий Иванович, они снизу позвонят… Я же так договорился… Который?… Без четверти двенадцать, да могут и не пустить… Сейчас… Алло, Женя?! Это Борис… Ну тот, с вокзала… Простите, мы ждем… Ребенка не с кем? Своего? Сына?… Это, извините, внук, что ли?… Нет-нет, конечно… Мы уже легли… Все, ложимся, Григорий Иванович. Отбой!…
Две задачи
У мужчины в жизни две задачи, две великие проблемы: как соблазнить и как бросить.
Решив первую проблему, он тащит на себе всю жизнь в надежде бросить.
Надежда бросить никогда не оставляет мужчину.
Даже родив кучу детей и потеряв все перспективы, он лелеет эту единственную, светлую.
И, наконец, бросает.
Правда, трусливо.
Бросает так, чтобы бросаемый не догадался.
Он объясняется в любви, нежно целует, заботливо подносит, тщательно маскируя.
Бросаемый плачет от радости, бросающий плачет от сочувствия…
Это происходит так долго, что оба, к счастью, не доживают.
Бык
И вот наши люди, не отвлекаясь от выяснения национальности, заинтересовались экологией. Новый предмет, в отличие от истории и философии, не объясняет жизнь, а сокращает.
Выдох чище вдоха. Питьевая вода из фенолов и нитратов кипячению не подлежит.
В мышцах быка нет прежней ярости и силы – они пропитаны антибиотиками и пестицидами. Люди, поедая мышцы быка, несут в себе его проклятие и послание: «Всем, всем, съевшим меня, мое последнее мщение. Я болел всю жизнь. Я не мог бегать. Я стоял. А потом лежал. Еды не было, благодаря колхозам. Любви не было, благодаря искусственному осеменению, движения не было, благодаря новым методам содержания. Я на вас не обижаюсь. Я просто проклинаю вас и все. Но еще не все. Не думайте, что несчастья покойника уходят вместе с ним. Покойники уходят чистыми. Вам остаются их болезни, неприятности, как все то, что вы построили, перейдет следующим поколениям, которые попытаются поймать вас и на том свете. Ешьте меня, скоро встретимся».
Мы возмущаемся, почему организм коровы не может переработать все окончательно? Почему вода, земля, воздух не могут переработать все окончательно? Мы все возмущены. Ну, действительно, нельзя пить, есть, дышать и купаться, но мы все это делаем. Когда так много нельзя, что нельзя жить, люди как раз и живут и поэты пишут – «человек крепче стали». Он не крепче, просто он чаще сменяет друг друга. Он как бы все время есть, но это уже не тот, а другой. Музыка та же, стихи те же, камни те же, а люди уже другие. Так и должно быть, чтобы со стороны казалось, что они всегда есть. И Сталиным их, и Гитлером, и Чернобылем, и индустрией, а они есть и есть. Отсюда ошибочное впечатление, что их ничто не берет.
