Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
ГЛАВА 16. Обрывки из летописи от*** в женском туалете одесского КГБ (продолжение)
Спалили мы отечество, приятель, -
Уж больно дым его был сладок и приятен.
В женском туалете Гайдамаку поджидала очередная порция компромата из «Летописи от О'Павла» — кто-то заботливый привесил очередные странички на гвоздик. Отблевавшись и отдышавшись, Гайдамака закурил и принялся читать:
«…как это сделал законченный недоброжелатель Гайдамаки какой-то „Г-н Акимушкин“ в солидном журнале „Русская беседа“ в своей статье о русских богатырях. Вот выдержки из этого пасквиля:
«Сашко Гайдамака говорит, что он родом из Гуляй-Града. Никто о том городе не знает, того города даже на карте нет. Этот богатырь — хитрый плут и обманщик, всегда готов на худое дело. В былинах он упоминается как бессовестный соблазнитель. Он пользуется своим слугой Алешкой как верным мечом, который никогда не подумает присвоить себе его подвигов. Он бабий шут и судейский взяточник {„Это обо мне“, — думал Гайдамака}. Победы достаются ему по милости обмана, конечно, дерзкого. Он не решается вступать в открытый честный бой. Так Добрыня Никитич, уезжая на войну, позволяет жене своей, после известного срока, выйти замуж за кого угодно, „хоть за татарина, только не за Сашка Гайдамаку“, потому что он — соблазнитель и безнравственный человек. По некоторым былинным намекам, Гайдамака даже был в ладах с женой князя Владимира. Грубый и бесчестный {„Это все обо мне“}, корыстолюбив, заглядывается на „злато-серебро“. Илья Муромец, встретив девицу, обманутую Гайдамакой, говорит: „Я не знал того, а то снес бы Сашку буйну голову“. {„Ну, это бабка надвое гадала“.} Итак, личность Гайдамаки в былинах очерчена очень явственно, живо и полно; дана характеристика дерзкого и ловкого обманщика, но вовсе не храброго воина, бабьего пересмешника, готового на всякое худое дело…» И т. д.
Прочитав этот пасквиль, Гайдамака так обозлился, что влез в космический скафандр Шкфорцопфа (с кем водку пил в Гуляй-граде после облета Луны в поисках купидоньих лежбищ), сказал Шкфорцопфу: «Подожди меня здесь», схватил первое, что под руку подвернулось, — какой-то железный прут, — и, как был — с «Русской беседой» в левой руке, с кочергой в правой и в разодранном космическом скафандре без шлема, — бросился головой вниз из своего европейского окна прямо в железную свалку, чтобы покрепче брякнуться об Землю. Грохоту было! Шкфорцопф слова не сказал, выпил стакан водки, подошел к окну и посмотрел вниз. Но Гайдамаки внизу уже не было. Почувствовал Гайдамака богатырскую силу, пробил реальность С(ИМХА) БКР Й(ОСЕФ) и угодил прямо в А(ЗАКЕН) 3(ХРО-НО) ЗЛ ОТ, где заявился на Арбат в особняк этого г-на Акимушкина, чтобы вызвать его на дуэль, а если этот «г-н» трус, то попросту отколотить кочергой. Чугунные ворота с вензелями и дверь с фамильным гербом были заперты, но Гайдамака развалил их двумя щелобанами, вытащил г-на Акимушкина за бороду из постели (а это был отставной генерал-аншеф Акимушкин, близкий друг генералов Пржевальского и Шкфорцопфа) и влепил ему пощечину «Русской беседой». Гайдамака, конечно, сильно напугал старика, о чем до сих пор сожалеет. Генерал-аншеф испугался — но не из трусости, а спросонья; он принял Гайдамаку черт-те за кого и незамедлительно провел боксерский крюк левой в челюсть. Было больно, смешались зубы, но внезапное чувство уважения к этому могучему старику помешало Гайдамаке ответить ударом на удар. В суворовские времена Акимушкин, несомненно, командовал бы левым армейским флангом в любой наступательной операции и соответствовал бы современному званию генерала армии.
Когда, наконец, генерал-аншеф понял, кто такой Гайдамака и что он от него хочет, то ужасно сконфузился, принялся звонить в колокольчик и выпрыгивать из ночной рубашки. На звон явился лакей, такой же громадный и заспанный, и спросил:
«Кому не спится в ночь глухую? Чего нужно барину в столь поздний час?»
«Помоги гостю раздеться! — приказал Николай Николаевич, поспешно надевая какую-то странную одежду — круглую черную шапочку, зипун и панталоны. — Да сообрази по-скорому ужин на двоих… и водки».
«Ужин, барин, никак не получится», — отвечал лакей, помогая Гайдамаке выбраться из скафандра.
«Почему это ужин не получится?»
«Потому что, барин, утро уже. Получится только завтрак».
«Пусть завтрак», — согласился генерал.
«А водки, барин, нет», — невозмутимо сказал слуга.
«Что ты заладил: „барин“ да „барин“! Почему в доме нет водки?»
«Потому, барин, что вам ее нельзя, доктор не приписал. Сами знаете».
«Найди, Василий! — заныл генерал-аншеф, причесывая всклокоченную бороду. — Достань ради такого случая! Сам Командир в гости пришел!»
«Так ночь же!»
«Сам сказал — утро! Ну, я тебя оч-чень прошу!»
Василий тяжело вздохнул и отправился в ночь за водкой. До его прибытия беседа проходила без какой-либо национальной окраски и никак не налаживалась — так могли беседовать между собой даже трезвые древние египтяне; в сугубо русскую беседу она превратилась попозже. Генерал-аншеф закричал:
«Сашко! Тащи аккордеон!»
Послышались вздохи аккордеона, и в комнате появился какой заспанный хлопчик.
«Это еще кто?» — спросил Гайдамака.
Он что— то почувствовал.
«Хлопчик, домашний, — ответил генерал. — Хорошо поет. Сашко, наярь чего-нибудь!» Сашко запел:
«Сашко! Ты гений!» — закричал генерал, залез на стул и нашел на крыше буфета посреди дохлых мух пыльный лафитничек припрятанной Василием водки.
«Ну, я пойду спать», — неуверенно сказал Сашко.
«Спой еще!» — приказал генерал, выставляя на стол толстые стопки.
«Отпусти его», — заступился за хлопчика Гайдамака.
«Ладно, иди спать!»
Выпили.
«Господин генерал! — сказал Гайдамака, разворачивая журнал со статьей о русских богатырях. — Вы ославили меня перед читающей публикой. Вы меня оклеветали! Как бы вы поступили на моем месте?»
Николай Николаевич опять сконфузился и ответил, что обругал Гайдамаку как ЛИТЕРАТУРНОГО ГЕРОЯ, а не как живого человека. До той минуты, как Командир («Вас ведь называли „Командиром?“) ворвался к нему, Сашко Гайдамака был для генерала абстрактной фигурой, литературным архетипом, который олицетворял в былинах плохие стороны русского характера. Генерал Акимушкии приносит Сашку свои искренние извинения.
«Какой уж тут литературный архетип! — отвечал Гайдамака. — Перед вами живой человек из плоти и крови, во всех столетиях из-за вашей статьи вынужденный доказывать свою порядочность».
«Но верьте мне, Командир, — я пользовался точными текстами русских летописей, былин и песен!»
Генерал Акимушкин приложил руку к сердцу, но Гайдамака строго ответил:
«Тексты извращены поздними вставками и исправлениями. Мой исторический образ извращен. Ваших извинений я не принимаю!»
«В таком случае за вами остается право бросить мне перчатку в лицо».
Перчатка космического скафандра — Василий повесил его на вешалке в прихожей рядом с генеральской шубой — была чересчур тяжела, к тому же ее пришлось бы отвинчивать от рукава.
«Надеюсь, вы не сочтете меня трусом? — продолжал генерал. — Для меня было бы честью погибнуть на дуэли от руки третьего русского богатыря».
«Но сначала мы выпьем», — примирительно отвечал Гайдамака, потому что в дверях появился Василий с большой плетеной корзиной; он уже успел обскакать пол-Москвы и заплатить сто рублей за четыре штофа водки — Гайдамаку с генералом Акимушкиным это не удивило, наоборот, было бы удивительно, если бы ночью на Руси сообразительный человек не нашел выпивки. При появлении Василия Гайдамакина кочерга, стоявшая в углу, вдруг ожила и стала тихо пощелкивать. Василий с испугом, генерал с удивлением, а Гайдамака с интересом обратили на кочергу внимание; но только один Гайдамака понял, что прут, подвернувшийся ему под руку в квартире космонавта Рюмина (какая прекрасная русская фамилия!), оказался обыкновенным счетчиком Фрейда — Гейгера. Его сигнализация была для Гайдамаки пока непонятна. Откуда бы здесь, посреди Арбата, взяться квантам эрос-энергии? Возможно, Маргаритка с Черчиллем где-то здесь крутятся?
