Байки на бис - Дуров Лев Константинович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Дружба – понятие круглосуточное
Вспоминаю историю, связанную с замечательным поэтом и человеком Михаилом Аркадьевичем Светловым. Однажды ночью он написал стихотворение и ему захотелось сразу же почитать его своему другу. И он позвонил этому другу.
– Хочу, – говорит, – прочитать тебе стихотворение, которое я только что написал.
– Миша, – пришел тот в ужас, – ты посмотри на часы: три часа ночи!
– А я думал, что дружба круглосуточна, – с горечью сказал Светлов и повесил трубку.
И больше он с этим «другом» не разговаривал. И имел на это полное право, потому что сам был готов прийти на помощь к любому человеку, который в этом нуждался.
«Поэт – это тот, кому нужно все и который сам хочет все отдать», – говорил он.
Михаил Аркадьевич бескорыстно помогал всем, мог пригласить к себе домой «на пирожки» совершенно незнакомого человека. Когда он уже смертельно больной лежал в больнице, деньги, присылаемые ему из издательств в качестве гонорара за стихи, кучкой лежали на тумбочке… У всех навещавших его Светлов спрашивал: «Тебе нужны деньги? Возьми, отдавать уже не надо».
А сам порой не имел гроша в кармане…
Рассказывают такой случай. Как-то летом в ночную пору дежурный милиционер на Савеловском вокзале увидел выходящего из-за палаток странного человека. На нем были добротные ботинки, отутюженные брюки и …майка. Милиционер поторопился к нему и спрашивает:
– Вас что, ограбили?
– Нет.
– А где же ваша рубашка?
– Отдал.
– Кому?
– Там один несчастный человек стоял в одной рваной майке. Мне его стало жалко, и я отдал ему рубашку.
– А как же вы сами поедете домой?
– А у меня тут друг недалеко живет, он мне даст что-нибудь.
Не сердите пиротехника
На «Мосфильме» работал в мое время пиротехник Гена. Замечательный, настоящий пиротехник: на одной руке у него не было трех пальцев, на другой двух. Как известно, пиротехник – это не только дым, туманы, не только разожженные костры, но и взрывы бомб, снарядов, подрыв танков и пр., и пр., и пр.
Кстати, эффектные взрывы на воде делаются очень просто. Берется обычный заряд, покупается обычный презерватив, который рекламировать не надо, заряд закладывается в презерватив и погружается в воду. От него тянутся проводки к пиротехнику, который сидит на бережку. Он замыкает электрическую цепь, и происходит взрыв. Очень красиво и эффектно поднимается столб воды.
Так вот Гена был одним из самых интересных пиротехников на «Мосфильме». С ним обычно происходили какие-то невероятные истории.
Как-то мы с ним работали на Украине в одной картине. Была отличная погода, и мы сидели в Киеве на Андреевском спуске и наслаждались природой, болтали о чем-то. И вдруг метрах в двухстах от нас раздался оглушительный взрыв. Нас с Геной отбросило куда-то в сторону и прижало спинами к какой-то стене. Как потом оказалось, сработал запал и подорвал всю нашу взрывчатку на складе. Но, слава Богу, никто не пострадал. Но в окнах ближних домов выбило все стекла. И нас предупредили:
– Ребята, если вы до семи вечера, когда вернутся с работы мужики, не вставите стекла, будет беда.
И тогда вся труппа взялась вставлять выбитые стекла в домах на Андреевском спуске. Обошлось более-менее без скандала. Но тем не менее отличился все-таки Гена: что-то у него сдетонировало.
Но самая интересная история, на которой он очень сильно прославился, случилась в Ростове. Там не была еще подготовлена комната для хранения оружия и прочих боеприпасов, и Гена взял это все к себе в номер гостиницы, в которой жил.
Съемки еще не начались, и Гена жил довольно праздно и вольно. Человек он был совершенно не агрессивный, интеллигентный и доброжелательный. Но – с определенной человеческой слабостью. И вот когда он, придерживаясь за стены, возвращался к себе в номер, дежурная сказала:
– Вот артист! Ходют тут…
А Гена обычно молча проходил к себе, ни с кем не разговаривал и засыпал. И вот когда она бросила в его адрес такую реплику, он зашел в свой номер и вскоре вышел оттуда: в одной руке он тащил за собой пулемет «Максим», а в другой – коробку с патронами. И лента уже была заправлена в пулемет. Он развернул ствол в сторону дежурной и сказал:
– А теперь получай, старая б… – и дал очередь.
А надо сказать, что, когда стреляют холостыми патронами, это страшнее, чем боевыми, потому что вылетает огромное пламя. Дежурная ойкнула и завалилась за стойку.
Изо всех дверей высыпали люди. Гена крикнул:
– Ложись! – и дал еще очередь.
Тут появилась милиция, и Гена им тоже крикнул:
– Менты, ложись! – дал еще очередь, и они тоже легли. Гена короткими очередями положил всех на пол. В конце концов патроны у него должны были кончиться, и они кончились. Он встал на колени, и из-за щитка на всех посмотрели его жалобные глаза, а сам он пытался встать с поднятыми руками. Его скрутили, немного побили и увезли в милицию.
Режиссер попросил меня выручить Гену. Я пошел в милицию и стал объяснять, какой этот Гена хороший человек, какой высокопрофессиональный специалист, но вот в его адрес была брошена оскорбительная реплика, и он не мог сдержаться и ответил вот так.
– Ребята, – сказал я, – ведь вы тоже своих друзей любите и уважаете, и, если бы ваш товарищ так же защищал свою честь, вы, наверное, простили бы его.
Ребята подумали-подумали и отпустили Гену.
А другая история случилась, когда мы снимали картину «Пядь земли» – о войне. Пиротехником у нас был Гена, а оператором… Назовем его просто Юра. Это был очень худой грузин, на всем теле которого росла просто невероятная шерсть. И когда он раздевался, то создавалось впечатление, что он одет в огромный черный мохеровый свитер.
И вот на танкодроме в Тирасполе стали пробовать взрывы – обстрел батареи.
– Гена, – командует оператор. – Давай попробуй хороший взрыв.
А земля была твердая, как бетон. Гена что-то зарядил, подключил, за бугром пукнуло, и несколько кусков этого самого грунта взлетели вверх. Юра говорит:
– Гена, разве это взрыв? Сделай настоящий, я тебя прошу!
– Сейчас, сейчас, сейчас…
Опять – бум! – и два куска полетели вверх. Юра стал кричать:
– Гена, ты пиротехник или кто? Ну сделай настоящий взрыв!
– Сейчас, – сказал Гена и куда-то пошел. Через некоторое время возвращается с полными ведрами воды, уходит за бугор и возвращается с пустыми. И так несколько раз. Я говорю Збруеву, с которым лежал неподалеку:
– Саш, мне что-то это не нравится… Что-то Гена затеял.
– Мне тоже все это подозрительно, – говорит Збруев. – Давай-ка отползем в стороночку.
А Юра кричит нам:
– Эй вы! Снимаетесь в военной картине, а боитесь. Трусы!
И в это время раздался милый интеллигентный голос Гены из-за бугорка:
– Я готов…
Что-то недоброе было скрыто в этой интонации.
– Давай!
Взрыва не было: с каким-то жутким шелестом из-за этого бугра возник огненно-черный столб, который стал разрастаться в огромный гриб, и пошла невероятно горячая волна. Мы врылись со Збруевым в землю, хотя лежали относительно далеко от взрыва. И в это время раздался дикий-дикий вопль. Мы обернулись и увидели, что Юры на его месте нет. И тут увидели в недалеком кустарнике пробитую просеку, которой раньше не было.
– Знаешь, – говорю Збруеву, – это пробил Юра. – И мы побежали по этой просеке.
Чувствую, пахнет паленой шерстью. Дело плохо. В конце просеки мы увидели стоящего на коленях Юру, на котором не было его знаменитого «свитера». А до этого он сидел с нами по пояс обнаженным, потому что было очень жарко – около 45 жары. А мы со Збруевым снимались в танке, так там вообще нечем было дышать – можно было только свариться. И вот Юра стоит на коленях, а все его тело покрыто желтой корочкой, и он страшно пахнет паленой шерстью. Я подошел к нему и сказал:
– Юра, дело твое плохо, это страшный ожог, и мы должны на тебя пописать.
