Как мы писали роман - Джером Клапка Джером (книги онлайн .txt) 📗
«О, как обычно, — отозвался он, — я попадаю то в один, то в другой тупик. Когда я Смайт, то люблю Элизу, а Элиза не хочет меня. Когда я Смит, то люблю Эдит, которая содрогается от одного моего вида. Это одинаково грустно и для них и для меня. Я говорю так не из хвастовства. Видит бог, что обе эти девушки — лишняя капля горечи в моей чаше; но Элиза на самом деле буквально изнывает от любви к Смиту, а я, бывая Смитом, не могу заставить себя относиться к ней хотя бы вежливо. Тогда как Эдит, бедная девушка, была настолько неосторожна, что отдала свое сердце Смайту, а когда я Смайт, то вижу в ней только оболочку женщины, набитую шелухой учености и обрывками чужого остроумия».
Я шел некоторое время, погруженный в свои собственные думы, но когда мы стали пересекать улицу Майнорис, меня внезапно осенила еще одна мысль и я сказал:
«А почему бы вам не поискать какой-нибудь третьей девушки? Ведь должна же быть какая-то средняя девушка. которая нравилась бы и Смайту и Смиту и которая ладила бы с обоими?»
«Ну, с меня хватит и этих двух, — ответил он. — Свяжешься с ними, а от них тебе одни заботы и никакого удовольствия. Та, что тебе нравится, — держи карман, так ты ее и получишь! А та, что сама лезет, кому она нужна!»
Я вздрогнул и поднял на него глаза. Он шел неуклюжей походкой, засунув руки в карманы, с бессмысленным взглядом на тупом лице. Меня охватило отвращение.
«Ну, мне пора, — сказал я, останавливаясь, — я не предполагал, что зашел так далеко».
Казалось, он был так же рад избавиться от меня, как я от него.
«Да? — сказал он, протягивая мне руку. — Ну, до скорого!»
Мы небрежно попрощались, он исчез в толпе, и больше я с ним не встречался.
— И все это было на самом деле? — спросил Джефсон.
— Я изменил имена и даты, — ответил Мак-Шонесси, — но уверяю вас, что самые факты взяты из жизни.
Глава Х
На прошлом собрании мы обсуждали вопрос, кем будет наш герой.
Мак-Шонесси хотел сделать его писателем, V. тем чтобы в роли злодея выступал критик.
Я предложил биржевого маклера с некоторой склонностью к романтизму. Джефсон, у которого был практический ум, заявил:
— Дело не в том, какие герои нравятся нам, а какие герои нравятся женщинам, читающим романы.
— Вот это правильно, — согласился Мак-Шонесси. — Давайте соберем по этому поводу мнения различных женщин. Я напишу своей тетке и узнаю от нее точку зрения престарелой леди. Вы, — обернулся он ко мне, — расскажите, в чем дело, вашей жене и выясните, каков идеал современной молодой дамы. Браун пускай напишет своей сестре в Ньюхэм и узнает настроение передовой образованной особы, а Джефсон может спросить у мисс Медбэри, какие мужчины нравятся обыкновенным здравомыслящим девушкам.
Так мы и сделали, и теперь нам оставалось только рассмотреть полученные результаты. Мак-Шонесси начал с того, что вскрыл письмо своей тетки. Старая леди писала:
«Мне кажется, мой дорогой мальчик, что на вашем месте я выбрала бы военного. Твой бедный дедушка, который убежал в Америку с этой ужасной миссис Безерли, женой банкира, был военным, и твой кузен Роберт, тот самый, который проиграл в Монте-Карло восемь тысяч фунтов, был тоже военным. Меня с самой ранней юности всегда привлекали военные, хотя твой дорогой дядя их совершенно не переносил.
Кроме того, о воинах много говорится в Ветхом завете (например, в книге пророка Иеремии, глава ХLVII, стих 14).
Конечно, нехорошо, что они все время дерутся и убивают друг друга, но ведь в наши дни они, кажется, этого больше не делают.
— Таково мнение старой леди, — сказал Мак-Шонесси, складывая письмо и пряча его в карман. — Посмотрим, что скажет современная образованная особа.
Браун достал из своего портсигара письмо, написанное уверенным, округлым почерком, и прочел следующее:
«Какое удивительное совпадение! Как раз вчера вечером, у Милисент Хайтопер, мы обсуждали тот же самый вопрос и вынесли единогласное решение в пользу военных.
Видишь ли, мой милый Селкирк, человеческую природу всегда влечет к себе противоположное.
Поэт пленил бы юную модисточку, но для мыслящей женщины он был бы невыразимо скучен. Образованной девушке мужчина нужен не для того, чтобы рассуждать с ним на высокие темы, а для того, чтобы любоваться им. Я уверена, что дурочка нашла бы военного скучным и неинтересным, но для мыслящей женщины военный-это идеал мужчины, существо сильное, красивое, одетое в блестящую форму и не слишком умное».
Браун порвал письмо и бросил клочки его в корзину для бумаг.
— Итак, вот уже два голоса в пользу армии, — заявил Мак-Шонесси, — послушаем теперь здравомыслящую девушку.
— Сначала нужно еще найти эту здравомыслящую девушку, — буркнул Джефсон довольно унылым, как мне показалось, тоном, — а это не так-то легко.
— Как? — удивился Мак-Шонесси. — А мисс Медбэри? Обычно при упоминании этого имени на лице Джефсона появлялась счастливая улыбка, но сейчас оно приняло скорее сердитое выражение.
— Вы так полагаете? — произнес он. — Ну, в таком случае здравомыслящая девушка тоже любит военных.
— Ах ты, черт побери! — вырвалось у Мак-Шонесси. — Вот так штука! А как она это объясняет?
— Она говорит, что в военных есть что-то особенное и что они божественно танцуют, — сухо заметил Джефсон.
— Вы удивляете меня, — пробормотал Мак-Шонесси, — я просто поражен.
А что говорит молодая замужняя леди? — обратился он ко мне. — То же самое?
— Да, — отвечал я, — совершенно то же самое.
— А объяснила она вам почему? — продолжал допытываться Мак-Шонесси.
— По ее мнению, военные просто не могут не нравиться, — сообщил я.
После этого мы некоторое время сидели молча, вздыхали и курили. «И зачем только мы затеяли этот опрос?» — казалось, думал каждый.
То, что четыре совершенно различные по своему характеру образованные женщины так не по-женски быстро и единодушно выбрали своим идеалом военных, было, конечно, не особенно лестно для четырех штатских. Если бы дело шло о няньках или горничных, ну тогда это еще можно было бы понять.
Венера с белым чепчиком на голове все еще продолжает преклоняться перед Марсом, и это одно из последних проявлений религиозного чувства в наше безбожное время.
Год тому назад я жил рядом с казармами и никогда не забуду, что делалось перед их широкими чугунными воротами по воскресеньям после полудня.
Около двенадцати часов здесь уже начинали собираться девушки. К двум часам, когда воины с напомаженными головами и тросточкой в руке готовы были к прогулке, их ожидал длинный ряд из четырех или пяти сот женщин. Прежде они толпились в хаотическом беспорядке, и когда солдаты выходили по двое из ворот, женщины бросались на них, как львы на христианских мучеников.
Это приводило, однако, к таким грубым сценам, что полиция вынуждена была вмешаться, и девушки стали выстраиваться «в очередь», попарно, а специально наряженный для этой цели отряд констеблей следил за тем, чтобы они стояли на местах и ждали своей очереди.
В три часа часовой выходил и закрывал калитку.
«Все уже вышли, мои милочки, — кричал он оставшимся девушкам, — нечего вам больше здесь делать! Сегодня у нас больше нет для вас парней».
«Как, ни одного больше? — начинала умолять какая-нибудь бедная малютка, и ее большие круглые глаза наливались слезами. — Ни одного, хотя бы самого маленького? А я так долго ждала!»
«Ничего не поделаешь, — отвечал часовой грубовато, но добродушно и отворачивался, чтобы скрыть свои собственные чувства. — Вы, милочки, уже получили все, что вам причиталось. У нас ведь не фабрика солдат. На сегодня у нас больше нет, значит, и получать нечего, это ясно само собой. Приходите в следующий раз пораньше».
Затем он спешил уйти, чтобы избежать дальнейших неприятностей, а полиция, которая как будто только и ждала этой минуты, с насмешками начинала разгонять остатки плачущих женщин.
«Эй вы там, ну-ка пошевеливайтесь; расходитесь, девушки, расходитесь, — говорили констебли своими раздражающе несимпатичными голосами. — Прозевали вы на этот раз свое счастье! Нельзя же полдня загораживать улицу. Что это еще за демонстрация девушек, не нашедших для себя парней! А ну, расходитесь!»
