Кубарем по заграницам (сборник) - Аверченко Аркадий Тимофеевич (книги без сокращений .txt) 📗
– А вот что! Я предлагаю подделывать пятисотрублевки. Во-первых, они одноцветные, голубые, во-вторых, рисунок не сложный, в-третьих…
– А что для этого нужно?
– Медная доска для гравировки, кислота, краска, бумага, пресс для печатания.
– Сколько же мы в месяц напечатаем таких фальшивок?
– Тысяч десять штук!
Средний мошенник взял карандаш и погрузился в вычисления…
– Сейчас вам скажу, во что обойдется одна штука.
– Ну что же?
– Н-да-с… Дело любопытное, но едва ли выгодное. Одна пятисотрублевка будет нам стоить 720 рублей!
– Черт возьми! А как же правительство печатает?
– Как, как?! У них бумага и краска еще старого запаса.
Долго сидели молча, угрюмые, раздавленные суровой действительностью.
– Ну и страна! – крякнул председатель. – За какое мошенничество ни возьмись – все невыгодно!
– А что, если, – робко начал самый младший мошенник, – что, если на те деньги, которые у нас есть, – купить две-три кипы мануфактуры, да сложить ее в укромное местечко, да, выждав недели три, продать.
– Что ж из этого получится?
– Большие деньги наживем.
– Постой, какое же это мошенничество?
– Никакого. Зато выгодно.
– Постой! Да ведь мы мошенники! Ведь нам как-то неприлично такими делами заниматься!
– Почему?
– Ну вот предположим, полиция узнает о нашей мануфактуре – что она нам сделает?
– Ничего.
– Вот видишь… Как-то неудобно. Я не привык такими темными делами заниматься.
– Но ведь не виноваты же мы, что это выгоднее, чем фальсификация продуктов, фальшивые бумажки и взлом касс!
– Бож-же! – вскричал председатель, хватаясь за голову. – До какого мы дошли падения, до какого унижения! С души воротит, тошнит, а придется заняться этой гадостью!
И они встали, пошли в город. Занялись.
Вот почему теперь так мало мошенников и так много спекулянтов…
Русская сказка
Отец прижал голову крохотного сына к груди и начал сказку:
– В одном лесу жил мальчик и жила Баба-Яга Костяная Нога… Впрочем, ну ее, эту Бабу-Ягу, правда?
– Ну ее, – охотно согласился ребенок.
– Вот какую сказку я лучше расскажу: жили да были дед и баба, у них была курочка-ряба… Хотя скучно это! Пусть она провалится, эта курочка!
– И дед с бабой пусть провалятся! – сверкая глазами, согласился мальчик, обуреваемый столь свойственным детям инстинктом разрушения…
– Верно. Пусть они лопнут – и дед, и баба. А вот эта – так замечательная сказка: у отца было три сына, старший умный был детина, средний был и так и сяк…
– Пусть они тоже лопнут… – внес категорическое предложение малютка, улыбаясь с веселой свирепостью.
– И верно, сын мой. Туда им и дорога. Это все, конечно, чепуха, труха. Хорошая сказка рассказывается после соответствующего разбега. А так как я уже достаточно разбежался, то… слушай!
…Жил-был твой папа, и у папы была твоя мама, и была она потому, что тогда не было сыпного тифа. И жили твои папа с мамой в квартирке из шести комнат, и даже для сына была отдельная комнатка, где стояла его колыбелька. Теперь мы с тобой и дядей Сашей живем в одной комнате, а тогда у меня было шесть.
– У кого реквизировал?
– Держи карман шире! Тогда не было реквизиций! Кто какую квартиру хотел, такую и снимал. Хоть бы двадцать комнат! И вот однажды приезжаю я…
– С фронта?
– С которого? Никакейших тогда фронтов не было!
– А что ж мужчины делали, если нет фронта! Спекулировали, небось?
– Тогда не спекулировали.
– А что же? Баклуши били?
– Дядя Саша, например, был адвокатом. Петр Семеныч писал портреты и продавал их, дядя Котя имел магазин игрушек…
– Чтой-то – игрушки?
– Как бы тебе объяснить… Ну, например, видел ты живую лошадь? Так игрушка – маленькая лошадь, неживая; человечки были – тоже неживые, но сделанные, как живые. Пищали. Даванешь живот, а оно и запищит.
– А для чего?
– Давали детям, и они играли.
– Музыка?
– Чего музыка?
– Да вот, играли.
– Нет, ты не понимаешь. Играть – это значит, скажем, взять неживого человечка и посадить верхом на неживую лошадку.
– И что ж получится?
– Вот он и сидит верхом.
– Зачем?
– Чтоб тебе было весело.
– А кто ж в это время играет?
– Фу, ты! Нельзя же быть таким серьезным. Однако – вернемся. Вот, значит, мы так и жили…
– А что ты делал?
– Я был директором одной фабрики духов.
– Чтой-то?
– Духи? Бутылочка такая. Откроешь пробочку, капнешь на костюм, а оно хорошо и пахнет.
– А зачем?
– Да так. Зря. Раньше много чего зря делалось. У меня, например, был человек, который стоял у дверей, и если кто-нибудь приходил ко мне, он шел впереди него и говорил, кто пришел.
– Да зачем тебе? Ты бы и сам через минуточку увидел бы.
– Так было принято. Много чего зря делали. Мы с мамой, например, раз в месяц бал закатывали.
– Во что закатывали?
– Ни во что. Возьмем и закатим бал. Приглашали музыку, оркестр целый… Сад увешивали цветными фонариками и под музыку танцевали…
– Чтой-то?
– Танцевать? А вот мужчина брал даму одной рукой за ее руку, другой за это место, где у тебя задняя пуговица курточки, и начинали оба топать ногами и скакать.
– Зачем?
– Зря. Совершенно зря. Пользы от этого не замечалось никакой. После танцев был для всех ужин.
– Небось, дорого с них сдирал за ужин?
– Кто?!
– Ты.
– Помилосердствуй! Кто ж с гостей за ужин получает? Это бесплатно. Я их угощал. Повар готовил ужин, шампанское, фрукты, мороженое.
– Сколько ж тебе это стоило? Небось – за… этого… закатывал в копеечку?
– Ну как тебе сказать… Помнишь, мы сегодня после обеда пили с тобой этакую чуть-чуть газированную теплую дрянь на сахарине? Ситро, что ли? Ну вот сколько мы заплатили за бутылочку, помнишь?
– Полторы тысячи.
– Правильно. Так раньше – бал с музыкой, фонариками и ужином стоил половину такой бутылки.
– Значит, я сегодня целый бал выпил?
– Представь себе! И не лопнул.
– Вот это сказка! У маленького мальчика бал в животе. Хе-хе-хе!
– Да уж. Это тебе не Баба-Яга, чтоб ей провалиться!
– Хе-хе! Не у отца три сына, чтобы им лопнуть.
– Да… И главное, не Красная Шапочка, будь она проклята отныне и до века!
II. Обнищание культуры
Володька
Завтракая у одного приятеля, я обратил внимание на мальчишку лет одиннадцати, прислонившегося у притолоки с самым беззаботным видом и следившего за нашей беседой не только оживленными глазами, но и обоими на диво оттопыренными ушами.
– Что это за фрукт? – осведомился я.
– Это? Это мой камердинер, секретарь, конфидент и наперсник. Имя ему – Володька. Ты чего тут торчишь?
– Да я уже все поделал.
– Ну черт с тобой. Стой себе. Да, так на чем я остановился?
– Вы остановились на том, что между здешним курсом валюты и константинопольским – ощутительная разница, – подсказал Володька, почесывая одной босой ногой другую.
– Послушай! Когда ты перестанешь ввязываться в чужие разговоры?!
Володька вздернул кверху и без того вздернутый, усыпанный крупными веснушками нос и мечтательно отвечал:
– Каркнул ворон – «Никогда!»
– Ого! – рассмеялся я. – Мы даже Эдгара По знаем… А ну, дальше.
Володька задумчиво взглянул на меня и продолжал:
