Сестрица пела целый день,
Печалясь и тоскуя;
К ночи вздохнула: «Дребедень!
Слова весёлы всуе.
К тебе ещё печальней песнь
Назавтра обращу я».
Кивнул я, слышать песни той
Не чувствуя желанья.
Из дома утренней порой
Ушёл я без прощанья.
Авось, пройдёт сама собой
Тоска без потаканья.
Сестра печальная! Узнай:
Несносны эти ноты!
Твой хмурый дом совсем не рай,
Но нет тебе заботы.
Лишь засмеюсь, хоть невзначай,
Ревёшь тогда назло ты!
На след’щий день (прошу простить
Моё произношенье)
Мы в Садлерс Веллсе посетить
Решили представленье
(В сестре весёлость пробудить
Должно же впечатленье!).
С собой трёх малых звать пришлось —
Каприз весьма понятный, —
Чтоб меланхолию всерьёз
Отправить на попятный:
Спортивный Браун, резвый Джонс,
А Робинсон — приятный.
Я сам прислуге дал понять,
Какие выраженья
Способны жалобы унять,
Как масло — вод волненье;
Лишь Джонсу б даме дух поднять
Достало обхожденья.
Мы чушь несли про день и вид
(Следя её отдачу),
Провентилировав «on dit»
И цены кож впридачу;
Сестрица ныла: «Всё претит...
Не забывай про сдачу».
«Бекаса ешь — остынет он.
Ах, ах! Венец природы!» —
«Мост Ахов, господа, смешон;
В Венеции всё воды...» —
Такой вот Байрон-Теннисон
(Вполне во вкусах моды).
Упоминать и нужды нет
Что слёзы в блюда нудно
Лились, что скорбный наш обед
Глотать нам было трудно
И стать одною из котлет
Желал я поминутно.
Начать беседу в сотый раз
Хватило нам терпенья.
«У многих, — подал Браун глас, —
Встречаются влеченья
К рыбалке, травле... А у вас
Какие предпочтенья?»
Она скривила губы — так
Мы в пальцах кривим ластик:
«Ловить на удочку собак,
Стрелять по щукам в праздник,
По морю прыгать натощак.
Мне кит — что головастик!
Дают-то что? “Король... ах, Джон”? —
Заныла, — Скука, позы!»
И, как всегда, тяжёлый стон,
И вновь ручьями слёзы.
Вот взвился занавес вдогон
Помпезным фуриозо.
Но смехом дружный наш раскат
Она не поддержала.
Перевела в раздумье взгляд
С оркестра к балкам зала;
Произнесла лишь: «Ряд на ряд!» —
И тишина настала [66].
Отчего так, что Поэзия никогда не была подвергнута тому процессу Разбавления, который с такой выгодой показал себя в отношении сестринского искусства, Музыки? Разбавляющий вначале подаёт нам несколько нот какой-то хорошо известной Мелодии, затем дюжину тактов собственного сочинения, затем ещё некоторое количество нот первоначального мотива и так далее попеременно; таким образом он оберегает слушателя если не от малейшего риска признать пьесу сразу, то по крайней мере от чрезмерного волнения, которое способна вызвать её передача в более концентрированном виде...
Воистину, подобно тому как прирождённый эпикуреец любовно медлит над ломтем превосходной Оленины и при этом всеми фибрами души словно шепчет: «Excelsior!», — однако прежде чем приступить к лакомству, проглатывает добрую ложку овсяной каши; и подобно тому как тонкий знаток Кларета позволяет себе лишь чуточку пригубить, а потом уж пойти и выдуть пинту или более пива в буфете, точно также и —
Не звал я дорогой Газели
В свою конюшню. Мил товар,
Да вот торговцы оборзели —
От этих цен бросает в жар.
Меня утешить томным оком
Примчался с улицы сынок.
Подбитый где-то глаз уроком
Послужит, жаль, на краткий срок.
Едва обняться мы посмели —
На шею сел мне сорванец.
Да что со мною, в самом деле?
Пора встряхнуться, наконец,
И тёмный рок томатным соком
Запить для верности слегка,
И закусить бараньим боком,
И ждать взросления сынка [67].
Ах, на этой скамье
Тою давней весной
Аталанта ведь не
Тяготилася мной,
И в ответ мои нежные речи не звала «чепухою одной».
Я ей шарфик купил,
Ожерелье и брошку, —
Всё надела, мой пыл
Оценив понемножку;
И под императрицу она неспроста причесалась в дорожку.
В театральный салон
Я привёл мою пери;
Издала она стон —
И мгновенно за двери:
Духота, мол; одна толчея, и несносен ей этот Дандрери.
«О, счастливчик, постой!
По тебе эти стоны! —
Так я мнил той порой,
Помня флирта законы. —
Плеск и блеск! (Девонширский рыбак так, случится, похвалит затоны.)
И воскликнет любой:
„Ну, счастливчик вы наш!“,
Как с невестой такой
Подойдёт экипаж,
Когда бел ещё свадебный торт и пока желтоват флёрдоранж!»
Тот тягучий зевок!
Тот слипавшийся глаз!
Тех фантазий поток,
Что блаженство припас!
Уложил меня взор её вскользь и пришибла слеза напоказ.
Видел, видел вполне
(Сомневаться негоже)
И томленье по мне,
И тоску. Только всё же
Оглашенье ли мне предпочесть? Ведь лицензия выйдет дороже.
«Как Геро, ты возжги
Мне торшер Афродиты;
Пусть не видно ни зги —
Доплыву». — «Да поди ты…»
Что такое?! Но дальше слова были громом колёс перекрыты… [68]