Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗

Сорвавшись однажды, я с головой ушел в разгульный образ жизни, совершая по утрам долгие прогулки, а по вечерам слушая музыку в павильоне. Однако дни все равно тянулись слишком медленно, и я искренне обрадовался, когда последний из них подошел к концу и карета помчала меня из пораженного подагрой и чахоткой Бакстона в Лондон, где жизнь сурова и приходится работать. Вечером мы проезжали через Хендон, и при виде яркого зарева над громадным городом потеплело на душе. Когда наконец мой кеб выехал с вокзала Сент-Панкрас на улицы Лондона, знакомый шум и гам, нахлынувший со всех сторон неудержимым потоком, звучал в ушах сладкой музыкой, по которой я давно соскучился.

Этот месяц ничегонеделания пришелся мне не по душе. Я люблю бездельничать, вместо того чтобы заниматься делом, а не тогда, когда и заняться больше нечем. Такой уж у меня скверный характер. Лучшее время постоять у камина, подсчитывая в уме долги, — это когда конторка завалена письмами, требующими немедленного ответа. Дольше всего я наслаждаюсь ужином, когда меня ждет трудная работа. А если по какой-то причине нужно встать утром пораньше, то именно в этот день я люблю понежиться в постели еще полчасика.

Ах, как восхитительно перевернуться на другой бок и закрыть глаза «всего на пять минут»! Интересно, есть ли на свете хоть один человек, который добровольно встает по утрам? Не считая героев нравоучительных рассказов для детей, разумеется.

Некоторые совершенно не в силах подняться с постели вовремя. Если им нужно вставать в восемь, они непременно будут лежать до половины девятого. А если обстоятельства изменятся и можно будет встать в полдевятого, они проспят до девяти. Эти люди подобны тому государственному мужу, о котором говорили, что он всегда приходит ровно на полчаса позже. Они всячески пытаются с этим бороться: покупают будильники (искусные приспособления, которые срабатывают не в тот момент, когда нужно, и будят не того, кого нужно); просят служанку постучать в дверь и разбудить их, а когда служанка стучит в дверь, они ворчат в ответ: «Встаю!» — и вновь сладко засыпают. Я знал одного господина, который принимал по утрам холодную ванну, но это не помогало, поскольку после ванны он поскорее ложился обратно в постель, чтобы согреться.

Лично я мог бы спокойно не ложиться в кровать, если бы мне удалось с нее встать. Для меня самый трудный момент — оторвать голову от подушки, и никакие благие намерения накануне вечером не в силах облегчить задачу. Даром потратив весь вечер, я говорю себе, что сегодня работать уже не буду, зато завтра утром встану пораньше, и я полон решимости так и сделать — в тот момент. Утром, однако, решимость моя оказывается значительно поколеблена, и я думаю, что лучше бы мне было не ложиться вовсе. А кроме того, поднявшись с постели, надо ведь еще и одеться, и чем дольше думаешь об этом испытании, тем больше хочется отложить его.

Кровать — такая странная вещь: мы распрямляем усталые конечности и тихо погружаемся в покой и тишину, точно в могиле. Как пел старина Гуд [1]: «О ты, кровать, в желанном сне ты рай земной даруешь мне!» Ты словно добрая нянюшка для нас, капризных мальчиков и девочек. Умных и глупых, послушных и озорных, ты всех нас обнимаешь материнским объятием, унимая наши слезы. И сильный муж, обремененный заботами, и страждущий больной, и девушка, рыдающая по неверному возлюбленному, — все мы точно дети склоняем голову на ее белую грудь, и она ласково убаюкивает нас.

А уж если ты отворачиваешься, не желая нас утешить, вот тогда наша участь незавидна. Как долго тянутся минуты, когда не спится! О, как ужасны ночи, когда мы ворочаемся с боку на бок, страдая от лихорадки и боли, будто живые в мире мертвых, и вперяем взор в темные часы, медлительно текущие между нами и светом дня. Но еще более ужасны ночи, когда мы сидим у постели больного, временами вздрагивая от треска поленьев в камине, и тиканье часов кажется стуком молота, разбивающего порученную нашему попечению жизнь.

Впрочем, довольно о кроватях и спальнях. Я провел в них слишком много времени даже для бездельника. Лучше пойдем покурим. Курение точно такая же напрасная трата времени, но выглядит не столь предосудительно. Для нас, бездельников, табак — настоящий дар небес. Невозможно себе представить, что делали на службе государственные чиновники до того, как сэр Уолтер [2] нашел им занятие. На мой взгляд, воинственность молодых людей в Средние века целиком объясняется отсутствием успокоительной травы. Работать им не приходилось, а курить они не могли и в результате вечно ссорились и воевали. Если по какой-то невероятной случайности везде царил мир, то молодые люди развязывали смертоносные междоусобицы с соседями, а если и это оставляло им слишком много свободного времени, то его занимали спорами о том, чья возлюбленная прекраснее, и обе стороны выставляли такие железные аргументы, как секиры, булавы и прочее. В те времена вопросы вкуса решались быстро. В XII веке охваченный любовью юноша не отшатывался назад, глядя в глаза своей возлюбленной, и не говорил ей, что ее красота разит наповал. Нет, он выходил на улицу и доказывал это на деле. Если ему встречался прохожий и он проламывал ему голову — я имею в виду, что голову проломили прохожему, — то красота девушки считалась доказанной. А если прохожий проламывал голову — не свою, разумеется, а того первого юноши, который был прохожим для второго юноши, — то есть если он проломил ему голову, то его девушка — не та, которую любил тот юноша, а девушка того юноши, который… В общем, если А проломил голову Б, то возлюбленная А — красавица; а если Б проломил голову А, тогда возлюбленная А не красавица, а красавица — возлюбленная Б. Вот такой у них был способ художественной критики.

В наши дни мы раскуриваем трубочку и позволяем девушкам применять тот же способ самостоятельно.

И они с этим отлично справляются. Теперь девушки получили возможность делать за нас все: работать врачами, адвокатами, художниками; управлять театрами, заниматься мошенничеством и редактировать газеты. Я уже предвкушаю то время, когда нам, мужчинам, не придется делать ничего, кроме как нежиться в постели до полудня, читать два романа в день и наслаждаться послеобеденным чаепитием в исключительно мужской компании, не утруждая свой ум более сложными предметами, чем последний фасон брюк, или спорами о том, из чего сшито пальто мистера Джонса и подходит ли оно ему. Ах, какие восхитительные перспективы для бездельников!

© Перевод О. Василенко

О влюбленности

Разумеется, вам знакомо это чувство! А если нет, то вы с ним еще познакомитесь. Любовь подобна кори: все мы должны ею переболеть. И, подобно кори, мы подхватываем ее лишь однажды, о втором разе можно не беспокоиться. Тот, кто переболел этой болезнью, может отправляться в самые опасные места и вытворять самые безумные глупости без всяких последствий для себя. Он может устроить пикник в тенистом лесу, бродить по заросшим лесным коридорам и долго сидеть на мшистых камнях, наблюдая закат. Тихий домик в деревне пугает его ничуть не более, чем шумное общество в клубе. Он может присоединиться к семейному путешествию вниз по Рейну. Он даже способен проводить в последний путь к алтарю навсегда уходящего друга. Он не теряет голову, кружась в завораживающем вальсе, а от последующей передышки в темноте зимнего сада не схватит ничего тяжелее насморка. Он не боится гулять по цветущим аллеям, залитым лунным светом, или выкурить трубочку в тростнике на закате. Он может ловко перелезть через забор, незаметно пробраться сквозь живую изгородь и пройти по скользкой тропинке, не упав. Лучистые глаза не ослепят его, и, слушая голоса сирен, он невозмутимо продолжает свой путь. Он сжимает в ладонях белые пальчики, но их деликатное прикосновение не пронзает его током.

Нет, этот недуг не поражает нас дважды. Купидон не тратит вторую стрелу на единожды пронзенное сердце. Служанки любви остаются нашими подругами навсегда: наши двери всегда открыты для уважения, восхищения и привязанности, а вот их повелительница, совершая свое путешествие, наносит всего один визит и удаляется навечно. Мы испытываем нежные чувства, обожаем, питаем слабость, но никогда уже больше не любим. Сердце подобно фейерверку, что взмывает ввысь лишь один раз. Как метеор, оно вспыхивает на мгновение и озаряет сиянием весь мир, а затем мрак обыденности поглощает пламя и сгоревшие останки падают обратно, где тихо дотлевают, никем не замеченные и никому не нужные. Лишь однажды, вырвавшись на волю, мы осмеливаемся повторить подвиг могучего Прометея, который взобрался на Олимп и похитил божественный огонь с колесницы Феба. Счастливы те, кто успевает вернуться на землю, пока огонь не погас, и разжечь от него земные алтари. Чистейшее пламя любви не может долго гореть в той зловонной атмосфере, которой мы дышим, но прежде чем оно задохнется, мы можем разжечь этим факелом уютный очаг привязанности.