Остров Весёлых Робинзонов - Санин Владимир Маркович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗

«Дуэль на десяти шагах до крови», – решил я.

– Пари? – сияя голубыми глазами, предложила Маша. – Ставлю квартальный абонемент в бассейн «Москва» на… на…

– На что угодно!

– Отлично. Если я вернусь с победой, целый месяц будешь кормить меня шоколадными батончиками! По рукам? А теперь уходи и не мешай мне давать интервью представителю печати. Присаживайтесь поближе, то­варищ.

Я кровожадным взглядом отпетого дуэлянта прово­дил свою будущую жертву и с удовольствием подсел к голубоглазому ангелу.

– Видите ли, – галантно начал я, – к вам пришел не столько представитель печати, сколько человек, из­мученный бессонницей. Я только что побывал у Ивана Максимовича, вот его записка.

– Записка? Бессонница? – У ангела, как мне пока­залось, испуганно расширились глаза. – Но ведь вы сказали, что пришли из редакции!

– Совершенно верно. К вам пришел работник редакции, страдающий бессонницей и мечтающий по­пасть в санаторий, – любезно разъяснил я.

– Скажите, вы порядочный человек? – с неожи­данной и обезоруживающей наивностью спросил ангел. Я быстро соорудил на своей физиономии загадочную улыбку, но надобность в ней немедленно отпала. – Впрочем, извините. Есть вопросы, на которые ни один мужчина в мире не ответит отрицательно. Лучше при­знайтесь: вы слышали весь разговор с моим коллегой? От начала до конца? Только скажите правду, пожалуй­ста! – умоляюще закончил этот ребенок в докторском халате.

Я чистосердечно рассказал, как случайно услышал обвинение в авантюризме, которое оторвало меня от газеты, и попросил Марию Мироновну – я с трудом произнес эти два слова – объяснить мне, что ее встре­вожило.

– Зовите меня просто Маша, – вздохнув, ответила она. – Меня все равно никто не хочет называть Мария Мироновна. А мы беседовали так… о разных професси­ональных тайнах. Ну, рассказывайте.

Выслушав меня, Маша подумала, совсем как школьница потерла лоб ладонью и подвела итоги:

– Вы меня устраиваете. Подавайте заявление и го­товьтесь к отъезду. До свидания.

– А можно будет еще с вами…

– Проконсультироваться? – закончила Маша. – Конечно. Ведь я тоже еду с вами, как санаторный врач.

– О! – вырвалось у меня. – Извините.

– Ничего, это чисто нервное, – констатировала Маша и улыбнулась. – Всего хорошего.

«Занятное существо, – уходя, подумал я. – Только лечить людей ей, наверное, рановато. Куклу – куда ни шло, но человека…»

АНТОН И ШНИЦЕЛЬ

У каждого человека может быть много приятелей, но друг– только один. И, ради бога, не убивайте меня ссылками на четырех мушкетеров и троих в одной лод­ке (не считая собаки). У Петра Первого был один Алексашка Меншиков, у Дон-Кихота – Санчо Панса, а у Тимошенко – Березин. Эти примеры кажутся мне бо­лее убедительными. Да, только один друг – и сколько угодно приятелей.

У приятеля можно занять трешку до зарплаты, за­пастись свежим анекдотом, поорать вместе на футболь­ном матче и распить бутылочку доброго вина. Общение с приятелем легко и приятно, оно освежает, как слепой дождик в летнюю сушь.

Но есть вещи, на которые способен только друг. Только друг заложит в ломбард свои единственные па­радные брюки, чтобы вы могли купить букет цветов любимой девушке; только друг, зеленея и про себя об­зывая вас идиотом, согласится битых два часа слушать ваши лирические стихи и при этом не станет корчить постные рожи; только он будет бродить всю ночь по притихшим улицам, слушая ваш бессвязный и жалкий лепет насчет любимого существа; и только у него хва­тит такта не сказать вам, что у этого существа походка и манеры гусыни.

Теперь вы уже подготовлены к тому, что в санато­рий я поехал не один. Я сказал Антону, что мое здо­ровье и, следовательно, жизнь зависит только от него. Я добавил, что если он не разделит со мной санаторную скуку, то я не двинусь с места и тихо, никого не про­клиная, скончаюсь от недосыпания на своей тахте, за­вещав ему двести рублей невыплаченного долга за куп­ленный в кредит магнитофон.

В ответ Антон тупо пробормотал, что за удовольст­вие увидеть мою агонию он согласен заплатить двести рублей. Он, разумеется, ни в какой санаторий не по­едет и просит меня прекратить бесплодные разговоры на эту тему. Пришлось вытаскивать последний аргу­мент. Я равнодушно, между прочим, вскользь сообщил этому самоуверенному типу, что как-нибудь обойдусь и без него. Очаровательная девушка, которая тоже едет в санаторий и которая…

Антон всполошился. Прямолинейными и лобовы­ми вопросами он выведал у меня все, что касается Машеньки, и заявил, что это меняет дело. Он уверен, что чем наивнее и голубоглазее бывают «эти ведьмы» – Антон выразился именно так, – тем опаснее они для честного холостого человека. Он, Антон, не может бро­сить меня на съедение и, безусловно, едет в санаторий. Он только добавил, что перспектива непрерывного общения со мной в течение месяца настолько его обес­кураживает, что он вынужден настаивать на одном условии: с нами едет его пес, возмутительно, лохматая и наглая собака, по кличке Шницель. Если я не согла­сен, он готов удовлетвориться компанией одного пса и уверен, что не будет в проигрыше, так как Шницель, по крайней мере, не симулирует бессонницу и не бол­тает всякую чепуху про свое здоровье.

Несмотря на крайне развязный тон этого заявления, я вынужден был согласиться. Мне просто больше ничего не оставалось де­лать. Антон был на редкость по­кладистый малый во всем, что не касалось его пса. Но стоило ко­му-нибудь проехаться по адресу Шницеля, как Антон становился на дыбы. Года два назад он подоб­рал в канаве полузамерзшего щен­ка, ввел его в свой дом, выкормил и разбаловал, как собаку. И пес вел себя в квартире так, словно лице­вой счет выписан на его имя. Каждый день в половине пятого Шницель приходил к проектному бюро, где Антон портит ватманскую бумагу, и смотрел в окно на своего приятеля, подмигивая и кривляясь. Рядом на столбе висели часы, а если ровно в пять Антон не вы­ходил, Шницель поднимал неимоверный скандал: он юлой вертелся под окном, облаивал прохожих, кото­рые мешали ему совершать этот ритуал, подпрыгивал, рычал и всеми средствами демонстрировал свое него­дование. Антон сердился, грозил кулаком, но Шни­цель пожимал плечами и делал вид, что эти знаки нео­добрения ему неведомы. Зато когда хозяин выходил, на морде у пса появлялось такое умильное выражение, что Антон немедленно покупал подхалиму пастилу, которую Шницель страстно любил. Потом эта парочка прогуливалась и интеллектуально общалась. Это был священный час, в котором Шницель видел смысл свое­го существования. Горе тому, кто в это время отрывал Антона от выполнения его обязанностей собеседника!

Однако хватит о Шницеле. Дело прошлое, но, когда я вспоминаю наше сенсационное прибытие в санато­рий, все неприятности, связанные с этим псом, отходят на задний план.

ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ

Мы сидели на берегу озера и ожидали катер. За на­шими спинами шумел вековой лес, а впереди синела необозримая водная гладь. Мы несколько возбужденно переговаривались, смеялись, шутили – словом, вели себя как в театре во время увертюры.

Катер запаздывал, и нам надоело вглядываться в да­лекие очертания острова, на котором мы будем приво­дить в порядок свои нервы. Все приутихли и отдались размышлениям – идеальная минута, о которой мечта­ют художники, чтобы без помех набросать портреты действующих лиц. Не буду ее упускать и познакомлю вас с основными персонажами повести.

Машеньку вы уже знаете. Сейчас она сидит на пеньке, уставшая после поезда и автобуса, в котором мы болтались и гремели, как медяки в копилке. Подперев подбородок кулачком, она смотрит на нас, и ее большие бирюзовые глаза, кажется, говорят: «Вы ведь не обидите меня, не правда ли? Вы все такие рослые и сильные, а я хотя и врач, но маленькая и без­защитная».