Трудно быть сержантом - Химэн Мак (Mackenzie Hooks Hyman) (библиотека книг .TXT) 📗

— Это, Стокдейл.

Тогда и лейтенант посмотрел на меня и многозначительно произнес:

— О да.

Я опять удивился и говорю:

— Да, сэр, правильно, я Стокдейл, но я не помню, когда встречался с вами.

Но в это время все уже направились к выходу.

Вы себе не можете представить, что было с сержантом Кингом, когда он вернулся от капитана! У него был просто дикий вид. Он стоял посредине своей комнаты, моргал глазами и тряс головой, будто не замечая, что я стою рядом.

— Ты не должен был этого делать, — наконец проговорил он, — понимаешь, не должен…

— Я знаю, — ответил я, — но мне не хотелось брать все на себя, ведь идея была ваша. Вы сделали мне добро и я думал, что могу вам помочь и…

— Да, я верю, что ты хотел мне помочь. В этом нет ничего удивительного. Но больше те помогай мне, понятно? Я не нуждаюсь в помощи. Ты и так уже много сделал для меня. Помоги еще кому-нибудь. Послушай, я знаю одного горластого капитана из ротной канцелярии. Почему бы, тебе не помочь ему? Почему?..

И он махнул рукой, не желая об этом больше разговаривать. А я обещал выполнить его просьбу при первой возможности. Тогда сержант снова махнул рукой, повернулся и сказал:

— Послушай, Уилл, забудь обо всем. Главное теперь в том, чтобы обучить тебя военному делу.

Продолжая говорить, он от волнения ходил из угла в угол и, по-видимому, был очень сильно встревожен. Я пытался его немного успокоить, говоря, что ничего особенного не произошло и нет оснований, так сильно волноваться. Я уверял, что мне очень нравится дежурство в уборной и что я готов заниматься этим все время.

Но от этого сержант, кажется, расстроился еще больше:

— Нет, Уилл, нет! Ты должен получить военную специальность. Мы должны обучить тебя военному делу и отправить отсюда, потому что капитан сказал, что, если этого не сделать, ты останешься здесь и… Послушан, Уилл, мы должны немедленно приступить к делу. Это сейчас главное. Капитан сказал, что тебя могут отправить за тысячу миль отсюда. — С этими словами он лег на койку, закрыв лицо руками, будто я уже уезжал.

Мне было жаль сержанта, и я просто не знал как успокоить его.

— Ну что ж, если они отправят меня за тысячу миль отсюда, я, может быть, изредка смогу приезжать, — сказал я. Но это не успокоило Кинга, напротив, он слабо застонал, не отнимая рук от лица. В таком положении я его и оставил.

ГЛАВА XIII

На следующий день меня стали обучать военному делу. Я был совершенно спокоен, но сержант Кинг сильно волновался. Он все старался учить меня уму-разуму, объяснял, как и что надо делать, как вести себя, часто отводил меня в сторону и напоминал о том, что я должен заниматься старательно, иначе мне придется коротать всю жизнь в казармах. Но, как ни запугивал меня сержант, я все-таки очень скоро понял, что особых причин для беспокойства нет. На первых порах учеба показалась мне совсем нетрудной. Моя задача заключалась в том, чтобы забивать колышки на площадках, сидеть на вертящихся стульях и делать другие подобные вещи. Это было так же легко, как есть пирог, и все было бы хорошо, если бы сержант Кинг перестал волноваться.

Я делал все, как надо, правда, немного поспорил с одним радистом, но такой пустяк никого не обеспокоил, кроме сержанта Кинга. Случилось это так. Посадили нас за стол, дали каждому наушники и лист бумаги. Радист объяснил, как записывать на бумаге точки и тире. Когда все принялись за работу, я сказал радисту, что совсем ничего не слышу — ни точек, ни тире. Радист почемуто рас сердился и, подскочив ко мне, раздраженно спросил:

— Ты что, не знаешь, как надеваются наушники? Ты их надел наоборот. Как же ты можешь услышать что-нибудь? — и уже совсем грубо добавил:

— Надень их как следует. Может быть, ты вообще плохо слышишь? — И еще что-то и этом роде, что мне не очень-то понравилось.

Он отошел от меня и. обращаясь ко всему сказал, что теперь будет контрольная запись. Через минуту все уже что-то писали на своих листах, а я не стал, потому что мне эти точки и тире ничего не говорили. Я не знал, что писать, сидел и ждал. Радист снова подскочил ко мне и спросил:

— Почему не пишешь? Ты что, не умеешь писать?

Тут мне стало совсем не по себе, и я ответил:

— Я могу писать так же, как любой другой.

— Ну и пиши.

Но меня взбесило, что он подумал, будто я не умею писать, и я сказал:

— Как я могу писать, когда эти маленькие точки и тире для меня ничего не означают?

— Послушай, — сказал радист, — неважно, что они означают. Твое дело записывать сигналы: одни в левый столбик, другие в правый.

— Ладно, — ответил я, — если так, буду писать, но они все равно для меня ничего не значат. Это просто точки и тире.

Радист рассердился еще больше:

— Это не имеет значения, чем они тебе кажутся. Я знаю, что они значат, и мне они не кажутся простыми точками и тире. И всем другим парням, которые их принимают, тоже. И даже генералам. Кто ты такой, чтобы говорить, что они ничего не значат?

Радист еще долго ругался, и мне, наконец надоело. Я поднялся и сказал ему, что он, возможно, и прав, но мне наплевать, если для него и генералов точки и тире значат не то, что для меня. Если другие парни хотят, пусть слушают и записывают хоть весь день. Тогда радист раздраженно крикнул:

— Сядь!

Мне это очень не понравилось.

— Как это так? — спросил я.

— Садись и переверни наушники. Ты что, хочешь иметь неприятности?

— Конечно, нет, — ответил я. Тогда он сказал:

— Ладно, садись и начинай. Ты должен делать только то, что я скажу тебе. Больше от тебя ничего не требуется.

— Что ж, я могу писать не хуже других, — сказал я.

— Ну, вот и пиши, — проговорил радист уже более мягко, даже с оттенком просьбы.

Я сел на свое место и стал записывать точки и тире. Но так как они звучали для меня совершенно одинаково, я записал их в одну колонку и на этом закончил работу, которая меня нисколько не интересовала.

Все было бы хорошо, если бы только сержант Кинг не принял все так близко к сердцу. Но и он согласился, что радист вел себя довольно неблагоразумно.

— В самом деле, почему он сам не поправил тебе наушники так, чтобы ты мог все слышать? — сокрушался он.

Потом он сказал мне еще что-то в этом духе и еще раз напомнил, что я должен стараться, так как это не простые занятия, а уже экзамены.

— Остальные экзамены будут легче, Уилл, и, если ты будешь делать все, как тебе скажут, я почти уверен, что мы их выдержим. Ты слышишь, что я говорю? Ты слушаешь меня? Вот, смотри, я достал вопросы почти всех экзаменов. Перед сдачей мы сможем подготовить ответы на них, все будет в порядке. Но тебе нужно стараться, Уилл. Главное, слушай то, что тебе скажут, — закончил он.

Я старался и остальные экзамены сдавал лучше, чтобы хоть немного угодить сержанту Кингу. Сержант гордился моими успехами. А один экзамен я выдержал так хорошо, что Кинг сказал, будто никому не удавалось достигнуть таких результатов за все время существования части. Мне казалось, что от этого он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Этот экзамен заключался в том, что нужно было в течение определенного времени собрать узел какого-то механизма из деталей толщиной не больше мизинца. Капрал, объяснявший задачу, предупредил:

— Их можно соединить только одним способом, поэтому вам придется пошевелить мозгами.

Перед каждым положили детали. Одни из экзаменаторов держал наготове секундомер, а другой скомандовал:

— Внимание, начали!

Все приступили к сборке. Я тоже принялся за дело. Сначала у меня ничего не получалось, но потом я догадался, как надо действовать. На одной из деталей я заметил выступ. Приложив некоторое усилие, я вставил его в углубление другой детали, и они прочно соединились. Поставить на место остальные детали для меня уже не составило большого труда. Сборку я закончил раньше всех. Я поднялся, отдал работу капралу и собрался уходить, но вижу, что он смеется и вертит мое произведение в руках.