Актерская курилка - Львович Борис (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Замечательный певец и актер Владимир Канделаки был необыкновенно популярен. Роскошный баритон, великолепная внешность (в театре говорят: "фактура"), чисто грузинские темперамент и чувство юмора… Особенным успехом пользовалась его шуточная песенка про старого грузина, обманувшего Смерть. "Приезжайте, генацвале, нани-нани-на, угостим вас цинандали, вэ-ди-воде-ла!" – этот припев распевала вся страна.
Однако, помимо эстрады и съемок в кино, Канделаки служил в оперной труппе Театра Станиславского и Немировича-Данченко и пел самый что ни есть серьезный репертуар. Грузинская опера много лет все звала его на гастроли в родной Тбилиси, но тому все было некогда. Наконец, согласился. Весь Тбилиси в афишах: целых пять дней подряд в оперном театре – «Тоска» Пуччини, партию Скарпиа поет народный артист СССР Канделаки.
Зал набит битком, выходит на сцену гастролер и начинает: "Такой сканда-а-ал – и в хра-а-ме!.." И вдруг с галерки раздается: "Нани-на, нани-на!.." – и хохот зала вместе с дружными аплодисментами.
Говорят, не стал продолжать гастроли – уехал…
Июль, жарища. На пляже сочинского санатория «Актер» сидит великий дирижер Натан Рахлин. Старый, рыхлый, грудь висит, жировые складки в три ряда. На длинные седые патлы нахлобучена мятая шляпа. К нему подходит дежурный по пляжу и сурово говорит: "Бабушка, оденьтесь, неудобно – люди кругом!"
Грянувший в ответ монолог был исполнен такой виртуозной ругани, что служитель бежал без оглядки, а актерский пляж разразился благодарными аплодисментами.
Одна довольно известная певица много гастролировала: приедет в город, споет в местном Оперном театре и едет дальше. Все возила с собой: и костюмы, и оркестровые партии… Как-то раз после дневной репетиции подходит к ней симпатичный парень: "Здравствуйте, – говорит, – меня зовут Володя, я в оркестре вторым тромбоном сижу. Не хотите ли пива?" "С удовольствием, – соглашается певица, – очень люблю пиво! Только после спектакля, да?" Вечером они встретились, попили пиво, случилась между ними любовь, и певица поехала в следующий город. В этом городе после дневной репетиции подошел к ней мужчина: "Здравствуйте, я – Коля, второй тромбон в оркестре театра. Мне хотелось бы угостить вас пивом…" "Конечно, – согласилась певица, – только, если можно, после спектакля…" Все повторилось: и пиво вечером, и любовь, и певица с утра поехала дальше. В конце концов, она стала задумываться: почему в каждом городе происходит одно и то же? Долго мучилась, пока случайно не обнаружила в партии второго тромбона надпись поперек нот: "Певица любит пиво и очень хороша в постели!!!"
В музыкальном мире одно из самых почитаемых – имя Петра Соломоновича Столярского. Этот полуграмотный одесский еврей был великим педагогом: из его рук выходили великие скрипачи. Одного имени Давида Ойстраха уже достаточно.
Очень много баек о своеобразной манере Столярского выражать свои мысли на русском языке. Виолончелист Яша Слободкин рассказывал мне, как перед войной, приглашенные на прием в Кремль, шли они по ковровым дорожкам. Слободкин страшно волновался, и Столярский недовольно заметил ему: "Яша, шо ты мне блондаешься под ногами! Дай я уже пойду немножко прежде!"
На этом приеме Столярскому сообщили, что первой в СССР музыкальной школе-десятилетке, которую он организовал в Одессе, присваивается его имя. В ответ Столярский прочувствованно воскликнул: "За то, что сделали школу имени МЕНЕ… да здравствует Лазарь Моисеевич Каганович… и все эти остальные шишки!" Надо сказать, что среди "остальных шишек" был, на минуточку, Сталин, и все взоры обратились в его сторону. "Великий друг музыкантов" усмехнулся и в гробовой тишине несколько раз хлопнул в ладоши, после чего аудитория разразилась бурными аплодисментами.
Ойстрах готовился к одному из своих первых конкурсов. Столярский был с ним особенно строг, ему все казалось, что Давид может сыграть лучше. И вот однажды, когда Ойстрах в очередной раз сыграл учителю программу, Столярский упавшим голосом сказал: "Ой, Додик, ты мене сегодня возмутил!" – отвернулся и заплакал, закрыв глаза рукой. "Неужели так плохо?" – спросил ученик, и учитель ответил: "Ой, нет, Додик: ты мене возмутил на ДА!"
Гуляя по одесским улицам и завидев женщину с маленьким ребенком, Столярский тут же бросался наперерез: "Мадам, позвольте посмотреть ручку вашего ребенка!" Брал ручку, осторожно мял ее, ощупывал, подносил к своим близоруким глазам и огорченно вздыхал: "Ах, нет, мадам – живите спокойно…"
Я ставил спектакль в Театре музыкальной комедии. Дирижер мне попался замечательный – тонкий музыкант, очень хорошо ощущающий театральную фактуру, но очень пьющий, очень! Вот мне репетицию начинать, а он сидит – весь в поту, губы синие, глаз нет, молотит его крупной дрожью со страшного похмелья… Молодой баритон пожалел его, обнял за плечи: "Григорич, я рядом живу, пойдем ко мне, у меня бутылка водки припрятана!" Тот приподнял веки: "А жена? Жена, небось, дома?" "Дома, да она ничего…" "Как ничего? Очень даже чего! – разволновался дирижер. – Она же пьет у тебя, Коленька!" "Ну, как она пьет, – удивился баритон, – так, изредка по рюмочке…" "Все равно, – затрясся несчастный, – увидит, как мы разливаем, позавидует, и делиться придется! Нет, миленький, к тебе не пойдем: беги скорей, неси свою бутылку сюда, пока я вовсе не помер!"
В драматических театрах суфлеров на спектаклях давно извели. А в оперных – извините, нет! Там у исполнителей столько технических проблем во время спектакля, что не до текста: подчас черт знает что поют! Поэтому фигура суфлера приобретает особую важность.
В одном театре, где я ставил музыкальный спектакль, служил суфлер, хороший и опытный. Одна беда: пил. Первый акт держался, а в антракте принимал бутылку и дальше уже подсказывал всякую ахинею. Так что второй акт превращался для вокалистов в сущую муку.
Директор театра приказал запирать суфлера в будке перед антрактом и следить, чтобы с собой не пронес и извне не попало. Ничего не помогает – в антракте напивается, хоть ты что делай! Долго выслеживали и, наконец, поймали. Перед спектаклем хитрован привязывал заветную бутылку в уголок театрального занавеса, и она сама приезжала к нему в антракте. Руку чуть высунул, бутылочку втянул, открыл, выпил, даже не отвязывая, и с третьим звонком она вместе с занавесом пустая уезжала в кулису. Блеск!
Великий оперный режиссер Борис Покровский пришел впервые в Большой театр, когда там царствовал главный дирижер Николай Голованов. "Ну вот что, молодой, – сказал Голованов, – тебя никто все равно слушать не будет, так что ты сиди в зале, если какие замечания будут – мне скажи, а я уж сам!"
Репетировали "Бориса Годунова", полная сцена народу, Покровский на ухо Голованову: "Николай Семенович, скажите хору, чтобы они вот это: "Правосла-а-а-вные, православные!" – не в оркестровую яму пели, а в зал, дальним рядам, и руки пусть туда тянут!" "Правильно!" – стукнул кулаком Голованов и заорал на хористов: "Какого черта вы в оркестр руки тянете? Где вы там православных увидели?!"
