Записные книжки (1925—1937) - Ильф Илья Арнольдович (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Нам такие нужны. Он знает арифметику. Он нам нужен.
Оратор вкрадчивым голосом плел общеизвестное.
Человек, потерявший жанр.
Все языки заняты, кроме языка черноногих индейцев.
Думалкин и Блеялкин.
Выгнали за половое влечение.
Украли пальто, на обратном пути все остальное. И он вышел из вагона, сгибаясь под тяжестью мешка с дынями, которые подарила ему мама.
Отравился наждаком. Первый случай в истории клиники Склифасовского.
Чистка больных.
А рожать все так же трудно, как и 2000 лет назад?
Дети говорят, как взрослые: «Понравилась тебе эта дамочка?»
Блудный сын возвращается домой.
У трамвайной остановки: — Меня преследуют, — хрипло сказал он.
Что может изготовлять кооптоварищество «Любовь»?
Гефтий Иванович Фильдеперсовых-Чулков.
Тов. Жреческий.
Гуинпленум.
Филипп Алиготе.
Усвешкин, Ушишкин и Усоскин.
Бронзовый свет.
Такое впечатление, будто все население в трамваях переезжает в другой город.
Одинокий ищет комнату. Одинокому нужна комната. Одинокий, одинокий, страшно одинокий. Одинокий с дочерью ищет комнату.
У него было темное прошлое. Он был первый ученик, и погоня за пятерками отвлекла его от игр. Он не умел кататься на коньках, не играл на бильярде.
Он был такого маленького роста, что мог услышать только шумы в нижней части живота своего соседа, пенье кишок, визг перевариваемой пищи. Пища визжит, она не хочет, чтоб ее переваривали.
Голенищев-Бутусов.
— Ай, какие шары! Я из этих шаров питался.
Правда объектива, бинокля, телескопа.
Нападение тигра, подшитого биллиардным сукном, на бунгало.
«Иногда мне снится, что я сын раввина».
На основе всесторонней и обоюдоострой склоки.
При расстановке основных сил на театре вы будете сметены.
— Что, молния скоро ударит в это невинное здание?
— Скоро.
— А грозы и бури будут?
— Будут.
— И фундамент затрясется?
— Да, фундамент затрясется.
У вас туманные представления о браке. Вас кто-то обманул.
Опять смотреть, как счастливцы спускаются по мраморным ступеням.
Номера нет, пальмы растут, настоящие Гагры.
Искусство на грани преступления.
Хозгод.
Что бы вы ни делали, вы делаете мою биографию.
Немцы вопили: «Ельки-пальки».
Теперь этого уже не носят. Кто не носит, где не носят? В Аргентине? В Париже не носят?
Собаковладельцы-страдальцы. Перед собаками надо унижаться.
Потенциальная гадюка.
Настроение было такое торжественное, что хотелось вручить ноту.
Снег падал тихо, как в стакане.
Теория потухающей склоки.
Девушка шла через приемную, прижимая к глазам платок.
X. уцелел от взрыва, но ходил с обгорелыми усами.
Ветчинное рыло.
Подлейший из ангелов.
Старые анекдоты возвращаются.
До революции он был генеральской задницей. Революция его раскрепостила, и он начал самостоятельное существование.
Не гордитесь тем, что вы поете. При социализме все будут петь.
Самогон можно гнать из всего, хоть из табуретки. Табуреточный самогон.
У меня расстройство пяточного нерва.
Невинные на вид люди. Но при прикосновении к ним преображаются, как при ударе электричеством.
За срастание со львами — царями пустыни.
Молодой человек в трамвае, девушка и платок.
Бог правду видит, да не скоро скажет. Что за волокита?
Умалишенец.
Мрачная лавина покупателей, дефилирующая перед прилавками и, не останавливаясь, направляющаяся к выходу.
Носил все вещи с пломбами.
На почтамте оживление. «Дорогая тетя, с сегодняшнего дня я уже лишонец».
Быстрое течение вещей. Они мелькают. И вдруг все останавливается (обеднение), каждая вещь становится значительной — резервом, — каждую вещь подолгу осматривают.
