Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж (читаемые книги читать txt) 📗
Дядюшка нагнулся, чтобы поднять Маш-Касема с земли, но тот с душераздирающим стоном запротестовал:
– Нет, нет, не трогайте меня, ага… Позвольте мне прямо здесь умереть.
Дядюшка отдернул руку и, увидев меня рядом с собой, крикнул:
– А ну давай, беги скорее за доктором Насером оль-Хакама!.. Беги же! Скорее!
Я со всех ног помчался к дому доктора, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. К счастью, доктор как раз в этот момент выходил из дома со своим саквояжем – вероятно, направлялся к больному.
– Господин доктор, скорей бегите со мной. Маш-Касема ранило!
Слуга дяди Полковника стоял у ворот сада и объяснял любопытным прохожим, что ничего страшного не случилось, просто в руках у одного из мальчишек разорвалась петарда.
Мы с доктором вбежали в сад и закрыли за собой ворота.
Домочадцы окружили толпой Маш-Касема и утешали его, а он жалобно постанывал:
– Ой – ё – ёй! Больно-то как!.. Жжет до чего!.. Так и умру, не побывав в Мекке!..
Прорвавшись вместе с доктором сквозь кольцо зрителей, я увидел заплаканную Лейли. Она прикладывала ко лбу Маш-Касема мокрый платок.
– Ага, дайте слово, что похороните меня возле мечети святой Масуме.
Доктор опустился на колени возле Маш-Касема. Но едва он попытался перевернуть его на спину, тот пронзительно вскрикнул:
– Не трогайте меня!
– Маш-Касем, это же доктор!
Маш-Касем, который лежал, припав щекой к земле, чуть повернул голову вбок и, увидев доктора, все тем же грустным стонущим голосом произнес:
– Здравствуйте, доктор… Пусть сначала господь со мной разберется, а потом уж вы приступайте.
– Жить вам не тужить! Жить не тужить! Что случилось, Маш-Касем? Куда тебя ранило? Кто в тебя стрелял?
Отец, стоявший неподалеку от Маш-Касема, показал пальцем на дядюшку и громко заявил:
– Это он! Он – убийца. Даст бог, своими руками на виселицу его отправлю!
Дядюшка не успел ничего на это ответить, потому что моя мать, причитая, оттащила отца подальше.
– Жить вам не тужить!.. Маш-Касем, скажи, куда пуля попала?
Маш-Касем, неподвижно лежа на животе, плаксиво ответил:
– Ей – богу, зачем мне врать… Прямо в бок угодила…
Доктор Насер оль-Хокама махнул рукой дядюшке, чтобы тот ему помог, и снова попытался перевернуть Маш-Касема на спину.
– Жить вам не тужить! Только очень осторожно… полегоньку… потихоньку…
– Ой!.. Господи!.. Ведь сколько кампаний пережил, сколько в бой ходил, так надо же было, чтоб смерть настигла меня в саду моего аги!.. Господин доктор, ради всего святого… ежели увидите, что рана смертельная, так прямо и скажите, чтоб я успел отходную по себе прочитать.
Когда доктор разорвал на Маш-Касеме рубаху, все от удивления разинули рты: на теле Маш-Касема не было ни царапины.
– Так куда все-таки тебя ранило?
Маш-Касем, не открывая глаз, ответил:
– Э-э! Зачем же врать?! Я и сам толком не знаю. А вам разве не видно?
– Жить вам не тужить!.. Да ты цел и невредим, меня еще переживешь!
Все с облегчением вздохнули и радостно расхохотались.
Дядюшка лягнул в зад приподнявшегося с земли Маш-Касема:
– Сейчас же вставай и проваливай отсюда! Уже и мне стал врать, мерзавец!
– Значит, меня не ранило?! А почему ж тогда так болело и жгло? Куда же пуля-то угодила?
– Ей надо было в башку твою безмозглую угодить!
Увидев, что его помощь не нужна, доктор Насер оль-Хокама, не говоря дядюшке ни слова, захлопнул свой саквояж, вместо «до свиданья» буркнул в очередной раз: «Жить вам не тужить» – и пошел прочь. Дядюшка Наполеон побежал за ним и догнал уже у выхода из сада. Они несколько минут постояли у ворот, дядюшка что-то говорил доктору – вероятно, извинялся перед ним за вчерашнее. Потом они обнялись и горячо расцеловались. Доктор ушел, а дядюшка вернулся к толпившимся в саду домочадцам.
Пока критическая ситуация благополучно разрешалась, я успел подойти к Лейли. После всех этих бурных событий мне было настолько приятно увидеть ее, что я молчал и просто глядел на нее, а она в ответ молча смотрела на меня своими огромными черными глазами.
Мне так и не удалось ничего ей сказать, потому что дядюшка заметил, что мы с Лейли стоим рядом, подошел к нам, не раздумывая, дал дочери увесистую затрещину, потом указал ей на дверь и сухо скомандовал:
– Домой! – Затем, не глядя на меня, ткнул пальцем в сторону нашего дома и еще более резким тоном заявил: – Вы тоже извольте отправиться к себе и больше здесь не появляйтесь!
Я побежал домой. От обиды и горечи у меня наворачивались на глаза слезы. Я закрылся в одной из дальних комнат и растянулся там на скамье, чувствуя себя несчастным и вконец обессиленным. Мысли мои путались, но одно я знал твердо: я должен принять окончательное решение.
Измотанный бурными событиями утра, я заснул на жесткой скамье в пустой комнате и проснулся уже почти в полдень – меня разбудил необычный шум и оживленное движение за окном. Подойдя к матери, я спросил:
– Что еще случилось? С чего это вы все носитесь как угорелые?
– Сама ничего не пойму. Твой отец утром вдруг надумал пригласить сегодня на ужин всех родственников.
– Но с какой стати?
Мать раздраженно огрызнулась:
– А я откуда знаю?! Иди, сам у него спроси! Может, он решил в могилу меня свести и поминки справить! Оно б и лучше было!
В это время вернулся отец, ходивший куда-то по делам. Я подбежал к нему:
– Отец, а что сегодня за вечер такой особый?
Неестественно рассмеявшись, он ответил:
– Сегодня у нас с матерью юбилей свадьбы… Праздновать будем… Отметим знаменательное событие, связавшее меня с этой благородной семьей, славной своим единством!
Я заметил, что отец говорит нарочито громко, повернувшись лицом к саду. Я взглянул туда и увидел неподалеку Пури. Он сидел, уставившись в какую-то книгу, но уши его явно ловили каждое слово, раздававшееся у нас во дворе.
– Вот так-то… Я уже и музыкантов нанял… Вся родня соберется. – И, повернувшись к матери, отец все так же громко спросил: – Кстати, Шамсали-мирзе и Асадолла-мирзе уже передали мое приглашение? А ханум Азиз ос-Салтане? – Перечислив имена остальных гостей, он добавил: – Вечер должен удаться на славу. Я намерен развлечь гостей весьма интересными историями… Так что и музыка будет, и песни, и занимательные рассказы…
Я сразу понял замысел отца. Он хотел рассказать гостям, как дядюшка Наполеон, испугавшись вора, грохнулся в обморок, и сейчас говорил, конечно, не для меня, а для Пури, рассчитывая, что тот обо всем донесет дядюшке. И точно, Пури поднялся со скамейки и не спеша побрел к дядюшкиному дому. Выждав несколько минут, я решил рискнуть и двинулся за ним. Дверь дядюшкиного дома была закрыта, и изнутри не доносилось ни звука.
Меня разбирало любопытство. Как бы узнать, что теперь предпримет дядюшка? Я немного постоял, раздумывая, потом приложил ухо к двери: издалека доносились голоса, но слов было не разобрать. В конце концов мне в голову пришла дельная мысль. Дом одной из моих теток стоял вплотную к дядюшкиному, и крыши у них смыкались. С помощью моего двоюродного брата Сиямака я залез на крышу теткиного дома, осторожно переполз на дядюшкину территорию и притаился там.
Мне было видно, как Пури, успешно справившийся с миссией доносчика, вышел из дядюшкиного дома. Дядюшка нервно расхаживал по внутреннему дворику. Поодаль задумчиво стоял Маш-Касем. По лицу и резким движениям дядюшки было видно, что он крайне озабочен и взволнован.
– Необходимо что-то придумать, любой ценой сорвать сбор гостей у этого мерзавца… Без сомнения, он хочет ославить и меня и тебя. Уж я-то этого негодяя не первый год знаю.
– Давайте скажем всем, что сегодня годовщина смерти вашего дяди и ни в какие гости ходить нельзя.
– Почему ты вечно несешь всякий вздор?! Годовщина его смерти только через месяц.
В это мгновенье дядюшку словно озарило – он на секунду замер как вкопанный, и лицо его просветлело. Он поманил Маш-Касема и что-то ему объяснил, но я не расслышал ничего, кроме имени Сеид-Абулькасем. Маш-Касем торопливо выбежал со двора, а дядюшка продолжал расхаживать взад – вперед, бормоча что-то себе под нос. Я ждал, но Маш-Касем не возвращался. Делать было нечего, я слез с крыши и, надеясь раскрыть тайну исчезновения Маш-Касема, отправился в сад. Не обнаружив его и там, я разочарованно вернулся домой. Наш слуга с помощью поденщика выносил в сад большие ковры.
