Рассказы для выздоравливающих - Аверченко Аркадий Тимофеевич (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Сели вовремя – через минуту поезд двинулся.
Елена Николаевна обмахнула платком разгоряченное лицо и, улыбнувшись, спросила:
– Как вы думаете, если бы не я – уехали бы мы сегодня?
– Ни за что, – уверенно сказал я. – Я удивляюсь, как вы так хорошо разбираетесь в этих железнодорожных штучках.
– В каких штучках?
– Вот в этих билетах, носильщиках, поездах… тут сам черт ногу сломит.
III
Полчаса прошло в дружеском разговоре. Я сказал:
– А мне хочется есть.
– О чем же вы раньше думали, на вокзале?
– Забыл.
– Эх вы! Впрочем, вероятно, скоро будет буфетная станция… Посмотрите путеводитель.
– Да у меня его нет…
– У меня есть. Берите.
Я взял в руки путеводитель и повертел его в руках.
– Ого, какой толстый… Воображаю, сколько тут буфетных станций!
Развернул, стал перелистывать, вздохнул.
– В три часа утра будет станция. Не дождаться…
– Какая станция?
– Териоки…
– Что-о? Вы какую дорогу смотрите?
– Вот… желтые такие листочки…
– Ах ты господи! Вам няньку нужно… В путеводителе не можете разобраться!
– Хотел бы я видеть человека, который в нем разбирается! – недоверчиво сказал я.
– Подумаешь, трудность. Дайте-ка мне… Вот! Через сорок минут вы можете закусить… Поезд стоит восемь минут.
– Не успею… Я всегда запутываюсь в этих минутах.
– Ну, ладно… Выйдем вместе.
Я подпер рукой подбородок и принял сиротливую позу. Елена Николаевна участливо взглянула на меня.
– Как же вы вообще живете, большое дитя, если ничего не понимаете, всюду опаздываете и теряетесь в самых пустых случаях?
– Да и плохо живу, – прошептал я со скрытым страданием в голосе. – Папа у меня умер, мама далеко… А тут всюду какие-то номера, звонки, все кричат, бегут… Хорошо, что я с вами поехал…
– Ну, ничего, – успокоительно сказала она. – Ничего, мой большой ребеночек. Как-нибудь доедем. Вы где предпочитаете спать: на верхней койке или на нижней? Надеюсь, уступите мне нижнюю?
– Уступлю, конечно. Только я уж извиняюсь, что ночью разбужу вас…
– Чем?
– Упаду. Я ночью всегда ворочаюсь с боку на бок и, разметавшись, обязательно падаю.
– Гм… Ну, ладно… Спите внизу. Как-нибудь устроимся… Ах вы, беспомощное существо!
Она шутливо погладила меня по голове, и в голосе ее прозвучала материнская нежность и снисходительность к слабому.
IV
Никогда мне не приходилось путешествовать с таким комфортом и спокойствием, как в этот раз.
Я чувствовал себя маленьким любимым ребенком, о котором всегда позаботятся, которого не дадут в обиду, накормят, убаюкают и приласкают. Мой большой рост, густой голос и широкие плечи не служили препятствием этому.
Моя спутница укладывала меня спать, поправляла сползавший плед, гасила свет, когда я засыпал, и будила утром, когда была остановка на большой станции, чтобы я мог напиться кофе, который она разыскивала с помощью проводника вагона.
Ее тешило, когда я, просыпаясь, тер кулаками глаза, потягивался, как ребенок, и щурился от сильного света.
– А-а, – покровительственно говорила она. – Бэбэ проснулось? А для бэбэ уже готов кофе.
Я был рад, что разбудил в ней материнские инстинкты. Мой чемодан потихоньку приютился около ее вещей, и его всегда на пересадках переносили вместе с картонками и саквояжами, а я шел сзади и насвистывал, поглядывая по сторонам.
Озабоченная Елена Николаевна шагала впереди, изредка оглядывалась и с беспокойством говорила:
– Вы тут? Смотрите не потеряйтесь. Я пойду купить вам апельсинов, а вы постойте тут и никуда не отходите, как вчера, когда я чуть не опоздала из-за вас на поезд.
– Куда я там отойду, – капризно возражал я.
– Знаю, знаю. За вами, как за малюткой нужно.
В Одессе она сама отыскала гостиницу, заказала для меня ванну и составила меню превкусного ужина.
А на пароходе, когда мы ехали в Севастополь, она, укладывая меня спать и поправляя одеяло, потрепала меня по щеке и незаметно перекрестила…
Когда мы возвращались в Петербург, я телеграфировал Переплетову, чтобы он нас встретил.
Было так: едва поезд остановился, я выскочил из вагона и бросился в объятия Переплетова.
– Пальто! – закричала встревоженная Елена Николаевна, выглядывая из окна. – Я вовсе не хочу, чтобы вы простудились… Наденьте пальто! Кстати, какой номер вашего домашнего телефона? Я буду с вокзала звонить к себе, кстати позвоню и к вам, чтобы приготовили вам закусить – вы с утра почти ничего не ели.
Изумленный взгляд Переплетова очень потешил меня.
Елена Николаевна вышла вслед за носильщиком, груженная двумя картонками. Спросила, поправляя мне галстук:
– Ничего не забыли? Вторая шляпа в чемодане?
– Да…
– Книги взяли? Палку захватили?
– Да, да…
– Ну, значит, все. Пока прощайте.
– А… вещи? – спросил сбитый с толку Переплетов. – Где твои вещи? Чемодан?
– Он у меня, – улыбнулась Елена Николаевна. – Да где ему там самому с вещами возиться – сущий ребенок… он их еще потеряет. Я пришлю их к нему на квартиру с прислугой…
Переплетов сказал:
– Я сошел с ума.
Русалка
– Вы кашляете? – учтиво спросил поэта Пеликанова художник Кранц.
– Да, – вздохнул бледный поэт. – И кроме того, у меня насморк.
– Где же это вы его схватили?
– На реке. Вчера всю ночь на берегу просидел. И нога, кроме того, ломит.
– Так, так, – кивнул головой третий из компании – угрюмый Дерягин. – Рыбу ловили, с ума сошли или просто так?
– Просто так. Думал.
– Просто так? Думал? О чем же вы думали?
Пеликанов встал и закинул длинные светлые волосы за уши.
– О чем я думал? Я думал о них… о прекрасных, загадочных, которые всплывают в ночной тиши на поверхность посеребренной луной реки и плещутся там между купами задумчивой осоки, напевая свои странные, чарующие, хватающие за душу песенки и расчесывая гребнями длинные волосы, в которых запутались водоросли… Бледные, прекрасные, круглые руки поднимаются из воды и в безмолвной мольбе протягиваются к луне… Большие печальные глаза сияют между ветвей, как звезды… Жутко и сладостно увидеть их в эту пору.
– Это кто ж такие будут? – спросил Дерягин. – Русалки, что ли?
– Да… Русалки.
– И вы их надеетесь увидеть?
– О, если бы я надеялся! Я только мечтаю об этом…
– Рассчитываете дождаться?
– Полжизни я готов просидеть, чтобы…
Дерягин в бешенстве вскочил с кресла:
– Будьте вы прокляты, идиоты, с вашими дурацкими бреднями. Встречаюсь я с вами уже несколько лет, разговаривал с вами, как с порядочным, нормальным человеком, и вдруг – нате, здравствуйте! Этот человек бродит по ночам по берегу реки! Зачем, спрашивается? Русалок ищет, изволите ли видеть! Бесстыдник.
– Вы не понимаете прекрасного! – сказал, свеся голову на грудь и покашливая, Пеликанов.
– Да ведь их нет! Понимаете, это чепуха, мечта! Их не существует.
Поэт улыбнулся.
– Для вас, может быть, нет. А для меня они существуют.
– Кранц! Кранц! Скажи ему, что он бредит, что он с ума сошел! Каких таких он русалок ищет?
Художник Кранц улыбнулся, но промолчал.
– Нет! С вами тут с ума сойдешь. Пойду я домой. Возьму ванну, поужинаю хорошенько и завалюсь спать. А ты, Кранц?
– Мне спать рано. Я поеду к одной знакомой даме, которая хорошо поет. Заставлю ее петь, а сам лягу на диван и, слушая, буду тянуть шартрез из маленькой-маленькой рюмочки. Хорошо-о-о!
– Сибарит! А вы, Пеликанов?
Пеликанов грустно усмехнулся:
– Вы, конечно, будете ругаться… Но я… пойду сейчас к реке, побродить… прислушаться к всплескам волн, помечтать где-нибудь под темными кустами осоки о прекрасных, печальных глазах… о руках, смутно белеющих на черном фоне спящей реки…
– Кранц! – завопил Дерягин, завертевшись как ужаленный. – Да скажи ты ему, этому жалкому человечишке, что его проклятых русалок не существует!..
