Флоузы - Шарп Том (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Это неважно, — возразил он. — Любая женщина, способная заставить себя жить с мужиком, открыто признающим, что он предпочитает трахать овец, должна быть ангелом, и неважно, прекрасна и ослепительна она при этом или…
— Для меня важно, — сказал Локхарт.
Доктор Мэннет мгновенно опомнился и остановился:
— Хорошо. Учитывая, что миссис Флоуз леди, она, как всякая леди, раз в месяц в силу своей природы выделяет яйцеклетку, и эта яйцеклетка спускается по ее фаллопиевым трубам и, если она не оплодотворяется, то выделяется в форме…
Он снова остановился, ибо лицо Локхарта опять обрело выражение ацтекского бога.
— Что вы имеете в виду под «оплодотворяется»? — рявкнул Локхарт.
Мэннет попробовал объяснить процесс оплодотворения яйцеклетки так, чтобы не вызывать при этом дополнительных вспышек ярости.
— Вы поступаете следующим образом, — сказал он неестественно спокойно. — Вы вставляете свой пе… о Господи, …вага член в ее влагалище и… О Боже! — Он в отчаянии остановился и встал с кресла.
Локхарт тоже встал.
— Опять вы за свое? — завопил он. — Вначале рассуждаете о том, как замарать мою жену, а теперь о том, что я должен совать свой член…
— Замарать? — воскликнул доктор, пятясь в угол. — Кто говорит о том, чтобы замарать?!
— А кто говорит об оплодотворении? Мы в огороде повышаем плодородие удобрением [6], навозом. Если вы думаете, что…
Но доктор Мэннет уже ничего не думал. Единственное, чего он хотел, это подчиниться своим инстинктам и удрать из кабинета прежде, чем этот маньяк-овцеэротоман снова в него вцепится.
— Сестра, сестра! — взывал он, видя, что Локхарт направляется к нему.
— Бога ради!!! — Но гнев Локхарта внезапно прошел.
— И еще называет себя врачом, — бросил Локхарт и вышел. Доктор Мэннет обессиленно опустился в кресло. Приняв огромную дозу успокоительного, которое он запил хорошим глотком водки, Мэннет снова обрел способность связно мыслить и твердо решил раз и навсегда вычеркнуть чету Флоузов из списка своих пациентов.
— На порог их больше не пускайте, — приказал он сестре. — Под страхом смерти.
— Неужели мы ничем не можем помочь бедной миссис Флоуз? — спросила сестра. — Она такая приятная женщина.
— Я бы посоветовал ей как можно быстрее развестись, — зло ответил доктор Мэннет. — Если не это, то остается только стерилизация. Страшно подумать, что может родиться от этого типа…
Очутившись на улице, Локхарт постепенно успокаивался. Встреча с врачом происходила уже в конце дня, проведенного в одиночном заключении в пустом кабинете, где было совершенно нечего делать, и потому полученные от него советы стали последней каплей, переполнившей чашу. Локхарт шел и проклинал Лондон, Трейера, Мэннета, Ист-Пэрсли и весь этот безумный и прогнивший мир, в который он угодил в результате своего брака. Абсолютно все в этом мире вступало в противоречие с тем, во что его приучили верить. Вместо бережливости здесь были обеды за счет фирмы и откровенно грабительские антиинфляционные поправки к учетным ставкам. Мужчины отличались не мужеством и красотой, но лишь отъявленной трусостью — вопли врача, призывавшего на помощь, вызывали такое презрение к этому человеку, что его даже противно было бы ударить. Облик каждого здания был безобразен и свидетельствовал о жалкой погоне за утилитарностью. И как бы венцом всего была непреходящая, всеобщая, не оставляющая ни на минуту озабоченность чем-то, что называлось сексом, и чем грязные мелкие трусы вроде доктора Мэннета хотели бы подменить настоящую любовь. Локхарт шел по улице, раздумывая о своей любви к Джессике. Это было чистое, святое, прекрасное чувство. Он видел себя в роли ее защитника, и ему была глубоко отвратительна сама мысль о том, что ради утверждения себя в каких-то супружеских обязанностях он должен причинить ей боль. Он прошел мимо газетного киоска, на полках которого были разложены журналы с голыми или прикрытыми только короткими и прозрачными накидками девицами. От одной мысли, что они кому-то могут казаться привлекательными, его мощная плоть восстала с возмущением. Этот мир был явно гнилым и продажным. Локхарт мечтал о том, чтобы снова оказаться во Флоуз-Холле, с ружьем в руках, на охоте, а Джессика могла бы сидеть на выложенной камнем кухне, возле черной чугунной печи, ожидая, когда он вернется с добычей к ужину. И чем больше он думал об этом, тем сильнее нарастала в нем решимость сделать все, чтобы его мечты сбылись.
Настанет день, и он обрушится на этот грязный и прогнивший мир, навяжет ему свою волю, кто бы и что бы ни противостояло ему и тогда люди узнают, что значит выводить Локхарта Флоуза из себя. Размышляя подобным образом, он как-то забыл о том, что ему еще надо вернуться домой. Спохватившись, он хотел было сесть на автобус. Но до Сэндикот-Кресчент было всего шесть миль, а Локхарт привык проделывать за день по тридцать по заросшим болотам Порубежья [7]. Испытывая яростную злость ко всем на свете, кроме Джессики, деда и Додда, Локхарт энергично зашагал в сторону дома.
Глава пятая
Бывшая миссис Сэндикот, жившая теперь во Флоуз-Холле, отнюдь не разделяла тоски Локхарта по этим местам. Она готова была дать старому Флоузу что угодно — лучше всего бы стрихнин, — лишь бы очутиться снова в стенах уютного дома на Сэндикот-Кресчент, в окружении своих друзей и знакомых. Вместо этого она оказалась заточенной в огромном холодном доме, стоящем на голой пустоши, в окружении глубоких снегов, открытом непрерывно завывающим ветрам, в обществе противного старца и его еще более отталкивающего слуги, порученца по всем делам, а заодно и браконьера, некоего Додда. Отвратительные черты ее нового мужа заявили о себе, стоило им только сесть в Саутгемптоне в поезд и с каждой милей пути на север крепло, пока не превратилось в уверенность, впечатление миссис Флоуз, что она совершила ужасную ошибку.
На берегу у старого Флоуза не оказалось ни грана того джентльменства, которое так очаровало ее на теплоходе. Из несколько эксцентричного и не лезущего за словом в карман старика, по всем признакам уже впавшего в детство, он превратился в эксцентричного и высказывающегося по всякому поводу старца, умственные способности которого оказались куда выше, чем позволял предположить его возраст. Носильщики суетились с их багажом, билетные контролеры раболепствовали перед ними, и даже заматеревшие таксисты, известные своей грубостью, если им дают слишком мало чаевых, придерживали языки, когда старый Флоуз спорил с ними об оплате и скрепя сердце протягивал им лишний пенни. Миссис Флоуз лишалась дара речи, сталкиваясь с его властностью и стремлением выставить напоказ полнейшее пренебрежение ко всем ее принципам и убеждениям гордой жительницы пригорода, с его отношением ко всему миру так, как будто мир этот — не более чем улитка, поданная старику на закуску.
Все это не должно было бы удивлять миссис Флоуз, поскольку с ней самой уже тоже обращались — почти в полном смысле этого слова, — как с сексуальной улиткой, которой предстоит полакомиться во время медового месяца. Чего стоили хотя бы открытия, сделанные ею в самую первую совместную их ночь: старый Флоуз носил красную фланелевую ночную рубаху, обладавшую очень своеобразным запахом, и трижды за ночь перепутал умывальник с унитазом. Миссис Флоуз отнесла все это на счет его возраста, слабого зрения и притупившегося обоняния. Столь же отталкивающее впечатление произвела на нее и сцена, когда он опустился около постели на колени и начал вымаливать у Всевышнего прощение за плотскую неумеренность, которой он собирался подвергнуть «личность своей законной супруги». Не очень представляя себе, что он имеет в виду, миссис Флоуз поначалу восприняла эту молитву как комплимент в свой адрес. Молитва подтверждала то, в чем она и так была уверена: что в свои пятьдесят шесть лет она все еще остается привлекательной, а также и то, что ее новый муж — глубоко верующий человек. Но уже через десять минут ее представления на сей счет сильно изменились. Независимо от того, ниспослал бы Всевышний прощение старому Флоузу или нет, миссис Флоуз уже была настроена неумолимо. Она никогда не забудет и не простит старику его плотскую неумеренность, а всякие предположения о его религиозности пришлось отбросить начисто. Воняя, как старая лисица, Флоуз вел себя, как лиса молодая, путешествуя по ее телу вдоль и поперек и точно так же не различая, как деликатно выразилась миссис Флоуз, «ее отверстия», как до этого он путал умывальник с туалетом — и примерно с теми же целями. Ощущая себя чем-то средним между сексуальным дуршлагом и помойной ямой, миссис Флоуз стойко переносила эти испытания, утешаясь тем, что подобный образ жизни — а старик действовал весьма энергично, не давая себе времени на передышки, — должен очень скоро закончиться грыжей или сердечным ударом. Однако со стариком ничего не случилось, и когда утром миссис Флоуз проснулась, то обнаружила, что он уже встал, закурил вонючую трубку и разглядывал ее с нескрываемым вожделением. На всем обратном пути до Англии миссис Флоуз днем прогуливалась вразвалочку по палубе, а по ночам лежала, широко расставив ноги, на постели в надежде — с каждым днем таявшей, — что греховодничество старого Флоуза вскоре вознаградит ее вдовством и богатством.
