Советы пострадавшего (Юмористические рассказы) - Виленский Марк Эзрович (книга бесплатный формат txt) 📗
Миша вздохнул глубоко и печально.
— Выходит, все твои планы попутала, так сказать, широкая театральная общественность.
— Она, — согласился Миша. — Я бы и актерам что-нибудь преподнес, да их уж очень много, чертей. На всю общественность бульдогов не напасешься.
— Ну, ничего, зато главный режиссер будет вычесывать блох у бульдога и поминать тебя ласковым словом.
Миша пренебрежительно махнул рукой:
— Э-э, режиссер, пес с ним…
Вот тут он был совершенно прав. Пес остался у режиссера. А пьеса — у Миши.
АПОЛЛОН НА ТАЧАНКЕ
Инженер Ковыльский вернулся из командировки, а дома никого не оказалось. Ключей от квартиры Ковыльский с собой в командировку не захватил, поэтому оставалось только спуститься во двор и терпеливо дожидаться, пока вернется жена с работы или сын из института. У подъезда на лавочке сидел, положив ногу на ногу, потертый гражданин с красными веками. Как только Ковыльский, прошуршав плащом-болоньей, сел рядом, красноглазый заговорил.
— Впервые к нам в столицу? — осведомился он, поглядев на чемодан. — Ах, домой… Вот оно что. А я, между прочим, тоже сижу, дожидаюсь своего шуряка. В гости к нему пришел, а он застрял где-то — с получки, видимо. Ну, какая там жизнь в провинции?
— Живут, как мы с вами… — нехотя ответил Ковыльский. Он не был расположен к душевным излияниям.
— Ну, уж это вы не скажите! Что значит, как мы с вами? Мы в Москве живем! В самом, можно сказать, центре культуры! Я вот лично из Москвы — ни за какие коврижки. Только подумаю, что судьба меня может занести куда-нибудь в глухомань, сразу не по себе становится. Я бы лично не смог жить без Большого театра, без Ленинской библиотеки, Третьяковской галереи. Вот вчера как раз иду в Центральный универмаг за носками, а Большой-то рядом. Ну и не удержался, конечно, — запрокинул голову и, поверите, наверное, целую минуту так и простоял с задранной головой, любовался на этого, как его… ну, который на крыше на тачанке?..
— Аполлон.
— Во-во, Аполлон. Скачет себе, стервец, голышом, и никакой грипп его не берет. Одно слово — бог! Ну где еще, скажите, в какой Елабуге вы увидите такую красоту? То-то! А до чего ж здорово поют в Большом! Дивно! Позавчера был у Сидорыча, знакомого моего, — обмывали Сидорычев бюллетень, у него язву желудка нашли — так вот племянница его, студентка, рассказывала: сейчас великолепные молодые голоса появились в Большом. Заслушаешься, говорит. А Третьяковка! Один Репин Илья Васильевич чего стоит! Сила! Талантище! У меня когда-то был целый набор открыток «Третьяковская галерея». Помните его знаменитую боярыню Морозову? Как она в подвале стоит на тахте, босая, а в окошко вода хлещет. И крысы, крысы бегут. Называется «Не ожидала». Не ожидала, что подвал заливать станет. А Ленинская библиотека! Это же книжное царство, каких мало. Вам известно, сколько там книг? Нет? А мне известно — тысячи! И когда подумаешь, что эдакий кладезь премудрости от тебя всего лишь рукой подать, полчаса езды, как-то на душе светлей становится. Ей-ей! Я, между прочим, все собираюсь как-нибудь зайти в субботу, взять почитать что-нибудь интересненькое — про шпионов. Говорят, там даже «Операция „Цицерон“» есть. Это верно, как вы думаете?
— Не исключено, — ответил Ковыльский.
— Гриша, Гриша! — закричал вдруг красноглазый, вскочил с лавочки и бросился навстречу шуряку. Шуряк нетвердым шагом брел вдоль дома.
— Тип! — прошептал Ковыльский, с презрением глядя в отливающий селедочным блеском затылок удалявшегося собеседника. — Аполлон на тачанке!
С приятным чувством превосходства Ковыльский подумал, что сам-то он бывал в Большом, слушал… что же он там слушал? Ах, ну как же — «Евгения Онегина». Пусть это было в детстве, пусть с бабушкой, но ведь был же, слушал же и даже помнит отдельные арии. Как это Онегин поет на балу, встретив Татьяну?.. Ммм… Ковыльский задумчиво помычал, припоминая мелодию, и, очень довольный собой, томно замурлыкал: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты». Прелестно! И в Третьяковке он тоже был, но уже без бабушки, а с классом — не с то с третьим, не то с четвертым. Но это неважно, что давно, — впечатления детства глубоко врезаются в память. Он как живую видит перед собой картину Репина, о которой говорил этот невежда. «Не ожидала»! Это надо же такое ляпнуть! Так перекрестить бедную «Княжну Морозову»! Илья Васильевич! Ха-ха! Боже, до каких пределов может дойти бескультурье. Превратить Илью Григорьевича Репина в Илью Васильевича… Впрочем, нет, Илья Григорьевич — это Эренбург, а Репин — Илья… Илья… но уже, во всяком случае, каждый интеллигентный человек знает, что не Васильевич.
Тем временем шуряк и его гость добрались до парадного. «Аполлон» деловито помогал шуряку поставить неверную ноженьку на ступеньку подъезда. Ковыльский посмотрел в спину красноглазому, и, если бы взгляд обладал материальной силой, спина должна была бы задымиться — столько испепеляющего презрения было во взгляде Ковыльского.
ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ?
Когда один мой не шибко умный приятель написал мелом на лестнице «Гога + Вера = любовь», я не поленился, сбегал домой за мокрой тряпкой и стер эту дурацкую формулу. Не потому, что я такой ретивый борец за чистоту парадных. А просто надпись не соответствовала действительности. Уж кто-кто, а я-то знал, что никакие мы с Верой не слагаемые и получается у нас не сумма, а одна разность.
Разность эта проистекала из-за моего культурного уровня. Чем больше я старался блеснуть перед Верочкой своим остроумием, тем ниже падали мои акции. «Ах, Гога, Гога, до чего же некультурный ты человек! — говорила укоризненно Верочка. — Нужно, Гога, меньше рассказывать пошлые анекдоты и больше читать хорошие, умные книги».
Я понял, что, если немедленно не докажу Верочке, какой я высокообразованный индивидуум, не видать мне этой девушки, как своих ушей. Уведут ее культурные, начитанные и спасибо не скажут.
Пораскинул я мозгами и придумал! А что, если я буду вести в нашей городской молодежной газете отдел «Знаешь ли ты?». Там печатают всякие любопытные фактики из жизни букашек, таракашек и великих людей далекого прошлого. Неужто я не смогу ничего такого придумать? Ого! С моей-то фантазией! А как эффектно будет выглядеть на последней странице: «Отдел ведет Георгий Черномордик»! Интересно, что вы тогда скажете, милая Верочка, насчет моего культурного уровня?
И взялся за перо. Как я и ожидал, дело оказалось легче легкого.
«Знаешь ли ты, — бодро вывел я, — что взрослый паук-самец за ночь проходит по стене, оклеенной обоями, сорок восемь метров, тогда как по стене, выкрашенной масляной краской, — всего лишь двенадцать метров? Это происходит оттого, что на масляной краске паук буксует».
Отлично! Я чувствовал себя в полной безопасности. Ну кто, скажите на милость, полезет с сантиметром в зубах на стенку, да еще ночью, чтобы замерить пробег взрослого паука-самца?
Так, теперь надо что-нибудь из истории. Тут тоже несложно, думал я. Берешь старый анекдот и слегка перекраиваешь его, как будто это все случилось с каким-нибудь древним полководцем или писателем. Я задумчиво пошмыгал носом и написал:
«Знаешь ли ты, что Александр Македонский проиграл одну битву исключительно по рассеянности? В решающий момент боя он начал искать свои очки. Только через полчаса он обнаружил, что все это время очки были у него… на носу. Однако эти полчаса оказались роковыми: легионы Македонского были разбиты».
Я даже сам не ожидал, что так здорово смогу вести отдел «Знаешь ли ты?». Теперь для комплекта надо было придумать третью штучку, и можно нести в редакцию.
Я вспомнил, что в этих самых «Знаешь ли ты?» часто пишут про австралийских фермеров. Какие только чудеса с ними не происходят! Один приручил лягушку, и она проскакала за ним 150 миль, другой научил черепаху свистеть вальс. Очевидно, австралийские фермеры — очень покладистые ребята, если они не обижаются на то, что про них пишут в отделах «Знаешь ли ты?». Поэтому я смело сочинил следующее:
