Код Онегина - Даун Брэйн (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— К слову не пришлось.
— А теперь, значит, пришлось…
Саша ничего не ответил. Он только погладил ее щеку.
— Ты ласковый.
— Ты всем так говоришь.
— Нет. Быть ласковым со шлюхой не очень-то прилично. Другой бы мог обидеться.
— Я не обиделся.
— Так что тебе сказал мой отец?
— Да ничего особенного… Вот колешься ты — зря.
Разумеется, Саша отлично понимал, что его слова для Дианы — звук пустой. Он даже не потому сказал эти слова, что вспомнил данное Минскому обещание…. Просто… а что можно еще сказать наркоману? «Молодец, что колешься, давай, давай, колись и дальше?»
— Я не колюсь, — сказала Диана. — Я только два раза курила травку. И я замужем.
— Гонишь…
— Нет, правда. Мой муж — художник. Его еще никто не знает, потому что в искусстве пробиться очень трудно. Но он талантливый… У него такая оригинальная, прелестная манера… Гибрид поп-арта с концептуализмом… Может, ты видел где-нибудь его картины? — Она без особой надежды посмотрела на Сашу. — Его фамилия Самсонов…
— Да я картинами не очень интересуюсь, — ответил Саша. — А почему твой отец думает, что ты наркоманка?
— Он отлично знает, что я не колюсь. Он просто мужа моего ненавидит.
— Но ты именно с этим Самсоновым из дому сбежала? — уточнил Саша. Он подумал, что Минский, быть может, просто не знает о том, что дочка бросила своего наркодилера и вышла замуж за другого придурка.
— Сбежала? Отец поставил ультиматум: выбирай, мол, я или он, а если он, то убирайся. Я выбрала…
— Хм… Честно говоря, я бы тоже такого зятя ненавидел, — сказал Саша. — Он тебя на панель посылает, чтоб ты ему на красочки заработала… Это не мужик.
— Ненавижу это слово — «мужик». Раньше мужиками называли только крестьян. Он художник, а не «мужик». Ты этого не поймешь.
— Раньше человеками называли только прислугу, — сказал Саша. — Это с тех пор, как Пушкин написал, что человек звучит гордо, — все переменилось.
Саша прекрасно знал, что эти слова вовсе не Пушкин написал, а Маяковский; он просто пошутить хотел, чтобы разрядить обстановочку. Но Диана не поняла шутки, она, видимо, была подкована только в живописи, а не в литературе.
— Муж тоже подрабатывает…
— Путаном? — ухмыльнулся Саша.
— Грузчиком. Это ночью. А днем на Невском портреты с туристов пишет. Мы снимаем квартиру… Надо денег, надо одеваться, есть фрукты, мясо. Он талантлив, его обязательно признают, но не сразу. Я пробовала устроиться на другую работу, но у меня нет специальности, и характер у меня не пробивной…
— Пошла бы подъезды мыть, — сказал Саша.
— Если б тебе на выбор предложили — подъезды мыть или трахаться — ты бы что выбрал?
Саша на такой странный и глупый вопрос отвечать не стал, но подумал, что для женщины, действительно, не так уж важно, как и чем она зарабатывает деньги. Все равно ее потолок — секретарша, а кто выше — те опять же с помощью передка туда влезли. (Так говорил Олег, и Саша не считал, что это суждение входит в противоречие с его собственным желанием иметь образованную жену: образование жены было чем-то вроде бриллиантовой диадемы — украшение, но не необходимость.) Если этот художник согласен делить свою жену со всем Петербургом — ну и Бог ему в помощь.
— Я все-таки не понимаю, — сказал Саша, — зачем твой отец про тебя такое рассказывает, если он знает, что ты не колешься и у тебя есть муж…
— Не хочет правду принять. Выдумал себе страшную сказочку и сам в нее поверил.
— Мы все выдумываем себе страшные сказочки. Потом верим.
— Ты не так глуп, как кажешься, — сказала Диана. — Слушай, зачем эти дурацкие бакенбарды?! Я в жизни не видала мужчину, которому бы они так мало шли.
Саша усмехнулся:
— Ты уж очень нагло с клиентом разговариваешь.
— Я же вижу, какой ты…
— Ты любишь мужа?
— Больше жизни.
— Значит, тебе противно со мной.
— Нет, нет!
Диана уверяла, что ей не противно, а, наоборот, очень даже нравится. Но Саша ей не верил. Он хотел ее, но он не хотел ничего делать с женщиной, которой противно. Он тогда сам себе стал бы противен. Хорошо, что он сначала не знал, что она любит мужа.
— Давай спать, — сказал он.
Диана обняла его. Может, ей было все-таки не очень противно. Или она просто была хорошо вышколена. Они уснули. Рано утром, в полусне, он все-таки взял ее еще раз, потому что уж очень хотелось, а потом притворился спящим. Ему было совестно глянуть на нее. Ведь ей, конечно же, было противно. С полчаса поделав вид, что спит, он сделал вид, что проснулся, и они выпили кофе, и Саша дал ей еще денег, чему она была очень рада — у мужа нынче день рожденья, они накупят всяких фруктов и самый большой-пребольшой арбуз, — и, поцеловав Сашу, она ушла, такая же свежая, как вечером, — кажется, она действительно не была наркоманкой. А Саша оделся, запер квартиру, оставил ключ под половичком и вышел на Невский. Погода все стояла теплая. Саша давно не чувствовал себя так хорошо. Надо было не валять дурака, а ехать в Горюхино; но Саше хотелось еще хоть немножко побыть на каникулах. Петербург почему-то оказывал на него благотворное действие. Ему здесь дышалось легко. Все, что происходило с ним начиная с августа, казалось нереальным, и страшные преследователи были нереальны, и Лева Белкин был нереален, и рукопись; ничего настоящего не было, кроме Невского проспекта, залитого солнцем.
Он не поехал в Петергоф, а просто гулял. Он шел по Невскому, потом свернул и пошел по набережной Мойки. Ему все нравилось: каменные берега, низкие особнячки, редкие деревья, красивые автобусы с иностранцами. Рестораны были уже открыты, и важные швейцары стояли на ступеньках, сложив руки на животе и уставясь пустым взглядом куда-то между небом и головами идущих мимо людей. При виде ресторана у Саши заныло — не в животе, а в сердце. Господи, он так давно не жил нормальной человеческой жизнью!
Саша зашел в ресторан и заказал обильный, изысканный завтрак. Крахмальная скатерть, мягкая полутьма и привычные ужимки официантов окончательно привели его в хорошее настроение. Он пошел дальше по набережной, читая вывески. Очень скоро он прочел: «Музей-квартира А. С. Пушкина». Ускорив шаг и пару раз нервно обернувшись, он прошел дальше. Потом по мостику перешел Мойку и вернулся к Невскому по другой стороне. На углу было кафе, оно называлось «Кондитерская Вольфа и Беранже». Он вспомнил, Чарский говорил про это кафе, туда Пушкин перед смертью заходил. Только теперь Саша понял, почему Питер называют городом Пушкина. От Пушкина тут просто некуда было деваться. Саша сказал себе: «А пошли вы все… Сколько можно!»
Ночь с Дианой сделала Сашу бесшабашным; к тому же за завтраком он выпил целую бутылку рислинга, это тоже сказывалось. Он зашел в это кафе, выпил кофе и съел песочное пирожное. Он все ждал, что почувствует что-то. Ну, типа почувствует дыхание Пушкина… Но он не чувствовал абсолютно ничего, даже страха.
Он снова пошел бродить по Невскому. Около каждого дома ему казалось, что теперь-то он наконец почувствует. Это желание становилось все более навязчивым. Вот-вот, вот-вот — и ничего… Это как если б он никак не мог кончить. Он так и эдак настраивал себя на то, чтобы ощутить присутствие Пушкина, но ничего не выходило. Он сам не понимал, зачем ему это нужно. Пожалуй, ему казалось, что он какой-то ущербный, раз ничего не чувствует. Ведь для того и осматривают всякие достопримечательности, чтобы проникнуться их духом, разве нет? Вот у подножия египетских пирамид (с Наташкой ездили) он чувствовал все, что полагалось, все, что, как объяснил экскурсовод, он должен был чувствовать; и на Сицилии, руководимый экскурсоводом, чувствовал, что — да, родина мафии… Почему же он — он, который поневоле был этому чертову Пушкину ближе брата родного! — почему он ничего не почувствовал в кондитерской, прямо из которой Пушкин уехал умирать?! Неужели все дело в экскурсоводе?
Меж тем неугомонные ноги опять вынесли его к Мойке. «Ну уж, извините. Я не сумасшедший, чтобы переться в Пушкинский дом». Саша был твердо уверен, что музей-квартира Пушкина — это и есть Пушкинский дом; и в его полупьяной голове шевелились какие-то смутные дурацкие мечтания о том, как он увидит там умного-преумного, гуманного-прегуманного и очень могущественного профессора, может быть — нобелевского лауреата, из тех, что с президентом за руку здороваются, и этот лауреат своей интеллектуальной силою и высоким положением спасет Сашу и вернет ему прежнюю жизнь.
