Живопись, рассказанная с похмелья - Храбров Иван Геннадьевич (чтение книг .txt) 📗

Иван Геннадьевич Храбров

Живопись, рассказанная с похмелья 

Храбров Иван Геннадиевич, лицо, слава богу, понятной национальности. Родился в 1962 в Грозном, учился в Петергофе, служил на Камчатке, работает на развалинах ЧАЭС (но ЧАЭС — это не его работа!). Годы службы вспоминает без особого удовольствия (не для того она существует), но с приятным чувством сопричастности к славным, без иронии, делам Военно-Морского Флота, поскольку завещанное прадедами уважение к себе считает одной из лучших черт русского человека.

ЖИВОПИСЬ, РАССКАЗАННАЯ С ПОХМЕЛЬЯ

Заголовок должен быть. Тут я немного подумал и после слова «быть» аккуратно поставил точку, поскольку дальнейшие рассуждения излишни.

Хороший заголовок — все равно что хорошая фамилия: ибо если ты, к примеру, Зловунов, то и кончишь свои дни в стенах заводского парткома в светлых рядах строителей фановых систем. Зато если ты, к другому примеру, Зловоньев, то быть тебе капитаном 1 ранга, известным писателем инструкций и любителем пляжных красавиц.

Вот только не пытайтесь заставить меня давать объяснения, почему так. А потому. Жанр позволяет. Можете меня поздравить — только что изобрел новый жанр, а клавиатура — как жена подводника, все стерпит.

Итак, живопись бывает двух типов: живопись и выжопись.

По поводу второй можно рассказывать бесконечно, но это уже другой жанр.

Зато первая, надлежащим образом преподнесенная после утреннего построения за литровой кружечкой чая где-нибудь на укромном боевом посту, не имеет аналогов в мировой литературе, поскольку являет собой шедевр устного творчества коллектива героев-подводников, зарисованный с реально существующего придурковатого цирка, каковым является вся наша жизнь в обоих положениях — подводном и надводном.

Но вот про достоверность описания секретных систем и вооружения (и вообще про достоверность, особенно касательно живописи) на флоте спрашивать не принято.

А что вы хотите видеть в краях, где девять месяцев зима, остальные — жопа? А ведь замечено, что именно там и обитают подводники, и только изредка, в целях размножения, они появляются в теплых краях, где поражают представителей других видов стойким отвращением к труду, зверским аппетитом и способностью надолго впадать в спячку (т.е. явными симптомами морской болезни). Прости меня, Дроздов!

К слову, если ваш ребенок вдруг захотел стать подводником, следует немедленно его застрелить, иначе будет хуже при любом раскладе.

Итак, приступим.

Эпизод первый. Войны с двумя звездами вдоль погона

Пришел к нам новый боцман. Обычное, казалось бы, дело; старого Михалыча мы с почетом отправили на материк, причем попутно выяснилось, что то количество флагов, тапочек и разовых простыней, которое он напер с корабля за десять лет беспорочной службы, в пятитонный контейнер просто не вмещается. А мебель оказалось проще вообще оставить: без нее роскошная однокомнатная хрущевка, где обитал Михалыч с женой и двумя детьми, выглядела просто спортзалом, огромным и неуместным.

Через неделю уже и голова перестала болеть по утрам после проводов, и кресло у рулей пустое перестало в глаза бросаться. Командир с утра из штаба злой пришел — внеплановые стрельбы какой-то идиот выписал, две недели в море болтаться, когда ухо само просится на подушку заняться боевой и политической подготовкой.

Нормальный подводник днем спит и — упаси боже — не в каюте, а прямо на боевом посту, для чего по укромным местам зашхерены телогреечки, на которых надлежит разместить соответственно тело. Собственно работа обычно начинается после захода солнца, как сказал классик, когда в Стране Дураков начинается рабочий день.

А за командиром пришел новый боцман. Как потом выяснилось, служил он прапорщиком и начальником склада лет пятнадцать в глухой тайге, пока туда проверяющий не приехал и не выяснил, что склада как такового нет, поскольку постоянство — признак мастерства и прапорщик тренировался ежедневно исключительно переносом материальных ценностей домой. А куда можно сослать из тайги? Правильно, на Камчатку. Сесть не хочешь? — иди служи на лодки! А в штабе народ тоже простой — экипажу в море, а у них боцмана нет. Боцманом будешь? А прапору один хрен — боцманом, Шацманом, кульманом, да хоть муллой в партячейку. Ладно.

Продукты загружены, расходный материал (то бишь, шило попросту) получен, колбасу старпом лично на борт занес — во избежание. И так вся рубка полна зашхеренными банками с персиками — бойцы, как хомяки, заначку на поход делают, хотя непонятно, зачем — приходи на камбуз да ешь, кто мешает? Традиция, однако.

А подводник никогда не хочет работать, кроме одного случая — на складе колбасу протирать шилом.

По местам стоять и так далее скомандовали, Рыбачий, как положено, растаял в далеком. Командир пошел спать, приказав дать крейсеру крейсерский ход в двенадцать узлов на глубине сто пятьдесят метров. Новый боцман рули толкнул, из последних сил стараясь не храпеть.

Через некоторое время искомые сто пятьдесят были достигнуты и перестигнуты — заклинило — под заливистый лай старпома, поскольку «эр-пе-ка-эс-эн», как оказалось, имеет значительную инерцию, усугубленную заклинкой рулей в крайнем положении. И началось!

Конечно, приятно быть в центре событий, когда не ты в чем-то виноват. И кресло вычислителя в самом центре Центрального поста — самое подходящее место для наблюдений, только иногда надо уворачиваться, если старпом (душа-человек на берегу) чем-нибудь кинет сгоряча. Трудно азербайджанцу старпомом быть, тесно душе джигита в Центральном, особенно если последний резво проваливается в тартарары под язвительные вопросы из отсеков — не пора ли перестать выливать кислоту из аккумуляторов и до каких неприличных пределов можно греть упорный подшипник главного вала?

Особенно плохо, если проблемы с давлением. Ладно еще внутричерепным, а то ведь в системах среднего и высокого, когда срочно надо дать пузырь в нос. И очень старпому хочется дать в нос боцману чем-нить тяжелым, невзирая на то, что боцман ровно вдвое выше ростом. Но кресла, как положено, привинчены к палубе, а зам в режиме Заратустры уже высунул то ли лицо, то ли другую часть тела (у него они очень похожи) из второго отсека на запах жареного. Нельзя партийному старпому руки прикладывать! Вот и нарезает он вертикальные круги по Центральному, щедро поливая всех боцмановских родственников до невозможного колена.

В какой-то момент рули таки отклинились, но зато переклинило боцмана. А боцман в состоянии обезьяны за рулем ракетного подводного крейсера, и не какого-нибудь, а стратегического назначения — это, надо сказать, картина Репина, написанная Дали.

Акустик потом притащил курсограмму и, когда показывал путешествие в трех измерениях а натюрель, очень все это напоминало рассказ немого летчика про яростный бой с тремя мессерами. Боцмана, конечно, воспитали и обучили (а куда его деть, если приказом назначен?), но с тех пор прозвали Леша Люфтваффе.

Эпизод второй. Звездные войны те же, но поперек

Ушел наш дражайший доктор на пенсию в чине страшного лейтенанта запаса. А умники в Военно-Медицинской Академии в том году решили, что надо теперь не шесть лет доктора учить, а семь. И тогда здоровье военнослужащих достигнет небывалых высот, суля невиданную продолжительность жизни мичманов и расцвет всех искусств сразу, а записи в медицинских книжках личного состава будут поражать совершенством слога и изысканной красотой штиля.

Правда, по моим наблюдениям, седые флотские доктора «академиев» не кончали, а были побочным продуктом производства школы марксизма-пароксизма.

Итак, наш опухший от многолетнего сна док радостно помахал нам ручкой, как будто мама в Иерусалиме его ждет, а не рязанские огурчики в рассоле.

Немедленно у старпома заболела голова — не от привычного похмелья, а просто некому принять амбулансию и хирургенцию. Но долго у старпомов голова болеть не может, не дано, потому что палец привычно тычет в мирно рысившего неподалеку лейтенанта, и голос привычно отдает гордые военные команды: «Лытинант! Исса! Ставь крестик!»