Мэри Поппинс для квартета (СИ) - Тур Тереза (книги TXT) 📗
— Для начала. Я запланировала поездку на море.
— Бали? Или что-то экзотичнее?
— Прасковеевка.
— Это, прости господи, где?
— Это там где, между прочим, одна из дач президента на Черном море. Родную страну надо знать.
— Я как-то больше по Карелии и Северу, — признался Томбасов. — Вот к Кавказу равнодушен.
— А мы с дочерью — нет. Так что завтра мы выезжаем в Тверь за машиной, а потом погоним на юг.
Олег скривился:
— А можно меньшей экзотикой обойтись? И меньшей головной болью для Петра Ивановича. И охраны.
— Олег. Я сяду за руль. И поеду в отпуск.
— Олеся. — Он прижал меня к себе. — Пожалуйста. Давай с шофером. И только с ним.
— Ты… — я грустно посмотрела на него. Вот что с ним договариваться. Любовью заниматься упоительно — и спорить бессмысленно. А вот все остальное.
— Понимаешь…
Тут я поняла, что его пробрала дрожь. Хотела подняться, чтобы принести ему одежду из прихожей. Или одеяло, но он не отпустил. Прижал к себе так
— Я просто не переживу такого еще раз. Не смогу. Просто не стану. Мы жили на два города. Она — в Москве, возилась со своими певцами. Я — в то в Питере, то по Северо-Западу, там основные интересы. И мы мотались бесконечно по дороге. Зимой, летом — не важно. Она заснула за рулем. Олеся. Пожалуйста. Не надо.
И тут я поняла, о чем он. Обняла его:
— Твои предложения.
— Остров. Или…
— Неделя высокой моды в Париже, — вспомнила я Самуила Абрамовича.
— А что плохого-то?
— Ничего. Но, во-первых, у меня нет загранпаспорта.
Он взглянул на меня как неискушенный турист, в первый раз увидевший в Париже Эйфелеву башню.
— Да-да. Представь себе. А во-вторых, я хочу в заповедник пицундской сосны.
— Зачем.
— Надышаться. Дойти до скалы «Парус», залезть ка склон и обняться с моей самой любимой сосной.
— Охо-хо. Ладно. Я к тебе смогу вырваться на пару дней, не больше. — тяжко вздохнул Олег. — Дом забронирую сам.
— Договорились.
Тут мысли его — да и руки вместе с остальными частями тела приняли совершенно непристойное направление. И главное, настолько притягательно, настолько соблазнительно, что я просто запылала в его руках.
— Олеся! — прошептал он.
И тут, словно в ответ, под окном грянуло дружное:
— Олеся! Олеся! Олесяяяяяя!!!
— Убью, — зарычал Томбасов.
— Не думай даже, — возмутилась я. — Это мой квартет.
— Я тебя уволил.
— Олег Викторович!
— Я не твой работодатель. И у нас не служебный роман.
— Да ты что? — я скатилась с его колен и стала судорожно искать одежду, подгоняемая хорошим пением а капелла под окном. — А какой?
— Я еще не понял. Но очень серьезный.
— Угу. — Я натянула джинсы и футболку, посмотрела на Олега. — Томбасоооов!
— А?
Я подняла брюки и кинула в него:
— Оденься.
— Хорошо. — Он не торопясь отправился в прихожую, недовольно покачивая головой. Потом какая-то идея пришла ему в голову, он коварно улыбнулся. — Может, ты откроешь окошко и пообщаешься с народом?
Народ тем временем, старался. Я дождалась последнего припева. Ну, и заодно одетого Томбасова. А говорят, женщины капуши! И наконец распахнула окно.
— Олесяяяяяяяяяя!!!
Радостно закончил пение квартет «Крещендо». Раздались бурные аплодисменты наших бабушек, что, как один высыпали во двор.
— Добрый вечер! — радостно поприветствовал нас всех Артур, вспомнив, что концерты обычно ведет он. Бабушки ответили ему одобрительно.
— Добрый, — протянула я. Не сказать, чтобы довольно. — А можно было… вот без этого шапито, а?
В ответ эти клоуны затянули про Вологду-гду… Вот правильно меня Олег уволил, ну их, этих принцев цирка. Народ разразился бурными овациями. Поубиваю всех.
Я сообщила об этом солистам, как только они замолчали.
— Олесь, ну что ты злишься, — возмутилась наша вечно недовольная соседка сверху, сейчас же она была с совершенно счастливой улыбкой. — Поют мальчики замечательно.
— Хорошо! — поддержали ее остальные жители нашего дома. Кто-то проворчал про то, что всяко лучше, чем скандал из нашей квартиры слушать.
— Пусть поют! Просим!
Все посмотрели на Льва, тот дал отмашку. И…
— Кружит земля, как в детстве карусееель…
Ребята перестали прикалываться. И запели серьезно:
— Сотни лет и день, и ночь вращается
Карусель Земля.
Сотни лет все ветры возвращаются
На круги своя…
Вот магия все-таки есть. По крайней мере, в этих голосах, что уносили вдаль, она точно была. Она окутывала наши желтые старые двухэтажки, дворик с палисадниками, звала куда-то в счастье, заставляя верить, что оно есть.
Я замерла. Весь двор, что высыпал послушать этих четверых, замер. Как и Томбасов у меня за спиной.
— Олеся, возвращайся, а! — воскликнули они хором, как только допели.
— Олеся, — поддержал их весь двор, который был совершенно не в курсе, ни кто это, ни что им по большому счету от меня надо. — Вернись!
Я только молчала. Надо было просто позвать их в квартиру, сказать, что вот так, песнями и шоу, эти вопросы не решаются. Но я стояла, вытирала слезы и только кивала. Конечно, вернусь. Как можно иначе.
эпилог
Я хочу быть высокой сосною.
Чтобы жизнь не прошла впопыхах.
Чтоб знакомый орел надо мною,
Ежедневно парил в облаках. (С) Иващенко. Васильев
— Ура! — заорала Маша, стоило ей увидеть квартет, который явился за нами в Вологду. И это она еще не знает, что я подписала с ними трудовой договор. Томбасов фырчал недовольно, его больше бы устроило, если бы музыканты, которых он выпустил на волю, обошлись без моего участия в их творческой судьбе. А то как же! Это еще господину бизнесмену я еще не сказала, что намерена выпустить свой девятый класс.
Но гораздо больше меня беспокоило то, что Маше нужно будет сообщить, что Виталика определили в клинику. Потому что с его игровой зависимостью надо хотя бы попытаться что-то сделать.
Я пообещала, что скажу об этом завтра.
Дочь приехавшим обрадовалась как родным. На Томбасова, правда, посматривала с удивлением. Леву так вообще оттащила в сторону и что-то они стали обсуждать, одинаково опасливо косясь на меня — я кажется, поняла, с кем она старательно переписывалась на своем чудо-телефоне. Не дочь, а просто замечательнейший из сотрудников!
Мама же, оглядев квартирку, что разом стала крошечной — ну, конечно, кроме меня, ее и кошки — еще пятеро здоровенных мужиков. Она вздохнула и хотела было устроить скандал, но… к ней подскочили Иван и Сергей — я так понимаю, роль самых благонадежных и приличных выпало играть им, и стали ей рассказывать, какая я замечательная. Как они рады со мной сотрудничать. И какой прекрасный контракт они со мной заключили.
Томбасов попробовал было снова возразить, но споткнулся о мой насмешливый взгляд. Вздохнул. И — я так поняла — что-то задумал.
Ночь стремительно вступала в свои права. И я даже не хотела задумываться над тем, где мы все будем размещаться. Томбасов посмотрел на все это, взял меня за руку и сообщил, что мы уезжаем в гостиницу.
— Маша? — спросил он у дочери.
— Я останусь с бабушкой, — сказала она.
Я кивнула. Мама выглядела совершенно несчастной.
— Олег, — попросила я его.
И мы остались с мамой наедине.
— Я думала, ты будешь счастлива, если все вернуть как есть, — проговорила она. — Виталик звонил, просил помочь, он хотел помириться.
— Мам, если что — надо спрашивать, чего хочу я сама.
— А ты сама знаешь, чего хочешь, — рассмеялась мама. — Влетела в дом после Москвы: бледная, глаза горят, вся в слезах. Молчишь. И понимай, как знаешь.
Мы вышли во двор, где тоже было тесно.
— Любите ли вы русскую народную песню, — спрашивал у Левы Самуил Абрамович, как-то хищно поглядывая на музыкантов. — Как люблю ее я. И есть ли у вас косоворотки?
