Архангельские новеллы - Шергин Борис Викторович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
АНИСА
У отца было три сына. Старшие во время выучились и к торговому делу присвоились. Во пору женились и гнездо развели. Только про младшего родители горевали, а люди судачили. Санька в грамоту был вострой, кончил коммерческу школу, а про торговлю слышать не хотел. Три дела держал на уме: первое — на корабельных верфях мастерам пособлял, еду и сон забывал; второе — в картишки играл; третье — соломбальскую красавицу Анису обожал. Знаком не был, издали любовался. Ее увидел Санька на Масленой, во время гулянья, когда бывает шествие по Архангельскому городу оснащенного корабля. Корабль везут по главной улице одношерстные кони. На корабле стоит живой бык с позолоченными рогами: кругом нарядные девицы и кавалеры. Увидел Анису Санька и закручинился. От людей слышал, что девка — насмешница, баловница, почтенных родителей дочь. Санька в городе жил, она на соломбальском острове, и парень редкий день в Соломбалу не бегал — взглянуть, как с крылечка спустится, в карбас сядет, рукой парус возьмет. А попадись она лицом к лицу на мосту или в лодке, Санька в воду бы пал. Так его юность проходила.
Потом прошел слух, что Аниса замуж ушла В Норвегию. Санька надолго пропал из дому. Выпросился в подмастерья к именитому кораблестроителю Конону и два года работал в Помории — забывал свою любовь. Санькина мать радовалась:
— Теперь я спокойна, — Конона корабельщика вся вселенна почитат.
Отец на ответ:
— Конон Иванович отменитой мастер. Только не страм ли нашей фамилии, если мой сын с топором в руках будет за гроши поденщичать, а сторонние люди его корабли станут товаром нагружать, за море отправлять да тыщи загребать. Не для того я парня от солдатчины откупил, чтобы он чернорабочим сделался.
Весной Санька приехал домой на побывку, и отец начал со старшими сыновьями советовать, как бы беспутого в купеческое дело впрячь. Те говорят:
— Сосед в Норвегу шкуну сряжат. Пошли-ко с Санькой мучки хоть немножко. Пущай на рыбу выменят. Рыба сейгод у нас будет дорога'.
Отец вызыват Саньку:
— Ты, парень, в полных годах. И красен телом, да мал делом. Пора робячьи бобушки бросить. Сосед в Норвегу похо'дит и тебя прихватит. Доверяю тебе муки двадцать кулей. Норвега промену даст рыбой. Трешшочки, па'лтасинки привезешь, этта продадим, у барыша ты в паю будешь.
Парень затужил было по мастере Кононе. Конона кто раз узнал, век почитать будет, однако и за границу попасть охота. Сошили нашему путешественнику тройку хоро'шу шевиотову, рубах накрахмалили, подорожников напекли. Спроводили.
Когда в море выбежали, на волю, на ветер, да на простор, радость Саньке припа'ла. Будто новый сделался.
Капитан дразнит:
— Пора'то весел, Саня! Обратно, ужо, плакать будешь.
И в Норве'ге все веселит, он тут сам себе барин. Бри'той да модной сходил с визитом к консулу, дале отправился в город. На уго'ре норвецка керка и там орган играт, было воскресенье. Санька зашел да и перекрестился. И кряду на него некотора прекрасна дама глаза приворотила. Народ сидят, в книжки нос улепили, а эта на парня за'рится. И Санька на ей зглян'ул, и сердце у него остановилось. Така' она, каку' ему надо. У ей все тако', как он жалат. А дума думу побиват:
— Я эту особу где-то видал?! Ейно лицо мне знакомо...
Народ из керки завыходили. Санька сзади этой барыни ступат. Она оглянулась, говорит:
— Думаю, не ру'ской ли вы?
— Руской. И вы по говори'-то ру'ска?
...И вдруг его как ударило:
— Аниса!! Я вас знаю! Вы Аниса!
Норве'жана на них запоглядывали. Санька застыдился и отстал. Однако досмотрел, что дом, куда она зашла, с магазином. Вернулся на шкуну, пал на койку, костюма не сложил. Капитан подивился:
— Саня, здоров ли?
— Болен. Влюбился.
В виде шутки помянул про свою встречу. Капитан говорит:
— А ведь я слыхал про эту особу. Взета сюда из Архангельска за старого ку'фмана. У мужи'шка-то, бывало, во всю навигацию притоп, карты, пьянство. И твоя-та красавица, сказывают, многим была на радость. Ты сходи, понюхай...
На завтра Санька таким ли щеголем ходит мимо тот дом. Из лавки и лезет пузатой старичонко, кричит;
— Ту'зи так! Заходите в мой крам!
Сапька не отказался, думат, не покажется ли она. Купчишко около юлит:
— Может в картишки перекинемся? А то... есть у меня на дому товар тебе по уму. Приди, как магазины закроют. За погляденье сто рублей.
Парню жарко стало: «Видно, капитан-то не соврал!... Не чай пить ку'фман приглашат».
На пристань прибежал, муку свою, не спросившись, не сказавшись, первому попавшему покупателю за сто рублей бросил и в потеме'нках явился к бретому старику. Тот лавку замкнул и садом провел его к себе на квартиру. Посадил в большой залы на диван, зажег ланпы, занавесил окна и позвал:
— Аниса!
Зашла в зало Санькина красавица. Разделась перед зерькалом го'ла, и старик провел ей нагу' кругом залы. Санька вскочил, как безумный, кинул сто рублей и убежал на шкуну. Там спешка — завтра плывут обратно в Русь. У Саньки ни товару, ни денег, А всю дорогу от любви плакал, не о товаре:
— Эх, Аниса, Аниса! Как ты мне на сердце села. Дома отец покричал, покричал, да и махнул рукой.
Санька эту зиму из-за прилавка не выходит, кули таскат, счета ведет. На уме-то: уважу дак в Норвегу спустят... Зимы конца не было, а весна пришла. Санька не пьет, пе ест:
— Папа, спусти в Норвегу, сейгод не подкачаю!
Отец и доверил на полтретьяста норвецких крон.
Как пьяницу на вино, так Саньку в тот дом с магазином. Товар прилюбился, дак и ум отступился. Опять старичонко его зазвал и нагу красавицу при свете ламп и свечей; показал. Она этот раз тихонько, как бы в танце по залы прошлась, против гостя приостановилась, рассмехнулась. Санька бросил старику весь бумажник и убежал на шкуну. А в бумажнике вся выручка, без мала полтысячи... И тысяча была бы, не пожалел бы для этой Анисы.
Домой приплыл, будто после запоя. Отец — ни на глаза. Всему племени бедно над злосчастным:
— Беда с Санькой! Оприко'сили, испортили его норвежана!...
В зиму мати стряхнулась было с женитьбой — на сына не худы девки зарились, да он и разговору не повел. Об Анисы пуще старого заскучал. И ото всех таит, никому не сказыват. Это тяжеле всего.
Опять весна пошла, лето и... о Норвеге заикнуться нельзя. Санька дробовку за плечо да на бор. Неделями дома нету. Обородател, похудел. Родитель только однажды ему проговорил:
— Жалко, ах как жалко, что тебя от солдатчины откупил. Люди-те при мне тебя бродягой звеличали!
День за днем, мрачно время приходит, осень, роспута. Бредет оногды Санька по набережной, а знакомой почтовой чиновник и оклика'т:
— Саня, тебе загранично письмо до востребованья есть!
Санька на почту прилетел, конверт разорвал, читат:
— Вы'знала ваше дорогое имя у пароходских. Почто сейгод не гостили? Ждала це'ло лето. Обажаю вас, Саничка, с первого згляду в керки. Я тогды тебя забыду, когды закроюцце глаза...
..........
Письма не дочитал, полетел по пароходским конторам.
— Пароходы в Норвегу еще будут?
— Завтра последней с тесом походит...
Дома матери в ноги:
— Где хошь, к утру сотенну добывай! Нать в Норвегу.
— Дитетко, не плавай! Санюшка, не теряйся!
— Маменька, напрасно... Папы скажи — уехал либо добыть, либо домой не быть...
Этот раз и Белым и Мурманским морем из-за осенних туманов долго шли.
Санька лежит в каюты, не думат ни о чем, никаких планов не строит... У норвежского берега те же дожди. Нашему путешественнику это на-руку. В воскресенье он застегнулся дождевиком, кепку на нос нахлупил, шагат в керку. У норвежан в праздник роботы не задевают, как в клуб в керку свою идут. Аниса хоть не моляша, тоже была. Санька из дверей смотрит, ждет... После пенья народ повалил. Санька в темном переходе прижал свою прекрасну даму за бок... Не охнула и не ахнула — вот сколь бабы не крепки! — только побелела, как береста, уронила сумочку, и пока Санька подымал, шепнула:
