Карьера Никодима Дызмы - Доленга-Мостович Тадеуш (библиотека книг txt) 📗
Куницкий, по наблюдениям Дызмы, слишком был поглощен делами и слишком мало общался с женой, для того чтобы догадаться об этом. Впрочем, он сам советовал им гулять вдвоем.
Однажды после такой прогулки Никодиму подали в вестибюле телеграмму. Он был уверен, что это весточка от Яшунского. Но ему была уготована неожиданность: под кратким текстом стояла подпись «Терковский».
Никодим читал, а Нина глядела через его плечо.
Телеграмма гласила:
«Председатель Совета министров просит вас завтра, в пятницу, в 7 часов вечера, явиться на заседание экономического комитета Совета министров в связи с известным вам делом.
Терковский».
Подошел Куницкий, Дызма подал ему телеграмму, В одно мгновение старик пробежал ее глазами и в неподдельном изумлении воскликнул:
— Здорово! Это о хлебе?
— Да, — подтвердил Никодим.
— Значит, дело двигается?
— Как видите.
— Боже милосердный, — Куницкий всплеснул руками — боже милосердный! Сколько можно сделать людям добра при ваших-то связях, дорогой пан Никодим!
— Да, — улыбнулась Нина, — если влияние используется на благо общества и если правильно учтены его потребности.
— Извини, пожалуйста, — возразил Куницкий, — не только обществу… Разве частным лицам нельзя помогать? Хе-хе… Наверняка в экономический комитет входит министр путей сообщения. У вас будет возможность поговорить с ним при случае о шпалах, А?
Никодим сунул руки в карманы и сделал недовольное лицо.
— Я предпочел бы в другой раз: неудобно.
— Ну что ж!.. Я не настаиваю. На ваше усмотрение. Я только мимоходом напомнил, потому что поставка шпал — это дело, о котором забывать не стоит, хе-хе!
Тотчас после обеда Куницкий затащил Никодима в свой кабинет и стал читать ему длиннейшую лекцию о деталях предполагаемого предприятия. Когда Никодим снова напомнил ему о процессе, старик, вскочив, вытащил из кармана ключи.
— Сейчас покажу документы. Мне думается, этого достаточно, чтобы доказать мою невиновность.
Он отодвинул тяжелый бархатный занавес, и Дызма увидел большой несгораемый шкаф. Куницкий торопливо открыл дверцу, достал зеленую папку, вытащил оттуда вороха квитанций, бланков, писанных на машинке листов. Кое-что он читал вслух, кое-что давал Дызме, и тот делал вид, будто знакомится с документами всерьез.
Вырваться от Куницкого удалось только вечером. Нина ждала его на террасе. Они пошли гулять. Нина была печальна и задумчива. Непредвиденный отъезд Никодима, так неожиданно нарушивший их идиллию, был для нее настоящим горем. В тени деревьев Нина, прильнув к нему, прошептала:
— Милый, ты не надолго уезжаешь в Варшаву? Нина без тебя будет очень скучать. Что делать — я так привыкла, здесь я могу видеть тебя ежедневно, могу с тобой разговаривать, смотреть в глаза…
Никодим стал уверять ее, что скоро вернется, через день-другой, больше его не задержат.
За ужином Нина была оживлена: Куницкий предложил ей вдвоем проводить дорогого пана Никодима на станцию. На этот раз Дызме предстояло ехать по железной дороге, потому что автомобиль нуждался в ремонте.
Нина вся трепетала от волнения. Правда, она не могла попрощаться с Никодимом так, как ей хотелось, но ее взгляд говорил больше, чем самые горячие поцелуи.
В купе первого класса Дызма ехал один; сунув проводнику на чай, Куницкий велел в это купе никого больше не пускать: нечего, дескать, беспокоить пана Дызму, важного человека, личного друга министров.
Попойка была дикая. Никодима привезли в гостиницу вдребезги пьяным и на руках внесли в номер.
Да и пили-то не без причины. Даже теперь, полностью очнувшись, он не мог прийти в себя от изумления после вчерашнего дня, который запечатлелся в его мозгу сплошным хаосом событий.
Например, заседание в высоком зале, где он, Дызма, сидел за одним столом с премьер-министром, с министрами как равный с равными, запанибрата.
Читали какие-то отчеты, приводили цифры. А потом — что за минута! — все стали пожимать ему руку, благодарить его за то, что он повторил все, что говорил ему Куницкий насчет скупки зерна!.. Как они это назвали? Ага, ломбард! Смешно. До сих пор он считал, что ломбард — это сдать под залог часы или костюм… А потом вопрос премьера:
— Уважаемый пан Дызма, не согласитесь ли вы взять на себя руководство хлебной политикой в государстве?
Сперва он тянул с ответом, затем начал отказываться, уверяя, что ему, пожалуй, не справиться, но все сообща так на него насели, что Никодим вынужден был согласиться.
Он расхохотался:
— Вот дьявол! Чего достиг человек! Председатель Государственного хлебного банка! Председатель!
Затем ему вспомнились засыпавшие его вопросами журналисты, ослепляющий блеск магния. Ага, надо посмотреть, что напечатали.
Он позвонил и велел коридорному купить все газеты. Начал одеваться. Когда принесли газеты, он схватил первую попавшуюся, глянул — и кровь бросилась в лицо.
На первой странице красовалась его фотография.
Он стоял, заложив руку в карман, с задумчивым выражением на лице. Выглядело это вполне солидно. Вполне. Под фотографией было написано: «Д-р Никодим Дызма, инициатор новой аграрной политики, получил поручение учредить Государственный хлебный банк; он назначен председателем правления этого банка».
Рядом, под сенсационным заголовком, в длинной статье приводилось официальное правительственное сообщение, биография Дызмы и интервью.
В сообщении говорилось о том, что Совет Министров, по предложению Яшунского, постановил начать борьбу с экономическим кризисом путем энергичных действий на хлебном рынке. Далее подробно излагался проект и следовала информация о соответствующих распоряжениях, которые вступят в силу после того, как закон будет принят сеймом.
Биография для Дызмы была сюрпризом. Из нее он узнал, что родился в поместье своих родителей в Курляндии, гимназию окончил в Рите, а высший курс экономических наук в Оксфорде; затем в качестве кавалерийского офицера доблестно сражался против большевиков, был ранен и награжден орденом «Virtuti Militari» и Крестом Отважных, в последнее время ушел с политической сцены и занялся сельским хозяйством в Белостоцком воеводстве.
Биография пестрела такими эпитетами, как «светлый», «знаменитый», «творческий»… В конце было отмечено, что председатель Никодим Дызма пользуется репутацией человека с сильной волей, твердым характером, известен своими организаторскими способностями.
Но больше всего изумило Никодима интервью. Он читал и глазам не верил. Правда, в тот вечер он нализался до бесчувствия, но ведь беседовал с корреспондентами он еще до ужина. Из того, что здесь написали, ему, Никодиму, не принадлежит ли единого слова. Тут были фразы, которые он, несмотря на все усилия, понять не мог, тут были высказаны мнения по вопросам, о которых он не имел ни малейшего представления.
Никодим беззлобно выругался. А может, стоило и порадоваться: вероятно, тот, кто прочтет такое интервью, будет считать папа Дызму, председателя правления банка, человеком недюжинного ума.
Почти все газеты поместили примерно один и тот же текст и его снимки в различных позах. Больше всего ему понравился тот, где он сидит на диване между премьером и министром Яшунским. Была неплоха и та фотография, где он, нахлобучив шляпу, спускается по лестнице, а за ним следом со шляпой в руке идет пожилой господин с седыми усами. Подпись под снимком гласила:
«Никодим Дызма покидает дворец Совета Министров в сопровождении своего будущего сотрудника, вновь назначенного директора хлебного банка Владислава Вандрышевского, бывшего вице-министра финансов».
«Вот, — подумал Дызма, — теперь вся Польша меня знает». И вдруг перепугался. Ему пришло в голову, что газеты дойдут и до Лыскова — и пан Бочек, и Юрчак, и все те, кто его так хорошо знает, догадаются без труда, что Курляндия, гимназия и Оксфорд — все это басни! Вот черт!
Вдруг кому-нибудь из них придет в голову написать в газету и выложить всю правду?
