Вдруг откуда ни возьмись - Задорнов Михаил Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
1991 год
Во имя канвы!
Сразу после спектакля режиссер собрал актеров и спросил:
– Как получается, что в нашем новом спектакле опять не прослеживается главная тема?
– Из-за Шкапенко! – раздалось тут же несколько голосов.
– Разрешите мне? – попросил старейший актер театра. – Дело в том, что Шкапенко каждый раз уходит со сцены под аплодисменты зала. Это безобразие! Он же разрушает канву спектакля! Я, конечно, понимаю, что Шкапенко играет свою роль ярко, самобытно и интересно. Но и он должен понять, что главное – это спектакль в целом, а не его роль. Тем более что она у него эпизодическая. Я бы даже сказал – второстепенная. А если вдуматься, то вообще лишняя...
– Да сколько можно об этом говорить? – перебила его актриса с тридцатилетним стажем травести. – На каждом собрании мы говорим о том, что Шкапенко смешает акценты всех наших спектаклей. И что он портит своей, как вы выражаетесь, яркой и самобытной игрой наши постановки. Пора, наконец, принимать меры, товарищи! Предлагаю поставить ему на вид!
– Верно! – поддержал ее подающий надежды пожилой актер. – А то что же получается? Например, детский спектакль «Ни бэ, ни мэ». Я работаю Волка, Агнесса Пална – Козу. И вдруг... в самый узловой момент, понимаете ли, когда я должен ее съесть, все зрители смотрят на массовку, где Шкапенко танцует Пятого Сорняка, потому что у него, видите ли, отличная пластика. В результате никто не видит, как я ее съедаю! Так же нельзя, товарищи! Агнесса Пална – уважаемый всеми человек. Сколько лет на сцене! Она эту роль еще до войны играла. К тому же сама по себе сцена не из легких. Ведь чтобы зритель поверил в то, что сейчас я съем Агнессу, я сам должен сначала захотеть ее съесть. А это, как вы понимаете, не так легко сделать... Все-таки она эту роль еще до русско-японской войны играла.
– Товарищи, да Шкапенко над нами просто издевается! – взял слово молодой, но тоже уже порядочно талантливый актер. – Он считает, что у нас провинциальный театр. Да, у нас провинциальный театр! Но у нас великие цели! Воспитание человека будущего, слияние города и деревни и другие не менее важные проблемы современности. Сможем ли мы справиться с этими задачами? Сможем! Но только в том случае, если не будем рвать четко выстроенной канвы спектакля! Поэтому во имя идеи предлагаю снять Шкапенко со всех ролей и отдать их более надежным исполнителям.
– Верно! – раздались голоса. – Хватит канву разрушать да акценты смещать! Уволить его! Чего там... У нас средний театр, но высокие цели!
– Тихо! Тихо! – успокоил всех режиссер. – Товарищи! Хотя я и согласен со всем, что здесь говорилось, и, мало того, сам неоднократно просил Шкапенко – во имя идеи, конечно, – играть свои роли побледнее, я бы даже сказал, чуть посерее, но все-таки считаю, что исключение есть слишком суровая мера для начинающего актера. По-моему, лучше пускай Шкапенко напишет «по собственному».
С тех пор прошло много лет. Теперь Шкапенко работает педагогом актерского мастерства в театральном училище одного провинциального города. Когда молодые актеры показывают ему свои этюды, он обычно им говорит:
– Хорошо! Талантливо! Но поскромнее надо – так не принято! – На этих словах педагог с грустью задумывается о чем-то и добавляет: – Ведь главное в актере, как в жизни, так и на сцене, – это скромность! Поймите это...
Недавно, когда Шкапенко провожали на пенсию, директор училища сказал:
– Товарищи! Перед нами человек, который никогда не играл Гамлета и которому никогда не рукоплескал зал, но который всю свою трудовую жизнь отдал во имя идеи!
Когда Шкапенко вышел на сцену, раздались аплодисменты. И хотя непонятно было, кому аплодируют, ему или директору, Шкапенко все-таки вспомнилась его любимая роль... Пятого Сорняка!
1977 год
Загадка голубой планеты
Брок смотрел в иллюминатор на приближающуюся планету:
– Вот она – загадка Вселенной!
Пять автоматов-планетоходов посылались уже на эту планету, где, по всем расчетам, должна была существовать цивилизация. «Разгадать!» – таково было решение Высочайшего совета, такова была и мечта Брока.
Стукаясь о выступы гулкой головой, к иллюминатору подплыл Роберт. Железный человек стального характера – последняя новинка техники. С ним Брок не боялся опасностей. Роберт был почти неуязвим. В его схеме было только одно слабое звено – уши. При соединении их могло произойти короткое замыкание, и тогда он мог превратиться просто в груду сверхтяжелого металла. Но этого Брок не боялся, так как расстояние между его ушами при сборке он тщательно выверял сам.
– Ну что, будем садиться? – вопросительно телепнул Броку Роберт.
– Да, глуши замедлители! – приказательно оттелепнулся от него Брок, на всякий случай надевая шапку-невидимку. – Садиться будем в районе гибели предшественников.
...Монтесума, Каланча, Сивый и Фантик делали вид, что играют в прятки.
– Неужели больше не прилетят? – первой нарушила молчание Милка Каланча.
– Инвариант замороженного времени врать не может! – сказал Гоша Фантик, малолетний вундеркинд, и поправил очки, сваливавшиеся с похудевшей от волнения головы.
– Кончай моросить, а то получишь по кумполу! – угрюмо отрезал Сивый, ревнуя Фантика к Каланче.
– Молчать! – приказала Милка.
И все сразу замолкли, боясь гнева рослой второгодницы.
Монтесума уныло сидел за кустом, сжимая в руках грабли. Сегодня ему должно было попасть от родителей, потому что сегодня – первый вторник месяца – в их семье был день профилактической порки младшего сына.
– Четыре, три, два, один... – отсчитал Фантик, и все вздернули головы. На голубом небе красовалась желтая точка!
– Ты гений! – сказала Милка и по-товарищески дала Гоше подзатыльник.
За такие мгновения Фантик был готов на все. Предвкушая победу над пятым «А» по сбору металлолома, дети разбежались по кустам.
В последний раз сверкнув в вышине чубкинского неба огнями своих замедлителей, межпланетный корабль одиноко булькнул в одной из многочисленных луж околицы, обдав лепешками грязи сидевших за кустами детей.
«А ведь где-то есть другой мир! – подумала Милка. – О котором мы ничего не знаем...»
От корабля потянуло уже знакомым детям горючим.
– Все на тридцать третьем летают, – заметил Сивый, на нюх не переваривающий спиртного, – как от отчима воняет...
«Эх, слетать бы туда! – подумала Милка. – Да мать теперь одну оставлять нельзя».
Люк корабля приоткрылся, и из него высунулся серебряный язычок трапа. Ребята ахнули разом. Отряхиваясь от невесомости, на лужайку увесисто сошел огромный робот.
– Вот это да! Шагающего прислали! – восхитился Сивый. – Небось тонны три будет! И не унесем-то...
– Раз шагающий, значит, до весов сам дойдет! – догадалась Милка.
– Сплав УКК ШПД-84, – радостно провозгласил Фантик. – Два электровоза, три тачки, пять дверных ручек и очень много нашлепок на джинсы.
– Ура! – подхватили пионеры. – Мы перевыполним план на три года вперед! И пятому «А» никогда уже не обогнать нас!
Один Монтесума молчал. Ему было все равно. Он думал, как бы навсегда исключить из календаря первый вторник каждого месяца.
С криками: «Дядя! Дядя! Какой ты хорошенький! Откуда ты такой прилетел?» – дети наперегонки бросились к роботу.
– Милые вы мои! – Завидовавший людям робот всегда жалел, что у него не может быть детей. Он разом подхватил всех на руки вместе с Монтесумой и его граблями. – Ну, рассказывайте!
– А что рассказывать? – угрюмо ответил Сивый. – Ругали нас вчера на дружине...
Но его перебил Фантик:
– А правда, дядя робот, что если вам уши соединить, то коротнет?
– Верно, – добро засмеялся Роберт. – Есть у меня такое... А ты откуда знаешь?
– А он у нас гений! – ответила за смутившегося Гошку Милка, и ей вдруг стало невыносимо жалко этого доброго дядю. Именно о таком отце мечтала она всю жизнь. Ведь и не пьет, наверное, и специальность хорошая. Да только мамке не до него сейчас...
