Рассказы - Мелихан Константин Семенович (читаемые книги читать txt) 📗

Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог…

Сочинялось легко.

– И без всяких черновиков! – радовался он. – Сегодня же отнесу к издателю.

Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть «Евгения Онегина» Кротов не помнил.

– А изложу-ка я его прозой! – решил он и написал: «Надев широкий боливар, Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека».

– Не то! – выругался про себя Кротов и все зачеркнул. – Так теперь пусть другие литературоведы пишут: «В своём романе „Евгений Онегин“ отец русской литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского общества». Белинский. Светского общества… – повторил Кротов.

Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского общества! И все присутствовавшие на экзамене – из светского общества! И даже он, Кротов, тоже из светского общества!

– Да меня за это светское общество!..

Кротов сжег неоконченный вариант «Евгения Онегина» и дал себе честное слово – никогда в жизни больше не быть Пушкиным.

– Напишу-ка я о том, что мне ближе, – сказал он и, положив перед собой новую пачку чистой бумаги, написал сверху: «Преступление и наказание. Кротов».

– Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному индивидуализму! – воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую десницу шефа жандармов Бенкендорфа.

– На какие ж гроши мне теперь жить?! – чуть не зарыдал Кротов. – Комедию, что ли, писать?! – и написал на новом листе: «Ревизор», – но, вспомнив, каким суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кротова, схватился за голову:

– Что делать?

И тут же поспешно добавил:

– Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.

– Кротову! – прогремел над ним железный голос.

Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.

– Слово предоставляется литературоведу Кротову! – повторил голос.

Все зааплодировали.

Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон и с особой проникновенностью начал:

– Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина, патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..

Двойной блок

Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он потому, что был слабосильным.

Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его жизнь.

Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.

У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на помощь.

Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую сторону и исчезали во мраке.

Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их заводить.

Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов успел опомниться, выбросила вперёд ногу и крикнула: «Йя!».

Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.

Девушка протянула Горохову руку и сказала:

– Вера.

– Горохов, – ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей руку или пожать?

Ему стало не по себе. «Лучше бы они часы у меня отобрали», – подумал он и, чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:

– Пойдемте отсюда, Вера.

Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну веточку и вручил Вере:

– Здорово вы их все-таки!

– Ой, это совсем не трудно! – рассмеялась Вера. – Обыкновенное каратэ. Вот бейте меня!

Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой ситуации, и деликатно спросил:

– В какое место желаете?

– В любое, – сказала Вера. – Можно – в челюсть.

Горохов осторожно ударил.

– Сильней, – сказала Вера и стала в стойку.

Горохов ударил ещё раз. Но удар его до цели не дошел.

– Это блок, – просто сказала Вера. – А теперь снизу.

Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять наткнулась на преграду.

– Это нижний блок, – объяснила Вера.

– А если сзади? – вошел в азарт Горохов и засучил рукава.

– А это будет уже… – и Вера произнесла непонятное Горохову японское слово.

– Потрясающе! – вытирая пот, сказал Горохов.

– Ничего особенного, – сказала Вера. – Все зависит от тренировки.

– Можно вас проводить? – вдруг спросил Горохов и для большей убедительности добавил: – А то одной в такое время…

На другой день они пошли в театр. Перед спектаклем Горохов надел очки и увидел, что Вера далеко не красавица. Но он все равно не надеялся на её взаимность.

А после театра, уже прощаясь с Верой на автобусной остановке, говорил:

– Я люблю вас, Верочка! И хотел бы стать вашим мужем. Но понимаю, что не имею на это никакого права. Ни морального, ни физического…

После этого Вера и начала заниматься с Гороховым.

– Мне бы – как ты, – говорил он ей, отрабатывая удары и блоки.

А вскоре и произошел тот случай, который круто изменил всю жизнь Горохова.

Был теплый вечер. Они гуляли по парку и пили газированную воду. Потом Горохову понадобилось на минутку отлучиться. А когда он снова вышел на аллею, Вера стояла в окружении трех верзил и, казалось, чего-то ждала, спокойно поглядывая через их плечи.

«Сейчас или никогда!» – сказал себе Горохов. Он сделал страшное лицо и, издав пронзительный клич «Йя!», выбросил вверх ногу.

Один из троих сразу упал. Остальные бросились врассыпную.

Глаза Веры сияли.

– Любимый! – прошептала она. – Я согласна.

И кинулась к нему на шею.

Но руки её до цели не дошли.

Горохов крепко держал двойной блок.

Окно

Один человек перед тем, как лечь спать, всегда покрывал окно своей комнаты темной краской. А проснувшись, покрывал его голубой.

Иногда он рисовал на окне солнце, а иногда дождь. По праздникам он рисовал пьяниц. И в будни – тоже.

Когда он чувствовал себя виноватым, то рисовал решетку и долго сидел угрюмый. А когда ему было скучно, рисовал дом, в окне которого одевалась молодая женщина. Но чаще всего он рисовал автопортреты: он в шикарном автомобиле, он уступает место старушке в автобусе, он рвется в бой с автоматом.

Чтобы проявить своё благородство, он рисовал девушку, которую защищал от хулигана. Правда, кое-что в девушке напоминало манеру Тициана, но это уже были детали.

Впрочем, он был женат. И когда у него родился сын, стал рисовать самолеты, улетающие в жаркие страны. Так прошла вся жизнь. После его смерти сын решил узнать, что же там, за окном.

Он взял растворитель, скребок и слой за слоем стал снимать краску.

Мелькали лица. Пролетали самолеты. Одевались и раздевались женщины. На смену утру являлась ночь. На смену зиме являлась осень. Деревья уходили в землю. Дождь поднимался к облакам. Пожары исчезали в головке спички, и дома возрождались из пепла. Разглаживались морщины. Лысины зарастали волосами. Ныряльщики выпрыгивали из воды на свои вышки. Вратарь не мог поймать мячи, которые вылетали из его ворот и со страшной силой били по лбам нападающих. Старушки уступали места в автобусе мужчинам. Мужчины уступали девушек хулиганам. Хулиганы гонялись за милиционерами. Покойники вставали из гробов. Коровы вдаивали в себя молоко и пятились на луга, чтобы выплюнуть траву. Пьяные трезвели с каждой рюмкой. На свадьбе гости расхватывали назад свои подарки и растаскивали в стороны целующихся новобрачных. Мальчик лупил своим затылком по ладони отца, исправлял в дневнике пятерку на двойку, быстро уменьшался и с криком «А-а-а!» прыгал в мать.

Наконец сошел последний слой.

Сын глянул за окно…

Но там ничего не было.